После смотрин государь отправился к себе, отдохнуть после долгой дороги. Воеводы тоже разошлись кто по своим шатрам, а кто и по чужим, обсудить услышанное да пропустить чарку другую. А усталые полки, расставив на ночь, где нужно, сторожевую охрану и выставив дозоры, заснули, как убитые...
О том, что дело принимает дурной оборот, витебляне поняли сразу, как только в немузыкальный рык осадной артиллерии включились могучие пушки великокняжеского наряда. От прилетавших из-за водных преград ядер рушились дома, тряслись и стонали крепостные стены. В некоторых местах начинались пожары, правда, с ними быстро справлялись. Однако страшнее вражеского обстрела были подмётные письма, что ежедневно летели из московского стана в город. Поначалу им не верили и жгли, смеясь над глупыми московитами. Но дни шли за днями, а осаждающие преспокойно стояли себе под стенами, и ничто не говорило о том, что они опасаются подхода деблокирующих сил. И это начало наводить некоторых особо не стойких на дурные мысли. И нужно было что-то предпринять, чтобы не дать им набрать критическую массу, после чего оборонять крепость станет бессмысленно, и она падёт в руки осаждающих сама как переспелый плод. И витебский воевода решил изматывать врага вылазками.
Януш Костевич был и без того одним из самых богатых сановников Великого княжества Литовского, а после того, как женился на Марине Угровской, принёсшей ему в приданное Венгрув в Подляшье, прочно вошёл в первую десятку. Должность витебского воеводы он исполнял уже пятый год, сменив на этом месте Ивана Сапегу, и возможности своей крепости знал превосходно. Пусть каменные стены и обветшали, но выдержать многомесячную осаду они могли. Наученный налётами прошлых годов, он заранее распорядился завести в город строевого леса для заделки проломов и починки строений. Да и сами стены подновили после падения Смоленска, справедливо ожидая новый главный удар на их направлении. К тому же с собою он взял почти всех своих воинов, а это сотня и ещё десяток умелых рубак, к тому же очень хорошо обмундированных и вооружённых. Плюс в самом Витебске имелись так называемые "конные мещане", которые, живя в городе и будучи горожанами, одновременно владели имениями, служа за это государству 'конем'. Главной их обязанностью было несение службы "збройно" в конном земском ополчении во время "посполитого рушенья" вместе со шляхтой. А это ещё ровно сотня копий. И пусть никакого рушения не объявляли, но не защищать родной город они просто не могли. Остальной гарнизон составляли вооружённые горожане, которых насчитывалось под тысячу человек и пушкари.
Ну а чтобы не оказаться посреди осады на голодном пайке, в город всю зиму и весну свозили съестные припасы. Так что обороняться крепость могла долго, но лишь до тех пор, пока в защитниках имелась стойкость. Поэтому правильно оценив угрозу от "московского писания", на борьбу с подмётными письмами воевода бросил значительные силы. А так же обратился к церковникам, дабы те на проповедях и богослужениях внушали народу, что писано в тех бумагах ложь, дабы убить в горожанах силу к сопротивлению и превратить их в рабов московского владыки, ведь, понятное дело, никто об их правах на той стороне думать не будет.
Принятые меры позволили воеводу удержать ситуацию под контролем, но смутное ощущение тревоги так и не покинуло его.
В это утро Андрея разбудил не слуга (прошли времена, когда он без слуг в походы хаживал), а тарарам, начавшийся в лагере. Выскочив из шатра, поставленного недалеко от берега, он потратил некоторое время, чтобы разобраться в ситуации, хотя сообразить мог и сразу: горожане пошли на вылазку.
Впереди бежали пешцы, вооружённые копьями и топорами, а за ними из ворот уже выскакивали конные ратники. Удар был хорошо рассчитан, а сами горожане бились очень справно: их удар опрокинул жидкий заслон и позволил коннице ворваться в растревоженный лагерь.
