— Вот какими они были. А сейчас — домашние зверушки, хуже диванных собачек!

Я оценила размер клюва «бывших» грифонов и мрачно подумала, что с такой Миленой я бы встретиться не хотела.

— Магия была важна для драконов. Они не могли жить без нее. И исчезли — первыми, уже много столетий мир не видел ни одного дракона... И тут он появляется. В небе над лесом, где двое юных глупцов пытаются удрать от теней, — Ворон нехорошо прищурился. — И ты говоришь, что не знаешь причину.

Ага. Значит, про сон он не в курсе, прошептала трезвая и логичная часть моего сознания. Это плюс. Еще не хватало, чтобы он в мои сны заглядывал.

– Ну откуда я могу знать? – честно возмутилась я. – Может, я ему понравилась! Может, у меня талант к магии! Может, он просто мимо проходил! Я, во всяком случае, его не звала и ничего не делала!

– Талант к магии, – с отвращением повторил Ротт. – Средним был, средним и останется. Никаких особенных талантов и возможностей.

Я стиснула зубы. Молчать. Не поддаваться на провокации.

– Вообще ничего. Ноль, – повторил Ворон, и меня передернуло от воспоминаний о ночи в «осколке». – Почему ты? Вероятно, тебя стоит исследовать повнимательней?

Ох, как мне не понравился блеск в его взгляде. Примерно так Нори смотрит на обеденную котлету с косточкой, а Вильям – зарисовывает новую руну в тетрадке.

– А... э-э-э... а зачем тебе дракон? – это был первый вопрос, который пришел на ум, и я спешно его выпалила, дабы попытаться отвлечь Ворона.

– Поговорить, – взгляд стал еще более тяжелым.

– О чем?

– Как сама думаешь? – Ротт, слава богам, наконец-то от меня отвернулся, чтобы перелистать еще несколько страниц книги. Я тихонько выдохнула – как будто острый нож от глотки убрали. — О магии. О силе, которой нас лишили. О силе, которую я пытаюсь вернуть.

— Понимаю, — поддакнула я. Не соврала: пожалуй, появись в мире древнее существо из легенд, я бы тоже была не прочь его порасспрашивать.

– Ты? Понимаешь? Да ни осколка ты не понимаешь! – Ротт вновь развернулся ко мне, столь быстрым и одновременно плавным движением, что проследить за ним было невозможно. Моя голова мотнулась вбок, щеке стало горячо. Самая спокойная часть моего разума – и откуда она только взялась? – где-то вдалеке отстраненно отметила – «вот у кого надо учиться раздавать пощечины». Ах ты скотина... Я прижала ладонь к распухающей щеке. Но что я с ним сделаю? Бежать? Когда по его слову из досок пола и стен появляются живые веревки-щупальца? Пожалуй, оставаться на месте правильней: так я хотя бы не связана.

– Видишь ли, Нэк, – Ворон брезгливо отряхнул ладони, потом посмотрел мне в глаза и улыбнулся своей прежней улыбкой ласкового старшего родственника. И голос стал прежний: учительский, увещевающий. — Старая магия, покинувшая этот мир, была сильна. И вовсе не пламенем и замораживающим дыханием, нет, и даже не дождем на пересохшие поля. Как показала практика, осаждать крепости и захватывать города можно и без пламенных стрел и ледяных осколков; поверь, я был не первым и даже не десятым, узнавшим это. Но древние волшебники — и древние волшебные существа, чья жизнь рождалась из магических сосудов, пронзавших мир, как вены оплетают человеческое тело... Они умели лечить любую болезнь. Сращивать кости. Мгновенно убирать раны... – он скользнул ко мне ближе, двумя пальцами взял меня за подбородок. Я бы зажмурилась – но отвести взгляд от его глаз, яркого зеленого и темного карего, было невозможно.

– Возможно, даже воскрешать мертвых, – шепотом сообщил Ворон, изогнув тонкие губы. – Воскрешать мертвых.

Не знаю, сколько он так на меня смотрел. Может, пару секунд – может, целое столетие. У меня все слова примерзли к глотке, а глаза словно остекленели, не в силах закрыться. Потом Ротт отпустил меня и в задумчивости уставился куда-то вверх. Я заморгала, прогоняя навернувшиеся слезы с ресниц.

