– Силы, которые заинтересованы в развитии русской государственности, понимают, что разрывы исторического световода, постоянное высечение из истории тех или иных фрагментов, оказывание предпочтения тем или иным историческим периодам – губительны для исторической энергии как таковой. Сегодня, например, она не долетает до исторического цветка, который взращивается нашей страной. И цветок чахнет.

Впрочем, вернемся к переживаниям Путина, когда он решает: уходить из КГБ или нет.

По собственному признанию, Владимир Владимирович не просто переживает, а страдает в прямом смысле слова: «В органах у меня было стабильное положение, ко мне хорошо относились. В этой системе у меня все было успешно, а я решил уйти. Почему? Зачем? Я буквально страдал. Мне нужно было принять, наверное, самое сложное решение в своей жизни. Я долго думал, собирался, потом взял себя в руки, сел и с первого раза написал рапорт».

Лично мне в вышеприведенном фрагменте воспоминаний Путина опять мало что понятно.

Ведь если в «этой системе» у него «все было успешно», то зачем, собственно, из нее уходить? Странно, но не понимает этого и сам Владимир Владимирович. Перечитайте, он так и говорит: «Почему? Зачем?» Эти заданные самому себе Путиным вопросы остаются без ответа. Тем не менее он «взял себя в руки, сел и с первого раза написал рапорт».

Опять ничего не ясно. Больше похоже на некое самооправдание: мол, мучился же, прежде чем порвать с приютившей ленинградского студента некогда всемогущей конторой. Все по-человечески. По понятиям.

Разумеется, лучше всего отдает отчет своим мотивам сам Владимир Владимирович. В нашей власти и наше право только анализировать его слова и поступки. А вот следующий за этой душещипательной сценой поступок нашего героя был, мягко говоря, двусмысленный.

«Второе, что я сделал после того, как подал рапорт, – решил публично рассказать о том, что работал в органах безопасности», – вспоминает Путин. Для этого он – ни много ни мало – обратился к режиссеру Игорю Шадхану, который тогда работал на ленинградском телевидении. Шадхан записал с Путиным подробнейшее интервью, расспрашивая его о КГБ, работе в разведке и так далее.

Интервью немедленно показали по ленинградскому телевидению, и, по словам Владимира Владимировича, «когда в следующий раз ко мне подошли с какими-то намеками на мое прошлое, я сразу сказал: «Все. Неинтересно. Об этом уже всем известно».

Возвращаюсь к уже высказанной мной ранее мысли: коль скоро о прошлом Путина знал Собчак и его это устраивало, то с какой стати Владимиру Владимировичу было бояться шантажа каких-то там депутатов? Убей бог – не понятно.

На ум – уж не обижайтесь, Владимир Владимирович, – приходит другое. Предприняв вслед за поданным в КГБ рапортом об отставке такой упреждающий медийный шаг, Путин, не исключено, решал и еще одну задачу. Не оставлял коллегам из КГБ шанса удержать его в этой организации. Ход по сегодняшним понятиям банальный, а тогда, конечно, вполне прогрессивный. Путин убивал двух зайцев. И, судя по всему, у него это получилось.

…Хотя рапорту сразу и не дали ход. Вероятно, считали, что такой ценный кадр, как Путин в замах у руководителя города, может со временем и сгодиться. Ведь даже сам Владимир Владимирович, как помните, в одной из трактовок своего отношения к происходящему в стране полагал, что ситуация может и измениться.

Но тут случился ГКЧП.

«Как только начался путч, я сразу решил, с кем я, – вспоминает Путин. – Я точно знал, что по приказу путчистов никуда не пойду и на их стороне никогда не буду. Да, прекрасно понимал, что такое поведение расценили бы минимум как служебное преступление. Поэтому 20 августа во второй раз написал заявление об увольнении из органов».

Не очень понятно, с какой это стати «путчисты» – то есть действующий Председатель КГБ, министр обороны, Председатель правительства и так далее – должны приказывать заместителю Собчака – Владимиру Путину. Не уверен, что они вообще помнили о его существовании в то непростое время. Если вообще о нем знали.

