— Нашёл бы — без него не вернулся бы, — вздохнул Елисей. — Близко подошёл он к правнуку вашему — вот что я думаю. Шишика бы попросить рассказать, что видел, да сам вишь: не отходит от хозяина ни на шаг, да и мобильник тот не зря заставил при себе оставить. Чует моё сердце, зазвонит телефонище середь ночи, да и придётся Лексей Григорьичу снова бежать спросонок в темень страшенную…

Они ещё немного поглазели на спящего хозяина, а потом побежали на кухню — убирать погром, получившийся при готовке зелья для Лёхина. Соседских домовых, старательно строчивших в самодельные блокнотики, звать не стали: очень уж вовремя они в квартире появились, вон как споро да славно поработали. Нет, они заслуженно перед "компотером" сидят, и трогать их не следует. Так вслух размышлял Елисей, а Никодим поддакивал…

… Запах ароматных трав из Елисеева бальзама упорядочил сон Лёхина. Приснилась реальная история из паранормального мира. Как-то, в начале сентября, вышел Лёхин в прихожую на звонок. Вышел, в "глазок" посмотрел — на площадке никого. А звонок снова запел: "Пусти-и!" Догадываясь примерно, в чём дело, Лёхин дверь открыл и сразу вниз посмотрел. Точно. Стоит некто похожий на домового, но голова стрижена под "горшок" и наполовину упрятана под высокую шапку с пушистой опушкой; не рубаха — зипун стянут на поясе самодельной верёвкой, а широкие штаны приправлены в крепкие сапожишки. И стоит сей некто, запрокинув голову на Лёхина: левой рукой шапку, чтоб не упала, придерживает — правой крепко вцепился в нагрудную лямку от огромнейшей котомки за плечами. По первому впечатлению, показалось Лёхину, что котомка вот-вот придавит незнакомца, а потом увиделось: прямо и легко стоит некто, словно никакого груза на спине и не держит.

— Добрый день, — сверху вниз сказал Лёхин. — Вы к нам?

— Ишь, не обманули, — пробормотал себе под нос неизвестный. — И впрямь видит… Доброго дня вам, Лексей Григорьич! Лесовик мы будем, Дубовиком прозываемся. Елисею вашему кажин год травку сушёную носим.

— Проходите, пожалуйста, — распахнул Лёхин дверь пошире. — На кухне он.

— Благодарствуем за ваше гостеприимство, — ответствовал лесовик и, войдя, долго шаркал сапожками по тряпкам, которые Елисей упрямо клал у порога.

Лёхин дверь закрыл и только головой качнул, глядя, как деловито топает лесовик в кухню: надо же, "кажин год"!

По обычаю, Елисей лесовика чаем напоил, разговором занял, новости рассказал. И вскоре услышал изумлённый Лёхин, сидящий в спальне, как из кухни грянула песня. Да не абы какая, а "Гимн к радости" Бетховена!

47.

Не знавший, что спит на диване, Лёхин вместе с одеялом свалился на пол и сразу перед носом увидел мобильник.

— Свет включите, — сказал он теням и фигурам, набежавшим на "звонок".

Прислонился к дивану и наконец посмотрел: "Валя". Кто такой или такая Валя?.. Сердце бежало куда-то торопливо и беспокойно… Лёхин глубоко вздохнул и поднёс мобильник к уху.

— Валя? Что случилось?

— Алёша, Лада нашлась!

В зале вспыхнул свет. Глядя на будильник, Лёхин никак не мог определиться: четыре или около того?

— Вы где сейчас?

— Мост над заливом. Она позвонила, чтобы я приехала и привезла хоть куртку какую-нибудь. А потом сказала, что домой не пойдёт. Что мне делать, Алёша?

— Она слышит, что ты говоришь?

— Да. И молчит. Представляешь, она до сих пор легко одета. Замёрзла — ужас. Еле отогрелась… Я не знаю, что мне делать, Алёша!

— Сейчас приеду. Вы ведь под мостом?

— Да, а как ты?..

— Догадался. Дождь. Только не знаю, под которым.

— Транспортный.

— Хорошо. Сейчас буду.

Но сидел ещё с минуту, прежде чем снова взяться за телефон.

— Лёхин? — совсем не сонно спросил Олег.

— Олег, извини за ранний звонок. Сможешь отвезти меня под мост — вдоль залива?

— Так. Не всё сразу. Я хоть и проснулся, но соображаю туго. Вдоль залива под мост. Ага. Со стороны театра объехать. Ага. Это — могу. Раз плюнуть. Пять минут на сборы — и выезжаю. Где тебя прихватить?