– Как тебе это нравится? – обращался он, по-видимому, все-таки не к широким потолочным балкам. – Любая рана может быть вылечена. Любая чума нейтрализована прежде, чем причинит какой-то значительный вред. И все это ушло, утекло водой сквозь пальцы... и нас призывают смириться, бережно лелеять оставшиеся крохи! Ну уж нет. Если понадобится, я сотру с лица земли все королевство от Снежных Гор и до пустыни — но найду ответ. И если мне удастся поговорить с одним из волшебных существ...

– Чума? – я наконец отняла ладонь от щеки.

– А. Да. – Ротт махнул на меня рукой, как будто только что вспомнил. – Вирдо. Песчаная лихорадка, приходящая из барханов как минимум раз в двести лет. И за все это время от нее не придумали лекарства. И за все это время не придумали средств безопасности. Караваны продолжают ходить – иначе не прожить, вольные города по-прежнему стоят – люди привыкли к своему родному месту, не решаясь переехать.

Чума... Умирающие люди на улицах. Запертые дома. Монотонный голос вестника-тарга. Испуганные толпы осиротевших детей – лихорадка редко цепляется к детям и старикам, предпочитая взрослых мужчин и женщин.

И даже без болезни – кашель,  красное солнце, всегда красное, из-за песчаных туч, лица, исполосованные кровавым ветром пустынь, острым, как бритва. Устало бредущие караванные звери и пустые седла на их спинах, обозначающие нынешних жертв акул. Можно было бы изменить все это?

– Впрочем, – Ротт рассеянно почесал переносицу, – если ты действительно не знаешь, зачем дракон показался тебе... Вероятно, он знал, что я легко могу тебя поймать? Вдруг в этом и была его цель? Может, тебя действительно стоит исследовать повнимательней? Конечно, я не мог ничего упустить, но...

– А давай ты мне просто скажешь, о чем хочешь его спросить. И я, если еще раз увижу, обязательно передам! – с преувеличенным энтузиазмом сообщила я. Слово «исследовать» меня совсем не порадовало. Вряд ли он собирается ограничиться измерением моего роста, веса и прослушиванием сердца через специальную трубку.

– Маловероятно, – отмахнулся Ворон. – Слишком никчемен шанс. Слишком слаба вероятность. Слишком нелогично будет тебя отпускать – теперь. Якорь у меня есть и так… А ты пригодишься для других целей.

Он улыбнулся. Все та же добрая и ласковая преподавательская улыбка, «подойди сюда, сейчас мы разберем твою контрольную, чтобы в следующий раз ты не допустила таких ошибок»...

Ледяной ужас пробрал меня от макушки до пяток, приморозил к полу безо всякой магии. Следующего раза не будет. Обычная логика сказок «если враг с тобой говорит, необязательно будет убивать» тут не годилась, это было совершенно ясно. Совсем некстати вспомнилась странно оборванная реплика Зелля – «он не теряет концентрации, даже когда занимается... чем угодно». Тогда-то я поняла его однозначно – подумаешь, нашел необразованную девочку, необразованных в Мастерской не бывает, нам госпожа Матильда такие лекции читала, опасаясь за здоровье студентов, что Вилли потом полдня ходил пунцовый, как кора Весеннего Дерева. Но тут... вероятно, Зелль думал о другом. Чем мог заниматься Ротт-Ворон, таким, что даже циничный маг решил лишний раз меня не пугать?

Исследованиями?

Экспериментами?

Пытками?

Я попыталась сглотнуть. Горло ощутимо пересохло. Взгляд, не выдержав вида лица мага, опустился ниже – как раз на его правую руку, свободную от книжки. Вот оно, ленивое движение пальцев, сейчас из стен, послушные его приказу, появятся тени-ремни, обездвиживающие любого, а я даже шевельнуться не могу...

Не знаю, что все-таки сдвинуло меня с места.

Вероятно, воспоминание, прорезавшееся, как отблеск молнии – взгляд умирающего, искалеченного, окровавленного человека на выжженной траве. «Хаос – зерно, которое прорастает только в сердце разумного. Надо вовремя собирать урожай». Собирать урожай – так? Воспитывая учеников и отправляя их на верную гибель – чтобы Хаос, высвободившись из тела умершего, вернулся обратно к учителю?

Мои губы шевельнулись. Ротт, явно заинтересованный («что же напоследок она нам сообщит?»), наклонился поближе. Зря.