Понимая, что спешка делу не помощник, Андрей поспешил одеваться, дав команду собираться у его шатра. И когда строй пищальников с дымящимися фитилями вырос перед входом, он вышел уже облачённый в доспехи. На нём был тяжелый шлем с золочёным тульем и длинными, торчащими в стороны наушами, из-под которых свисала на плечи густая мелкоколетчатая бармица - подшеломная кольчужка, защищающая шею, - тяжелое зерцало, одетое поверх кольчуги, тоже отблескивало золотом.
Окинув взглядом своих молодцов, он мановением руки повёл их в бой, который давно уже из избиения полусонных превратился в знатную рубку. Всё говорило о том, что вскоре витебляне начнут отход под прикрытие своих пушек и воеводы готовили конные сотни дабы попытаться ворваться в город на плечах отступающих.
Скорым шагом пищальники подошли к месту боя именно в тот миг, когда отошедшие для разгона конные десятки литвинов начали новую атаку, стремясь сбить атакующий порыв русских, и подставили под пули свой фланг. Таким подарком Андрей не воспользоваться не мог. Первая шеренга, разрядив самопалы, присела, и следом прогремели выстрелы второй шеренги. После чего первые две стали спешно перезаряжать ружья, а вперёд вышла третья шеренга, напряжённо вглядывающаяся вперёд.
Нельзя сказать, что их вмешательство было судьбоносным, но и свою лепту в общие потери врага они внесли однозначно. Витебляне, подхватив раненных, отошли в город, сумев закрыть их перед самым носом поместных всадников.
Итогом их вылазки стали довольно чувствительные потери среди осаждающих полков, расслабившихся в последнее время до потери осторожности и взлетевший до небес боевой настрой горожан.
Оскорблённый в лучших своих чувствах, Василий III Иванович велел готовить войска к штурму. Перед ратниками выкатили бочонки с медовухой, что Андрею сразу напомнило штурм Смоленска в ходе первой осады. Штурм назначили на послеобеденное время.
Ратники, разгорячённые словами воевод и пенным напитком, похватав деревянные щиты и лестницы, бросились к стенам города. Воду, окружавшую город, преодолевали на лодках и плотах. Защитники стен, дабы сбить атакующий настрой, палили из пушек, пищалей и луков, кидали камни и лили горячую воду и горящую смолу. В ответ жахнули пушки государева наряда, добавив сумятицы.
Бой, тяжёлый, кровавый, шёл с переменным успехом два часа. В какой-то момент показалось, что нападающим удалось заскочить и закрепиться на стене. С яростным рёвом к месту прорыва потянулись новые десятки, и пара-тройка новых лестниц прислонилась к потрескавшимся и обагрённым кровью стенам. Однако Костевич, по счастливой случайности оказавшийся в нужном месте, не задумываясь бросил в бой своих жолнеров и сам повёл их в рукопашную. Удар опытных рубак и решил исход схватки. Последние русичи, видя, что в плен их брать не собираются (и горожане и жолнеры рубили всех, в горячке боя не обращая внимания на попытки врагов сдаться на милость победителям) попрыгали со стены вниз и та вновь вернулась под власть витеблян. Однако схватка тяжело далась и им. А главное, в последний момент был ранен воевода Костевич. Он уже не лез сам в бой, углядев, что весы победы качнулись в их сторону, а стоял пеший, отдавая приказы, и тут какой-то московит углядел его и скорей всего в бессильной ярости просто метнул, изловчившись, обломок копья. Наверное, сама богиня судьбы посмеялась в тот момент над обоими. Московит не успел узнать, попал или не попал, так как был пронзён аж двумя копьями сразу, а бесстрашного и умного воеводу, не раз водившего полки в сечу, подхватили на руки его же воины и истекающего кровью отнесли в Верхний город.
Но штурм был отбит и теперь оба лагеря готовились к новым битвам.
Государь под впечатлением больших потерь, понесённых при штурме, опечалился и даже стал подумывать, что на Витебск придётся хаживать, как на Смоленск и брать его измором. Потому как за всю войну его ратники не смогли взять ни один город "правильно". Вот только воеводы, почуявшие свою силу, были с ним не согласны. И смогли настоять на своём. Новый штурм спланировали провести через два дня. А всё это время палить по городу беспощадно.
