Кэлдер Берне плотно закрыл дверцу и, обойдя экипаж, стал что-то объяснять кучеру. За окошком экипажа послышались страшный шум, писк, крики, и Глэдис сжалась в комок, готовая бежать или броситься на пол и попытаться спрятаться. Но это была всего лишь стая птиц — не чайки и не пеликаны, а какие-то незнакомые яркие, поразительно красивые птицы, которые стремительно взмыли в небо, вытянувшись в линию, словно многоцветная радуга. Глэдис, как завороженная, следила за ними взглядом. Ей стало страшно: как непонятно все в этой стране и сколько опасностей ее здесь подстерегает!

Кэлдер открыл дверцу и уселся рядом с ней. Лицо у него было напряженное и влажное от пота.

— Видишь ли, я делаю это ради моей больной жены. У нее единственное желание: обнять еще раз свою доченьку, и тогда ее сердце будет спокойно. — У него прервался голос, и он в отчаянии взглянул на Глэдис. — Ты сказала, что была другом моей дочери. Разве ты сможешь отказать в последнем утешении ее умирающей матери?

Экипаж тронулся и медленно покатился по узким припортовым улочкам.

— Я вас не понимаю, — озадаченно проговорила Глэдис.

— Позволь ей умереть, держа в объятиях свою Мадди, — настойчиво повторил Кэлдер. — Она не заметит разницы между тобой и своим дитя. Даже я понял, что ты — это не она, только когда увидел твои глаза, а она совсем потеряла зрение. Ты такого же возраста и телосложения, даже говоришь как положено образованной девушке… •

— Нет, — выдохнула Глэдис.

— Но почему? — спросил он. Его костлявые пальцы больно впились в ее руку. — Это все, что ей нужно. Она долго не протянет, но она умерла бы со спокойным сердцем, если бы рядом была ее Маддй.

Глэдис тяжело дышала, голова у нее кружилась. Нет, все не так просто. Ведь это ложь. Это плохо.

— Нет, я не могу. И меня, и вас выведут на чистую воду. Это ложь, а лгать нехорошо.

Лицо Кэлдера посуровело.

— Может, ты хочешь вернуться назад? — Глэдис в ужасе отпрянула от него.

— Нет! — не раздумывая произнесла она. Он кивнул:

— Понятно. Ты разумная девушка. Разве ты не хотела обмануть, когда спустилась с судна в этом наряде? Не поздно ли теперь высказывать сомнения?

Он говорил правду. Да, она действительно надела одежду Мадди. И если бы представился случай, не раздумывая сбежала бы. Да, она отдала бы что угодно, лишь бы снова стать свободной. И все это она знала с самого начала. Если это грех, то пусть она будет грешницей, но зато ее больше не посадят под замок.

Собрав остатки собственного достоинства, она спокойно ответила:

— Я не пыталась обмануть вас. И никогда не имела намерения обманывать умирающую женшину.

— Но ты должна. Ты моя единственная надежда. И ее тоже.

Ошеломленная, Глэдис молчала, пытаясь сообразить, как ей поступить. Что-то в глубине ее души противилось участию в обмане, но это был ее единственный шанс. К тому же она таким образом хоть как-то расплатилась бы с родителями Мадди за добро, которое сделали для нее их письма, когда она впала в отчаяние. Может быть, это не такой уж плохой поступок, если Кэлдер Берне сам просит ее об этом? И что может быть плохого в том, что она утешит беспомощную женщину на смертном одре?

Взглянув на Кэлдера Бернса, она тихо спросила:

— Если я выполню, вашу просьбу, что со мной будет потом?

— Если ты сделаешь это для меня и моей дорогой Маргарет, я унесу твою тайну с собой в могилу. Никто никогда не узнает, что ты не моя дочь. Клянусь тебе памятью моей драгоценной Мадди.

Глэдис охватила дрожь. В глубине души она знала, что поступает неправильно. Но знала также, что сделает это.

Экипаж остановился, пропуская кого-то, и Глэдис услышала за окошком дребезжащее позвякивание цепей на ногах и руках каторжников, которых вели на аукцион, подгоняя ударами кнутов и окриками конвоиров.

Она сжалась от ужаса, в то же время испытывая невероятную радость: ее место там, среди этих несчастных, закованных в цепи людей, которых гнали, словно животных, однако она здесь, в экипаже, одетая в чистую одежду, сидит на кожаном сиденье. Свободная. И пока ее не разоблачат — пусть это продлится минуту, час или день, — она свободна.

— Я попытаюсь, сэр, — тихо сказана она. — Я попытаюсь ради нее… и ради самой себя.

