Быстрокрылые путеводители привели его ко дворцу, своды которого вздымались до самых небес. В том величавом дворце собрались сановники и вельможи державы. Азиз при виде окружающего великолепия, свиты и стражников затрепетал от страха, пышность трона и великолепие приближенных, соперничавших со звездами, пугали его. Он никак не мог прийти в себя и не понимал, жив он или мертв. Тут везир, напоминавший своим обликом Асафа, приказал слугам немедленно отвести Азиза в баню, омыть его тело от дорожной пыли облачить его в богатые одеяния и умастить благовониями. Потом ему возложили на голову падишахский венец и усадили на инкрустированный падишахский трон. Вельможи и сановники стали выказывать ему почтение, припадая к земле и лобызая подножие трона, а потом все стали громко поздравлять его, и радостные крики поднялись до бирюзового свода небес.
Пораженный Азиз, глядя на происходящее вокруг него, безмолвствовал, словно изображение на картине, погрузившись в море изумления и пучину размышлений. Он думал: «Кто я и что это за волшебное представление? Если это все приключилось со мной во сне, так почему же бодрствуют мои глаза? Если же я наяву вижу это счастье, то почему именно я должен быть падишахом?»
Мудрый и проницательный везир благодаря своему природному уму догадался о том,, что творится в его душе, прочитал на его челе приметы удивления, почтительно поцеловал подножие трона, как подобает прозорливым мудрецам, а потом заговорил.
— Наш город, — сказал он, — страна, полная неги и покоя. Каждый квартал в нем — уголок рая, в котором текут тысячи Каусаров. Жители города стройны, как кипарисы и сосны, а прибывающие к нам паломники, словно соловьи и горлинки, возносят свои песни до самых небес. Называется город Луубат-баз. Звезды на небе, чтобы взглянуть на наш город, всецело превратились в зрение, небо-шутник, чтобы ступить в прекрасные окрестности нашего города, изогнулось колесом. Властелин сей пленительной страны в силу извечного закона нашего преходящего мира расстался с этой юдолью тлена и праха и переселился в мир вечный. У него не осталось сына или наследника, и он, прощаясь с этим бренным миром, наказал нам возвести на шаханшахский престол и вручить бразды правления тому, кто утром засияет перед городом, словно солнце, пусть он даже будет последним нищим. А у падишаха осталась дочь — луна в созвездии владычества, жемчужина из ларца верховной власти. Даже лучезарное солнце не смеет взглянуть на блистающее светило ее лика без покрывала. Благородный кипарис не смеет показаться ей, стыдясь своего ничтожества. Полная луна от страстного желания поцеловать прах у ее ног так истомилась, что превратилась в тонкий серп. Стоязыкая лилия, мечтавшая о восхвалении ее локонов-гиацинтов, была так поражена, что онемела. Целомудрие навсегда поселилось в ее сердце, а скромность — в темнице ее зрачков, словно источник живой воды в вечном мраке. Покойный падишах приказал также озарить ликом этой луны с неба красоты гарем того, кто благодаря своей счастливой звезде воссядет на трон. Но зато преемник падишаха ни в коем случае не должен покушаться на гарем покойного. Теперь, когда твоя счастливая звезда вознеслась в зенит и вывела тебя из мрака безвестности к царской власти, то следует ли тебе дрожать, как осиновый лист, и безмолвствовать, словно нарисованному? Оставь заботы и тревоги и взгляни на счастье, которое тебе даровано богом, возьми свою долю от благ этого мира.
Услышав такие речи, Азиз так безгранично обрадовался, что и рассказать невозможно. Воистину, кто искренне стремится достичь своей цели, тот добивается своего, кто проявляет упорство в достижении желанного, стремления того венчает успех. Азиз же после долгих страданий и безграничных мучений воссел на трон в городе Луубат-базе и поднял знамя счастья на ристалище царствования.