Но Собчак по просьбе Путина 19 августа лично позвонил Крючкову и потребовал уволить Путина. Владиславу Александровичу ничего не оставалось делать, как выполнить волю влиятельного политика. Дел у него было по горло: гибла страна, которую он со товарищи попытался вытянуть из-под Горбачева. То есть КГБ в лице Крючкова в данном случае пытался сделать именно то, к чему и сам Владимир Владимирович мысленно призывал его, будучи разведчиком, упрекая задним числом старших коллег в бездеятельности и отсутствии реакции на свои аналитические записки и выводы.

Так что дело тут, конечно, не в «путчистах», с большинством из которых я, к слову, встречался и подолгу беседовал. Просто Путину в те действительно переломные для страны дни требовалось продемонстрировать свою преданность Собчаку, который с огромной энергией занимался борьбой с ГКЧП. Любая попытка Владимира Владимировича усидеть на двух стульях в такой ситуации могла закончиться для него и потерей доверия Анатолия Александровича. И, как следствие, концом блестящей карьеры.

По мнению тогдашнего депутата Ленсовета Бориса Вишневского, в августе 1991 года Путин «сыграл определенную роль в непростых переговорах, которые Собчак тогда вел с руководством ленинградского КГБ, стремясь добиться хотя бы нейтралитета «органов» в отношении городских властей, выступивших против ГКЧП».

Любопытная ситуация, если это, конечно, правда. Но меня гораздо больше занимает (а скорее задевает) другое. Путин вновь и вновь утверждает, что «до этого момента (ГКЧП. – Авт.) я не мог оценить всей глубины процессов, происходящих в стране».

И ведь говорит это Путин не под камеру «Пятого колеса» 20 августа 1991 года, а в начале 2000-го. За это время и к ГКЧП отношение несколько изменилось [7], и вообще это звучит более чем странно: второй человек в Ленинграде «не мог оценить всей глубины процессов, происходящих в стране».

А кто же тогда мог?

Похоже на очередную отговорку Владимира Владимировича.

Рискну предположить, что даже столько лет спустя у него неспокойно на душе от такого расставания с КГБ. С организацией, сделавшей исключение из своих – правил не брать инициативников и выпестовавшей Путина.

Тем более что даже в рамках книги «От первого лица» Владимир Владимирович себе в очередной раз противоречит. Вспомните, что он говорил о своих ощущениях 1989 года, когда рушилась ГДР и бездействовал СССР: «У меня тогда возникло ощущение, что страны больше нет. Стало ясно, что Союз болен. И это смертельная, неизлечимая болезнь под названием паралич. Паралич власти».

Ведь получается, что в 1989 году Путину уже «стало ясно», что болезнь смертельная, а в 1991 году он еще «не мог оценить всей глубины процессов».

Было бы полбеды, если бы такая логическая непоследовательность была присуща обычному человеку: житейское дело – выкрутиться из непростой ситуации, в сложное ведь время жили. Но в том-то и дело, что Владимир Владимирович Путин с 2000 года «непростой» человек. Именно из его уст слетит спустя срок сакральная фраза о том, что гибель СССР – величайшая геополитическая катастрофа XX века.

И еще один любопытный штрих из биографии будущего президента России. Если из КГБ Владимир Владимирович «выходил», как мы видим, с завидным упорством, то в КПСС [8]он оставался до самого ее распада. Хотя, казалось бы, уж коли политически прозрел, то всецело. А получилось – с античекистским уклоном.

Как это ни странно в контексте вышеописанных карьерных перипетий нашего героя, но именно Путин восстановит былую мощь главной спецслужбы страны, с которой он так своевременнорасстался в августе 1991 года. Более того, Путин буквально наводнит чекистскими кадрами построенную им вертикаль власти. И эти выдвиженцы Путина будут доминировать (и доминируют) в различных областях жизнедеятельности российского общества все время правления Путина. Словно это является нормой управления государством в мирное время, а не служило временной мерой: чтобы Путин мог поначалу опереться на проверенных людей.