Но ясная осень, подсыхающий асфальт и море света всё-таки вернули его к повседневности и сиюминутным заботам. Уже на остановке, рассеянно глядя, как кошка, сидевшая на скамейке (ходила сюда от соседнего дома разглядывать людей и транспорт, а заодно и хозяйку провожать-встречать) квадратными глазами смотрит на его левое плечо, он сообразил: прежде чем ехать к Вече, неплохо бы с ним созвониться.

Веча звонку обрадовался и тут же пожаловался на врачей — мол, одни царапины у него, а отпускать не отпускают. Лёхин не стал говорить, что врачей не столько волнуют его царапины, сколько количество потерянной им крови. Он просто напомнил, что сегодня воскресенье, а по выходным не выписывают. Тогда Веча пожаловался, что с утра на работу — ведь первая неделя пошла, как работать наконец начал, — и на тебе! Лёхин пообещал замолвить за него словечко перед начальством (он имел в виду помощь Егора Васильевича), но Веча тут же отмахнулся: он договорился с одним — заменит, а в следующий раз просто продежурит дважды — и вся недолга. Под конец разговора Веча сказал:

— Не приезжай, Лёх. А то курам на смех: ты ко мне как к серьёзному больному, а я завтра выписываюсь — сестрички здешние сказали.

— Тебе точно ничего не надо?

— С самого утра племяш приезжал — всё привёз, а после обеда сестра, мать Сашкина, приедет, сканвордов привезёт… Лёх, а у тебя как дела? Всё нормалёк?

Лёхин уверил, что всё в полном ажуре, прекрасно зная, о чём спрашивает Веча. Они ещё немного поболтали, пока он шёл к остановке на мосту. А потом Веча закончил разговор, и Лёхин обнаружил, что стоит у перехода через дорогу, а там — вниз, к несущим опорам моста. Совсем близко. Только перейти. Не убирая забытого мобильника от уха, он попятился — тоже бездумно, пока не сообразил, где стоит и на что смотрит… Шишик тепло вздохнул в ухо… Каменный город подождёт… С плеча снова донёсся вздох, такой долгий, что Лёхин усмехнулся и снова поспешил к остановке.

До кафе он добрался с изрядным запасом времени, так что, недолго думая, просто пошёл навстречу Ане. Он увидел её стоящей у светофора. Так, она тоже не выдержала и вышла пораньше. Как она переходила дорогу… Машины замерли… Мягкий ветер выстелил асфальт у её ног оранжево-красной дорожкой, и Аня шла спокойно, стараясь не наступать на листья, и оттого походка её была лёгкой… и осенней… Лёхин затаил дыхание. Ему показалось, что затаили дыхание и водители, остановившие машины… "И эта женщина идёт ко мне!" — невольно подумалось ему… Сказка на дороге закончилась, машины заспешили друг другу навстречу. Но Аня шла, как будто ведя эту сказку за собой, и Лёхин, как всегда невольно улыбаясь, поспешил, чтобы она сразу увидела его.

Сегодня она была в свободном плаще из какой-то мягкой ткани цвета горького шоколада. Высокие каблучки сапог почти не стучали по асфальту. Завидя Лёхина, она чуть заспешила.

— Привет!

— Привет.

— Разворачивамся — идём в кафе?

— Знаешь, Лёхин, — она назвала его так и улыбнулась, — мы, наверное, сегодня в кондитерскую не попадём. Сегодня же воскресенье, и детский парк рядом.

Он чуть не хлопнул себя по лбу. Точно! Утром в кафе-кондитерскую ещё зайти можно, но не позже десяти, когда её решительно оккупируют мамаши и папаши с чадами.

— А пошли в центральный парк! — предложил он. — Шагаем ту же остановку и примерно столько же вниз. Недалеко!

Она снова улыбнулась и кивнула. Он, чуть повернувшись, согнул руку в локте. Маленькая ладонь в ажурной перчатке легла на руку… Они шли по проспекту, подставляя лица солнцу, и тихонько смеялись, кивая на счастливые лица людей: полторы недели тёмных дождей закончились!

Перешли дорогу, спустились к другой. Перешли и её — и сразу на мост, прямиком ведущий в парк. Миновав площадку с ларьками фастфуда, с огромными игрушками, встречающими визжащих от восторга детишек, и зону аттракционов, они очутились на одной из аллей, по которой можно гулять бесконечно, вороша ногами почти подсохшие на ветру разноцветные листья, медленно и торжественно слетающие со старых, высоченных клёнов и дубов.

