— Да. Оказывается, — равнодушно откликнулась Тасха. — Мы тоже это учили на шаманской литературе, когда у нас еще был шаман.

Когда Хакмар стишки читал, они вовсе по-другому на девчонок действовали. Наверное, те, которые на шаманских уроках учили, не годятся — неприятные воспоминания вызывают.

— Поцелуйте меня, господин шаман, — поднимая голову к возвышающемуся над ней Донгару, сказала девушка и приглашающе выпятила губки.

Сдается, и те, что с шаманской литературы, тоже годятся!

Донгар нервно облизал губы, примерился слева, зашел справа. Хватанул ртом воздух, будто не целоваться, а нырять собрался. Медведь между корнями сосны испытал острое желание поймать этого черного шамана за холку и сунуть в девицу физиономией, как нашкодившего тигренка — в учиненные им безобразия. Донгар наконец наклонился к губам девицы… Рывками, будто его на веревке тащили. Ближе… Еще ближе… Его губы замерли в волоске от ее губ, и, мешая ее дыхание со своим, Донгар едва слышно шепнул:

— Брат твой разрешит, однако, тебе со мной гулять?

— А давай его спросим, — прошелестела в ответ девушка.

Купол из сомкнутых ветвей точно пробил громадный каменный мяч. В вихре сыплющихся иголок и обломанных сучьев сверху рухнуло гибкое тело, и тяжелый удар обрушился Донгару на голову. Черный шаман пошатнулся… схватился за плечи девушки… глянул ей в лицо, захрипел, пытаясь что-то сказать… и упал, ткнувшись носом в меховую опушку ее хорошеньких унтов.

— Кажется, не разрешил, — брезгливо подобрав край расшитого халата, девушка переступила через его распростертое на земле тело. Обняла за шею крупного молодого тигра, принялась чесать ему за ухом. Тигр жмурился и мурчал совершенно по-кошачьи.

Медведь вскочил на лапы. Он сразу не доверял этой Амба — так не захотел Донгару свидание ломать! А она не одна пришла. Она с братом пришла. А братец, надо полагать, тот самый пропавший Куту-Мафы, на которого надо было камлать. Накамлал Донгар на свою голову. Теперь лежит и не подает признаков жизни! Медведь шагнул вперед — и замер, точно его заморозили.

На прогалине прибавилось народу — и были это все знакомые лица. И морды. С хрустом раздался подлесок, и на прогалину вывалился старший брат Биату. Сквозь дыру, пробитую тигром в кроне сосен, спланировал крылатый. И принял человеческий облик, красиво завернувшись в плащ из антрацитово-черных, как воды Великой реки, крыльев.

— Хоть у кого-то получилось! — глядя на лежащего Донгара, брюзгливо бросил Черноперый вожак племени крылатых. Тот самый, что сейчас должен был дрыхнуть без задних мослатых лап в отведенном для гостей амбаре. — Я уж думал, все четырехлапые никчемные! — он презрительно покосился на старшего брата Биату.

— Как я мог знать, что явится этот… — в отчаянии вскричал старший брат. — …Хадамаха!

Медведю в его засаде даже неловко стало — ей-Эндури, обидели медвежонка маленького!

— С Хадамахой мы еще разберемся! А ученичка господин Канда сюда очень вовремя прислал, — крылатый хищно склонился над Донгаром.

— Он вместе с Хадамахой и его жрицей пришел, — наябедничал старший брат.

— Неважно! Единственное, что нам нужно от этого мелкого шаманишки, — его мертвое тело! — Черноперый рассмеялся курлыкающим смехом. — Его найдут возле становища, и станет ясно, что правы крылатые — Амба шаманов убивают! Вот и ученика бедного господина Канды убили.

«Теперь понятно, зачем Канда Донгара отослал — и впрямь «Большой День» готовить. Только вовсе не такой, как мы все думали», — запечалился невидимый в полумраке медведь.

— А жрица тигриную подлость и засвидетельствует! Если бы еще некоторые сразу убили мальчишку-Амба, а не устроили дурь медвежью с привязыванием к дереву… Был бы Белый тигренок мертв, этому Хадамахе никогда не договориться с Золотой!

— Он… Он так кричал. Тигренок. Маму звал… — смущенно пробормотал Биату.

— Слабак… Все медведи — клыки, когти, сила, а на деле — слабаки! — свистнул Черноперый. — Ничего. Пара человеческих костей в котлы Мапа — и в дело вмешаются люди, а там уже никто не разберет, кто начал, кто продолжил, кто прав, кто виноват.