После окончания торжества мудрый везир повел Азиза в царские покои и там без досужих свидетелей стал наставлять нового повелителя, как править страной и как вести государственные дела, как царствовать и завоевывать страны, как наказывать и прощать, как творить правый суд и вершить справедливость. Везир так хорошо наставил Азиза в государственных делах, что он превзошел всех в искусстве править державой и поднял высоко знамя мудрости падишахов.
На другой день, когда владыка звезд воссел на зеленый небесный престол и озарил весь мир, Азиз взошел на падишахский трон и по совету мудрого везира приказал сочетать его законным браком с дочерью покойного падишаха и устроить в падишахских покоях свадебный пир. Слуги и служанки быстро приготовили все необходимое для свадебного пира, принесли ковры и яства, так что благоухание надежды распространилось в цветнике радости и ароматный ветерок стал услаждать чувства жаждущих. Розовое вино закипело в хрустальных и серебряных чашах, чарующие мелодии похищали рассудок пирующих и услаждали их. Луноликие виночерпии смывали с сердец прах горестей чистым вином, солнцеликие музыканты ветерком мелодий сдували сор скорби с помыслов присутствующих. Под ликующие крики пирующих Зухра на небе пустилась в пляс, веселые шутки заставили судьбу хохотать.
Служители убрали падишахский гарем, надушили его тибетским и татарским мускусом, и там также разгорелся царский пир. Луноликие красавицы, словно цветы в саду, расселись группами и устроили в гареме пир, словно на весенней лужайке. Служанки с сандаловыми руками курили сладостные благовония, искусные певицы и пленительные арфистки своими мелодиями разрывали в клочья завесу скорби, прекрасные музыкантши открывали новые законы обольщения, играя на кануне. Так много там было тюльпаноликих, жасминогрудых, розотелых, стройных, как кипарис, красавиц, что пир вызывал зависть у весны, а от щебетанья этих сладкоустых гурий приходило в волнение море красоты.
На свадебном пиршестве, похожем на сады Ирема, веселие все более усиливалось. Наконец, расторопная машшате стала украшать на семь ладов невесту. Словно заклинатель змей, она колдовала над змеями кос, расплела их и завила в благоухающие локоны, опустила на щеки, так что кольца кудрей опутали блистающую луну и сверкающее солнце. Когда машшате подвела ароматной басмой прелестные брови, из их черного лука вылетела столь смертоносная стрела, что отовсюду раздались возгласы восторга. Затем машшате насурьмила опущенные глаза невесты, и нарциссы в саду полегли от зависти к ним. Машшате почистила жемчужный ряд ее зубов, и жемчужины от ревности помутнели. Когда же она положила румяна на луноподобное лицо невесты, та превзошла цветом лица розу в саду, и само солнце от зависти покрылось испариной. На невесту надели свадебный наряд и украшения, и гурии и пери потеряли весь свой блеск и красоту. Гребень, хоть и произнес своими зубьями-языками много похвал ее косам, смог описать ее красоту лишь на волосок. Сколько зеркало ни смотрело на нее жадным взором, оно смогло дать лишь бледное отражение ее красоты. Когда она садилась, то казалась букетом роз, когда она шла, то казалась ожившим кипарисом. Солнце на небе сходило по ней с ума и готово было вместо драгоценных каменьев осыпать ее звездами с неба, а лужайка от тоски по ней покрылась ранами из цветов и рада была бросить ей под ноги базилики. Свеча от любви к ее ланитам сгорала, словно мотылек, мелодия от страсти к ней начинала прерываться, вино от томления по ней закипало в чашах, а арфа в руках музыканта звенела от восхищения ее голосом.
Когда сияющая невеста неба удалилась в брачную комнату на западе, а на изумрудном небесном престоле взошла светлая луна, в гареме поставили инкрустированный престол с зелеными ножками и усадили на него солнцеподобную красавицу. На нее посыпались охапками розы, пригоршнями — жемчуга и драгоценные каменья. Там было столько цветов, что сама весна позавидовала бы, столько жемчугов и драгоценностей, сколько не бывает дождевых капель в месяце нейсан.