Кэлдер Берне вздохнул с облегчением и с благодарностью стиснул обеими руками ее руки.

— Ты хорошая девочка, — прерывающимся от волнения голосом сказал он. — Я это знал. И клянусь, ты об этом не пожалеешь.

Глэдис робко улыбнулась.

— Нет, я не буду жалеть, — сказала она в ответ. Взглянув в окошко, она вдохнула полной грудью свежий воздух и вдруг замерла на месте. Всего в каких-нибудь трех футах от нее в толпе каторжников шел Джек Корриган. Она не успела отодвинуться в глубь экипажа, и глаза их встретились. Конечно, он узнал ее. Глэдис охватила жуткая паника. Ведь достаточно одного его слова или жеста — и все будет кончено! Это несправедливо! Отобрать у нее свободу, когда она была так близко!

Но на лице Джека Корригана не отразилось ни малейших эмоций. Он намеренно отвел глаза и продолжал тащиться шаркающей походкой в толпе других каторжников.

Глэдис откинулась на спинку сиденья, испытав несказанное облегчение. В этот момент она поняла, что делает это не ради Мадди, не ради Кэлдера Бернса и даже не ради его жены Маргарет. Она делает это ради себя, ради пусть даже коротких мгновений свободы. Когда она подумала, что Джек Корриган может выдать ее, все остальные мысли сразу отошли на второй план. Но теперь она в безопасности. Джек Корриган ушел навстречу испытаниям, что уготовила для него судьба, чего по иронии той же судьбы Глэдис удалось избежать. Чувство вины и радость переполняли ее, но все затмевал страх. Она свободна, но надолго ли? И она знала, что, как бы ни сложилась ее дальнейшая жизнь, она никогда не забудет этот взгляд Джека.

Глэдис плохо помнит свои первые впечатления от Сиднея и небольшой таверны под названием «Кулаба». Кэлдер Берне, крепко ухватив ее за локоть, провел вверх по лестнице и остановился перед дверью, с немой мольбой глядя ей в глаза.

Потом он открыл дверь. В комнате было немного душно и жарко, окна здесь были закрыты, тяжелые шторы задернуты. В комнате пахло болезнью.

Лежавшая на кровати женщина некогда была дородной, но болезнь иссушила ее тело. Ее длинные темные волосы поседели, кожа приобрела желтоватый оттенок. Готовясь к радостному событию, она, очевидно, приложила кое-какие усилия: волосы были расчесаны и перехвачены лентой, ночная сорочка свеженакрахмалена, а сама она сидела в ожидании, опираясь спиной на взбитые подушки. Услышав звук открывающейся двери, она инстинктивно повернула голову в ту сторону.

Глэдис охватила паника. «Нет, я не смогу этого сделать!» Снова болезнь, снова смерть. От полутьмы и спертого воздуха у нее закружилась голова. Она вспомнила ряды умирающих, их предсмертные крики, и у нее перехватило дыхание. «Нет, — в отчаянии снова подумала она. — Даже ради Мадди, даже ради самой себя. Я не смогу это сделать».

За спиной ее раздался напряженный голос Кэлдера Бернса:

— Вот и она, мамочка. Я привез нашу Мадди в целости и сохранности.

Лицо женщины просияло, она тихонько вскрикнула, протягивая руки навстречу дочери. Глэдис не могла двинуться с места. Она, как никогда, была уверена, что так делать не следует. Запах смерти, жара, протянувшаяся к ней слабая рука женщины — все это напомнило ей, что она попадет в ад, если солжет Маргарет Берне на ее смертном одре. Пусть простит ее Господь, она не сможет этого сделать.

— Мадди, дитя мое, подойди ко мне. Иди сюда, моя малышка, — задыхаясь, сказала Маргарет.

Глэдис почувствовала толчок в спину, и ноги ее пришли в движение: она не хотела, но шла. Опустившись на колени перед кроватью, она взяла в руки холодную вялую руку Маргарет и медленно поднесла ее к щеке.

— Здравствуй, мамочка, — прошептала она. — Вот я и дома.

Среди необозримых просторов бесплодной долины маячила одинокая неподвижная фигура человека. Надетые на нем штаны из оленьей кожи сливались с коричневой землей под ногами, бронзовая от загара кожа задубела от ветра и непогоды. Холодный северный ветер лохматил его рыжеватую бороду и время от времени приподнимал длинные пряди волос, падавшие на плечи. Больше никакого движения не наблюдалось. Издали казалось, что он сам является частью ландшафта, гармонично сливаясь с ним.