— Бер! Спасибо.

— Не благодари, — усмехнулся он. — Оголодали волки. А ты что тут делаешь?

— Цветок ищу, — вздохнула, стряхивая с платка и тулупа снег. — Как та дурочка. Точнее, как те дурочки.

— Тебе нужен снежный цвет? — небрежно бросил Бер, сдвинув на затылок свою красную шапку. — Могу показать.

Я вытерла мокрое лицо и уставилась на него, пытаясь осознать. Спросила:

— Ты знаешь, где растёт снежный цветок?

— Ты забыла, что это моя вотчина? — Бер улыбнулся ещё шире и протянул мне руку. — Пойдём, травница.

Он потянул меня вглубь леса, приговаривая:

— Вот что вам, бабам, неймётся? Снежный цвет вам подавай, а пошто? И ведь каждый год ходите толпами... А волки празднуют! У них пир горой!

— Что, женщин едят? — ужаснулась я, тормозя валенками в снегу. Бер обернулся и скорчил смешную рожицу:

— Едят! Такая добыча сама в лапы идёт! Вот и ты бы.

— И я бы. — эхом ответила. — Если бы не ты.

— Ты мне нравишься, травница, — напрямую ответил Бер. — Ты не трусиха. Вот и взял тебя под защиту. В лесу ты не бойся никого, пока я здесь.

— Спасибо, — прошептала я, внезапно осознав, что прошла в шаге от мучительной смерти от волчьих зубов. А Бер махнул рукой, и с веток спереди осыпался снег. Я увидела широкую поляну, настолько большую, что можно десять дач построить. И ахнула! Посреди поляны стояла.

Женщина в длинной шубе и круглой пушистой шапочке.

Огромная женщина. Ростом с небольшую ёлку.

— Бер, Бер! — я подёргала Хозяина Леса за рукав кафтана и усилием воли подняла на место повисшую челюсть. — Кто это?

— А ты не знаешь? Она же из этих ваших. — Бер покрутил головой совсем по-медвежьи и продолжил: — Ну, молитесь вы им. Деревянных идолов ставите.

— Богиня, что ли?

Я присмотрелась к женщине-гиганту. Приятные черты лица, не слишком старая, но и не девчонка. Тёмные волосы в косу заплетены, а шапочка затейливая — вроде обычный белый мех, но на макушке что-то торчит, как будто украшение. И шуба тоже белая, меховая, а из-под неё видны. Брюки? Лосины? Убей меня мороз, эта тётка в штанах! Ни одна баба здесь в эти времена штанов не наденет, а эта — пожалуйста! И сапожки у неё высокие, кожаные, блестящие, хоть и в снегу наполовину утопают.

— Богиня, ага. Чей цвет ищешь-то, травница? Мокоши. Вот это она и есть.

— Мокошь?!

Это и есть богиня? И другие, которые были в народных легендах, весь славянский пантеон — Перун, Велес, Чернобог — все они реально существовавшие, хотя и огромные люди? Но где они живут, чтобы никто их не видел и не встречал? У них есть семьи, дети? Дома размером с горы? А-а-а, я хочу пойти к ней, пощупать, поговорить с ней!

А Бер подтолкнул меня под локоть:

Гля, вон и цвет твой!

Я завороженно смотрела, как Мокошь бросила что-то в снег. Это что-то негромко щёлкнуло, будто замочек раскрылся, и засветилось сквозь сугроб красновато-золотистым сиянием. А богиня просто развернулась и пошла в лес — в противоположную от нас сторону. Отогнула ветви ёлки, мешавшие ей, стряхнула плечом снег с дерева и исчезла в белой чаще.

Цветок остался светиться в подтаявшей прогалине. Бер фыркнул:

— Беги, забирай!

— А можно, да?

— Травница, а пошто ты в лес пошла? — захохотал он, вспугнув белую сову, которая снялась с ветки и, лавируя, исчезла между деревьев. Прямо как Мокошь.

Я махнула рукой и бросилась на поляну, утопая валенками в снегу. Добралась, застыла над цветком, боясь тронуть. Он светился уже легонечко, почти незаметно, словно остыл, а ещё потрескивал. Я присела, стащила варежку с руки и поднесла ладонь к этому чуду. Тёплый! От него исходит тепло, а снег тает. Осторожно взяла цветок пальцами и удивилась. Это не настоящее растение!

Цветок искусственный!

Меня бросило в жар, и я загребла ладонью снег, обтёрла лицо. Боже мой, это же пластик! Или не пластик? Или я сплю и вижу увлекательный сон? Пальцы скользнули по упругим лепесткам, по бархатистому, такому натуральному материалу. Цветок был очень красивым, напоминал гибрид розы и тюльпана. Остывший, он стал белым с голубым отливом, а ещё кое-где полупрозрачный. Как будто его слепили искусной рукой и заморозили или наоборот обожгли, как глину... Интересный пластик, мягкий, но прочный. Но блин.