— На остановке.

Последнее Лёхин договорил уже в ванной, куда вошёл с решительным желанием опрокинуть на себя ведёрко холодной воды. И снова потратил минуту, ошеломлённо разглядывая в зеркале мумию, сбежавшую из музея… Под рукой, опёршейся на раковину, пролез Елисей, встал на пластмассовую подставку для всякого рода мелочи: мыла, зубной пасты… Встал — и гордо оглядел сложную повязку на хозяине, от пояса до плеч.

— Не снимай пока, Лексей Григорьич. Водицей холодной лицо освежи, а как начнёшь обуваться, я тебе кофейку принесу. Воду уж поставил.

И убежал, деловитый и озабоченный. А Лёхин потрогал на себе длинные лоскуты, узкие бинты и долго думал насчёт очень знакомой ткани с блёклыми синенькими полосками. Думал, пока умывался, а Шишик зевал с плеча в зеркало; думал, пока одевался, а Шишик бубнил какую-то песенку: "Бум-бум-бам", причём на "бам" он подпрыгивал, выпучив огромные глаза, явно изображая какое-то чудище, — что пару раз было увидено Лёхиным в зеркале шкафа… Вообще, во все эти странные предутренние минуты "помпошка" торчала решительно из всех дел, которые пришлось переделать Лёхину. Это здорово раздражало. Так что он не выдержал и в прихожей, допив кофе, спросил, глядя в зеркало:

— Елисей, а у Шишиков блохи бывают?

Шишик оцепенел.

Линь Тая, выплывшего в прихожую в составе провожающей призраковой компании, словно нечаянным ветром снесло в зал, отчего его смех слегка заглушили занавески. Дормидонт Силыч, о чём-то негромко толковавший с Глебом Семёновичем, словно подавился словом. Касьянушка, хихикая, кинулся вслед за Линь Таем. Усмехнулся даже Никодим. Один Елисей суперспокойно поинтересовался:

— А что так спрашиваешь, Лексей Григорьич? Откель подозрения такие?

— Да вертится, как на сковороде…

— Ну, так просто не скажешь. Вернётесь вот — погляжу, поищу, — бесстрастно сказал Елисей, взял опустевшую чашку и ушёл на кухню.

"Помпошка" шевельнулась на плече, в зеркале встретилась с человеком глазами. Что-то странное, непонятное мелькнуло в выражении жёлтых глазищ. Лёхин нагнулся взять с трельяжа "ложку" для обуви — Шишик мгновенно съехал по руке и так же мгновенно по занавеске домчался почти до потолка, где и сгинул в стаде соседских "помпошек".

Обидел — понял Лёхин. И Елисея обидел, хотя тот и словом не обмолвился… Что для других прозвучало грубоватой шуткой — для этих двоих стало почти оскорблением. И виноват Лёхин. Раздражение выплеснул. Жуткое напряжение взбухших, как на дрожжах, мозгов, от которых, кажется, вот-вот лопнет голова. И? И состояние то же осталось, и друзей обидел…

— Шишик, пошли! — позвал он, надеясь, что приглашение Шишик воспримет как извинение. Но десятки косматых шариков уставились на него с потолка и только с интересом хлопали глазищами.

Лёхин поморщился. Напряжение, сковавшее голову, недвусмысленно переходило в боль.

— Шишик, пожалуйста… Я больше не буду. Честно, — прошептал он.

А потом, не глядя на недоумевающих привидений, натянул плащ и с зонтом под мышкой вышел из квартиры. Дверь пришлось закрыть самому. Озлился на "помпошку", пребывающую в хорошем настроении, — обидел и домового, — напомнил себе.

Всю дорогу под грохочущим ливнем Лёхин клял себя на все лады и обещался в следующий раз быть сдержаннее.

Олег уже ждал. Лёхин сел рядом, захлопнул дверцу. Машина поплыла.

— Значит, так, — начал Лёхин. — Неделю назад в городе пропали двое. Пока искал, наткнулся на то самое кафе, которое обсуждали. "Орден Казановы". Помнишь? Ну, твой друг Санёк рассказывал про ребят, которые из-за этого кафе разорились.

— Помню.

— Я ещё не вполне разобрался, в чём тут дело. Но, похоже, близко подобрался к месту, где спрятан один из двоих пропавших. Забавное местечко, надо сказать. А сейчас мы едем за вторым из пропавших. Это девушка. Она появилась внезапно и очень не хочет ехать домой.