— У меня кое-что… — начал Лёхин.

— Я хотела кое-что… — начала Аня.

И засмеялись.

— Уступаю даме, — всё ещё смеясь, сказал Лёхин.

— У меня новости такие, что… — Аня смолкла — и пожала плечами: — Ладно, всё равно придётся… Брат попросил меня пожить у родителей его жены. Там его дети. Он хочет забрать их сюда, но нужно, чтобы они привыкли ко мне.

— А надолго? Где они живут? — Неожиданно для себя Лёхин обнаружил, что сердце его вполне самодостаточно: он ещё информацию переварить не успел, а оно уже побежало-заволновалось.

— Скорее всего, на месяц. А живут они на Южном, в коттеджном посёлке.

Стараясь не слишком шумно выдыхать, Лёхин перевёл дыхание.

— Говорят, хозяйка кондитерской хочет два филиала открыть, — сообщил он. — Надо поинтересоваться, какие у неё планы насчёт Южного посёлка.

Аня прыснула, прикрываясь ладонью, а потом, едва удерживая улыбку, пообещала:

— Постараюсь организовать строгий режим дня и потребовать у детей один личный выходной!

— А дети совсем маленькие?

— Старший Стасик, он в будущем году пойдёт в школу. Это из-за него брат хочет, чтобы дети жили с нами. Младшая Раечка, почти полтора года разницы. Вертушка, болтушка — вот уж с кем не заскучаешь. Стасик — он посолиднее будет.

— Присядем? — предложил Лёхин. Скамейка в укромном уголке парка, среди боярышниковых кустов с круглыми бледноватыми листьями и крупной прозрачно-красной ягодой, почти терялась и отлично подходила для дальнейшего разговора. — Аня, я хочу, чтобы ты посмотрела на одну вещицу.

Он вынул из кармана плаща пакетик и вытряхнул ей на колени кулон из золотых нитей. Аня осторожно взяла украшение за цепочку. Среди теней в их укромном уголке всё-таки затерялся один солнечный луч, и сиреневый камень кулона резко бросил от себя лиловые выплески.

— Да, это Тамарин, — тихо сказала Аня.

Тогда Лёхин высыпал остальное.

— Профессор не захотел этого брать. Но, мне кажется, если у него есть дочь…

После паузы Аня улыбнулась ему.

— Я припрячу их до совершеннолетия Раечки — до настоящего. Когда ей исполнится двадцать один год, память о маме всегда будет с нею.

60.

— Когда вдруг выключился свет, меня ударили сзади. По затылку, — сказал Ромка.

— Он стал падать — это я помню, — сказала Лада. — Я бросилась к нему, хотела поддержать. Тоже ударили сзади. Ничего не помню. Когда пришла в себя, сразу позвонила подруге. А она приехала с Алексеем Григорьевичем. Мы не знали в чём дело, поэтому Алексей Григорьевич предложил спрятаться у Галины Петровны. У неё бы точно никто не подумал меня искать.

Они сидели всё в том же стареньком, но вместительном кресле. Роман обнимал Ладу, а она изо всех сил вцепилась в его руки.

Егор Васильевич сидел на диване, рядом с бабкой Петровной, а Лёхин пристроился у окна, на стуле.

— Дядя Лёша нашёл меня на даче, у одного из этих. В подвале, — медленно, словно вспоминая, сказал Роман. — И привёз сюда. А больше ничего не помню.

Лёхин успел за полчаса до прихода Комова-старшего проинструктировать ребят, чтоб нажимали только на одно — на беспамятство, — остальное расскажет сам.

— Так что же это было, Алёша? — обратился к нему Егор Васильевич. Открытие, что дядя — большой человек в городе, на Ладу впечатления не произвело, и он с видимым облегчением разговаривал с нею чуть суховато, как с еле знакомым человеком.

— Киднэппинг, — сказал Лёхин. — Как вы и предполагали, Егор Васильевич. Просто похитителям не повезло. Я почему-то с самого начала решил, что исчезновения Романа и Лады взаимосвязаны. Да что там — почему-то! Пошёл на худграф и почти сразу наткнулся на девицу в таком же капюшоне, как у Романа. Выяснил, что она подрабатывает в кафе "Орден Казановы". Добравшись до кафе, показал тамошним завсегдатаям фотографии Романа и Лады. А дальше — только слежка и, боюсь, не вполне законное проникновение на частную территорию.