Откуда здесь пластик?!

— Рада ль ты цветку, девица?

Голос Бера напугал её. Как только подкрался, чудовище! Хотя — Хозяин Леса ведь, что ему стоит подойти бесшумно.

— Рада, — сказала отрывисто, поднявшись. Глянула на Бера и спросила без прелюдий: — Где живут боги?

— Замёрзла? — ответил он вопросом и потёр ладонями мои щёки. Они отозвались колючей болью, и я поняла — замёрзла. Бер встряхнулся, а через секунду передо мной стоял уже огромный медведь. Он растянул пасть в улыбке и сказал:

— Залезай на загривок, поедем греться.

Он знает. Он всё знает, но не хочет разговаривать в лесу. Ладно, мишка, поедем греться. Я подобрала полы тулупа и, цепляясь за густую, жирную и спутанную шерсть медведя, забралась на него, легла плашмя. А когда он поднялся, переваливаясь с боку на бок, села верхом, как могла.

— Держись, красавица, не ровен час, свалишься! — хохотнул Хозяин Леса и пошёл вразвалочку в самую чащу. Я качалась туда-сюда на его спине, вцепившись в холку. Но хотя бы стало жарко от медвежьего тела. Цветок прижала к груди под тулупом, чтобы не потерять. Если я потеряю это сокровище, точно себе не прощу, утоплюсь в болоте! Это мой счастливый билет к Ратмиру... Из любовниц в законные жёны.

Жилище Бера стояло под высокой, старой, разлапистой елью. Изба не изба, хижина не хижина. Странное сооружение из говна и палок, то есть из досок, веток и глины. Когда медведь остановился напротив и прилёг в снег, я слезла с его спины, потопталась, поднимая колени и пытаясь разогнать застоявшуюся в ногах кровь, и скептически сказала:

— Знаешь, я думала, ты живёшь не меньше чем во дворце!

— Не зарекайся, красавица, — весело ухмыльнулся обернувшийся человеком Бер. — Никогда не суди по лицу, глянь на изнанку спервоначала.

— Ну покажи свою изнанку, — пробормотала я. — Всегда было любопытно, как живут духи леса.

— Заходи, гостьей будешь, — прямо как в сказке сказал дух леса, стащил шапку и поклонился, толкнув импровизированную дверь.

Я зашла.

И обомлела. Интересно, кто первый придумал волшебный шатёр — Роулинг или всё же нечисть старинной Руси? Изнутри шаткая конструкция была просто огромной!

Просторная чистая изба с лавками и столом, с кроватью за полузадёрнутой шторкой, с большой белоснежной печью, которая дышала жаром. На окнах занавесочки, на полу — половички.

— Норма-альненько, — протянула я, оглядываясь. — Хорошо устроился, Хозяин Леса!

— Не жалуюсь, — кивнул он. — Дай-ка помогу тебе, травница.

Он стянул с моих плеч тяжёлый тулуп, размотал платок. Наши взгляды встретились, и я поразилась, какие у Бера глубокие и усталые глаза. Такие бывают у депрессивных пациентов и у столетних стариков. На миг мне показалось, что Хозяин Леса хочет обнять меня и прижать к себе. Ему тоскливо и одиноко.

Пусть прижимает. Обнимашки — это хорошо и нейтрально. Я не против. В конце концов мы друзья, и Бер спас меня от волков, помог найти цветок. Он вытащил Асель из болота, так что я должна ему гораздо больше, чем он мне. Все эти мысли промелькнули в голове со скоростью света, и я прислонилась щекой к широкой груди медведя.

К чести Бера, он не набросился на меня, как оголодавший мужик, а накормил, напоил и спать уложил. Я действительно устала и замёрзла, поэтому кусок лепёшки с кружкой медово-молочного взвара разморили меня. Незаметно для себя я оказалась на широкой кровати за шторкой, незаметно уснула.

А проснулась утром.

Как я поняла, что уже утро? Звуки, разбудившие меня, были чисто утренними. Шкворчала яишенка на сковороде, звякали чашки с тарелками, кто-то подметал пол веником — «шварк-шварк». На секундочку я замерла, подумала, что снова оказалась дома, и это мама готовит завтрак, но, когда открыла глаза, увидела добротный бревенчатый потолок, печной бок и задёрнутую занавеску. Запах яиц со шкварками щекотал нос. Жаль. Я не дома. Я у Бера.