«А ведь хотел ему сразу куриную шею свернуть — и что остановило?» — подумал медведь.

— Господин Канда будет доволен, — точно шаманский речитатив, повторил крылатый. — Очень, очень доволен… Хватит болтать! — как выпь на болоте, вскрикнул он, будто не сам тут хвост распускал. — Добейте шаманчика!

— Я не убиваю симпатичных парней, — не прекращая почесывать брата за ухом, мурлыкнула Тасха.

— Тогда пусть он! — нетерпеливо потребовал крылатый, указывая на тигра. — Ты так сильно злился, что вожаком выбрали не тебя, а твою тетку Золотую, а настоящий вожак не боится пустить кровь!

— Ее… выбрали… за золотую шкуру! — с трудом выталкивая слова, проревел Куту-Мафы. — В вожаки… за цвет!

— Тетина золотая шкурка отлично смотрится! — прикрывая рот ладошкой, зевнула Тасха.

Куту-Мафы злобно рыкнул и толчком лапы отшвырнул сестру.

— Лучше смотрится… на полу моего чума! Вместе с белой шкурой сыночка… — Он гибко вскочил и направился к лежащему на земле Донгару. Толчком лапы перевернул неподвижное тело. Безвольно, как мешок, Донгар перекатился по влажной хвое. Глаза его были закрыты, а бледное лицо светилось в полумраке, как снег в Ночи. Тигр поднял когтистую лапу… и нерешительно остановился:

— Его духи-помощники… на меня не кинутся?

Черноперый брезгливо покрутил длинным носом:

— Все четырехлапые — трусы!

— Что ж ты сам вашего шамана не убил, к Канде за помощью побежал? — бросил старший Биату.

— Я убил его сам! — крылатый подпрыгнул, как подбитая камнем ворона. — Канда помог против духов шамана. Когда духов у него не осталось, стрела сама нашла его в небе! В племени до сих пор думают, что старого шамана человеческий охотник подстрелил! Не вспоминают даже, птицы глупые, что у нас, когда захотим, есть и луки, и руки, чтобы ими пользоваться! Глупый шаман… Не отдал мне старшую дочку, мне, вожаку! Говорил, его девочки пойдут, за кого хотят! Хар-хар! — он каркающе рассмеялся. — Где теперь его девочки? Младшая Канде досталась — и без крыльев осталась! Хар-хар! А долги-и, надо платить долги. Старшая пока упрямится — другого невеста! Хар-хар! С нами на Амба не пошел, вроде как с охоты вернуться не успел. Ничего, ничего. Когда все друг другу в глотки вцепятся, многие погибнут-пропадут, и он, и он! Его женой не будет Белоперая, моей женой будет! Что стоишь? — клекотнул он. — Убивай уже! Не шаман еще, всего лишь ученик, у него нет своих тёс! А если б были — зря мы разве его в лес заманивали?

— Я заманивала, — мрачно напомнила Тасха.

— Здесь еще слишком темно — для шаманства света не хватит! — нетерпеливо каркнул крылатый. — Бей!

Тигр поднял лапу, примериваясь к горлу неподвижного шамана.

Невидимый в сумраке медведь лишь печально вздохнул. Тигр завизжал — пронзительно и жалко, как тигренок, которому прищемили хвост. Донгар открыл глаза — и в них стоял беспросветный мрак. Рука Донгара, вся в царапинах и с обгрызенными ногтями, в полумраке леса казалась тонкой и изящной и в то же время — неживой. Рукой мертвеца. Длинные, как паучьи лапки, пальцы почти нежно переплелись с когтями тигриной лапы. Донгар заломил лапу тигра назад — громко, точно лопнувший на морозе сучок, хрустнула кость. Тигр взвыл… и завалился на бок, поджимая сломанную лапу к груди и дергаясь всем телом, как в припадке. Полосатый хвост колотил по мокрой земле.

— Это что такое? — возмущенно заклекотал крылатый. — Он должен умереть!

Медведь аж застонал от неловкости, пряча нос в лапах. Рассказала птичка черному шаману про его долги… очухалась перед Эрликом на праздничном блюде!

Шаман встал — не сгибая поясницы и не подбирая колени. Его тело, прямое, как доска, просто медленно поднялось в воздух. Шнурок, туго стягивающий косу, расплелся сам, и длинные черные волосы Донгара упали на белое, как снег, лицо. Пылающие алым мраком глаза глянули на врагов сквозь завесу черных прядей. Первым не выдержал старший брат Биату. Тоненько, по-заячьи вскрикнув, он рванул прочь.