Она, то есть Себастьяна д'Азур, двинулась в мою сторону. Она шла нарочито медленно и, подойдя, коснулась своего плеча, чтобы расстегнуть застежку на украшенной драгоценным рубином броши, которая удерживала на ней одно из ее шелково-атласных одеяний. Она сняла с меня розовое платье, сказав, кажется, будто оно нужно, чтобы «осуществить задуманное». Затем отступила на шаг, смерила взглядом мою наготу, однако ничего не сказала при этом. Опять подошла и укутала меня своим шелковым плащом, синим, как небо. Руки ее при этом обвились вокруг меня… Ах, какой божественный трепет я испытала, когда ощутила тепло их, столь непохожее на ледяное прикосновение инкуба, от которого веяло холодом смерти. Она была так близко, что я смогла бы расслышать самый тихий шепот ее, и вот, набросив на меня плащ, она действительно прошептала:

— He из-за твоей наготы, а потому, что тебе холодно. — И она завязала плащ узлом на моем плече.

Я спросила ее, кто она.

Но вместо нее поспешила ответить Мадлен:

— Знай, что она единственная, кто в силах спасти тебя, и не задавай вопросов.

Себастьяна взглянула на Мадлен (как мне почудилось, не совсем дружелюбно) и проговорила:

— Да, я одна только могу спасти ее, но и она одна в силах спасти тебя … Так что попридержи язык, Мадлен, и, если хочешь, проглоти его.

Последние слова прозвучали, пожалуй, слишком жестоко. Я не имела представления, о чем говорит Себастьяна. Мне нужно спасать Мадлен?

Должно быть, удивление отразилось на лице моем, потому что Себастьяна сказала:

— Всему свое время, дорогая; придет срок, и ты все узнаешь. — Она подошла к окну. — Но вот как раз времени-то нам, боюсь, и не хватает. Потому что рассвет…

— Рассвет , — заявила мне Мадлен, ужасно заторопившись, — застанет тебя мертвой, если не сделаешь все, как тебе велят!

(Я знаю теперь, что Мадлен тогда вовсе не угрожала мне, — просто она пребывала в ужасном волнении и боялась, что нам, то есть им , не удастся довести до конца задуманный план.)

Себастьяна повернулась к окну спиной. Улыбнувшись мне, она проследовала туда, где рядом со священником сидело привидение девушки, и проговорила, глядя с неодобрением на запачканные кровью поверхность стола и каменный пол:

— Мадлен, как-нибудь останови или вытри эту… эту проклятую кровь. А то выглядит просто ужасно.

Отец Луи не смог удержаться от смеха. Мадлен отвела глаза и попыталась более не встречаться с Себастьяной взглядом, в то время как отец Луи напомнил решившей заняться воспитанием призраков даме, что Мадлен, увы, ничего не может поделать со своим кровотечением, да и убирать кровь не имеет смысла: нужно лишь подождать семь часов, и та исчезнет сама собой.

— Ну да, знаю, — отозвалась Себастьяна, — но мне всегда казалось, что ждать семь часов слишком утомительно.

Мадлен выскользнула из-за спины инкуба. Мне даже почти удалось проследить за ее стремительным перемещением к окну.

— Что ж, — вздохнула Себастьяна, — хотелось бы иметь семь часов, чтобы как следует организовать побег из этой тюрьмы, но у нас их нет.

И я поняла, что она смотрит не на Мадлен, а на светлеющее небо за ее спиной, ибо лучи солнца, которое вот-вот должно было взойти, уже начали освещать и дальние, затененные прежде, углы библиотеки. Себастьяна прошлась из угла в угол, и эти слабые лучики пронзили ее одежды; сквозь тонкую, ставшую почти невидимой ткань я увидела ее фигуру, по существу, обнаженной. Священник сидел на столе, словно петух на насесте. Наконец Себастьяна спросила:

— А ты все сделала, как мы договорились, Мадлен?

— Все… Разумеется, все .

— Хорошо. Тогда остается лишь ждать…

В этот момент мы все посмотрели в сторону коридора, ибо оттуда донесся шум голосов. Было трудно сказать, сколько их. Но один голос я различила — то была сестра Клер де Сазильи.

Я отскочила от двери, поближе к Себастьяне.

— Да, это они. Идут. — И Себастьяна одарила меня улыбкой. — Очень, очень хорошо.

— Но сестра Клер, она… — пролепетала я и запнулась.

— Да, хороша, нечего сказать. — И Себастьяна, расправив плечи, повернулась к главной двери, чтобы встретить врага лицом к лицу.

— Они приближаются, — запаниковала я, — разве не лучше нам убежать и…

— Конечно, нет, дорогая, — отмела мою идею Себастьяна.

Мой взгляд, как затравленный, метался по библиотеке, перескакивая с одного на другое; он останавливался то на главной двери, все еще запертой и, без сомнения, снаружи заложенной на засов, то на Мадлен и Луи, стоящих в последней оставшейся в библиотеке полутени, то на открытом окне, то на двери, ведущей на галерею. Куда спрятаться? Куда убежать? Почему никого не тревожит приход сестры Клер с мэром и остальными? Ах, как они спокойны!

— А может, нам хотя бы…

— Ты в безопасности, дорогая, — успокоила меня Себастьяна. Затем она подняла руку — я стояла так близко, что мне потребовалось сделать всего полшажка, чтобы та опустилась мне на плечо. Дама повернула голову и поцеловала меня в лоб. — Да, у нас совсем мало времени, и многое предстоит успеть сделать, но… но ты в безопасности. — Прикосновение Себастьяны было приятным: она была теплая, живая ; и это напомнило мне, что остальные двое давно умерли.

Я прильнула к ней. Ощутила успокаивающую тяжесть ее груди, изгиб ее бедер. Руки мои висели как плети: я не решалась дотронуться ими до Себастьяны, и все же как я упивалась ее теплом, погрузившись в негу и безопасность ее объятий!

Я взглянула на ее прекрасное лицо. На нем виднелись приметы возраста: неглубокие складки у губ, тонкая паутинка едва заметных морщинок, а на щеках — румяна. Еще я заметила, что она подкрашивает губы. Ресницы ее были длинные, черные и такие прямые, что это делало взгляд спокойным, легким и непринужденным… Эти глаза… Еще я обратила внимание на запах духов, но что это за духи? Лимонная вода? Липа? Нет, все не то. Розы. Ах, ну конечно, розы… Вне всяких сомнений. Одна роза даже у нее в волосах, прикреплена к одной из прядей в самом начале косы — собственно, просто воткнута в нее. Совсем свежая. С красными лепестками. Коралловые гребни в волосах тоже красные. А на длинных, низко свисающих серебряных серьгах — красные рубины, и в них играет свет загорающегося дня.