— Что ж, будем надеяться, что их не поймают слишком скоро, — заметила его дочь. — Они разорвут мальчишку в клочья, за то, что обвел их вокруг пальца.

Лицо Паршивого стало совсем несчастным.

Старик закурил странную трубку, которая булькала и шипела, когда он затягивался. Вокруг них заклубился вонючий дым, мальчишки украдкой вытирали слезящиеся глаза.

— Диллон, малыш, ты же знаешь, я не люблю, когда Дорогу Воров показывают чужакам или даже рассказывают о ней. Здесь моя вотчина. Только я решаю, кто имеет право ходить по ней. В обычный день я велел бы ребятам скинуть тебя со скалы, но сейчас в моем сердце нет уверенности. Я действительно благодарен этому парнишке за то, что он вылечил меня и помог выбраться из тюрьмы. Но я не могу позволить всем желающим шляться по моим Дорогам. Если пойдут слухи, что я пропустил вас, мы…

Йорг вышел вперед и склонил свою седую голову.

— Ваше Высочество, пожалуйста, простите наше вторжение. Если бы это было возможно, мы воспользовались бы другой дорогой, но поскольку этот мальчик вылечил тех, кто был в камерах, и вывел их на свободу, солдаты преследовали нас по пятам.

Если он надеялся на благодарность Короля Воров, то следующие слова, казалось, лишили их всякой надежды.

— О, верно, ведь парнишку обвинили в колдовстве? И награду за ваши головы назначили. Стоит подумать о том, какую выгоду можно из него извлечь.

Паршивый рванулся вперед, кипя от возмущения. В глазах старого вора загорелся опасный огонек.

— Ты не посмеешь выдать его Красным Плащам! Ведь он спас тебе жизнь! Если бы не он, вы все гнили бы сейчас в тюрьме!

Король Воров, улыбнувшись, отхлебнул из кубка, который держал в руке.

— Я сделаю все, что сочту нужным, малыш, — сказал он, когда наконец снова поднял голову. — Ты похож на своего отца, самого наглого поганца, какого только видели воры Лукерсирея! Эх, помню я, как он пришел ко мне, когда ты еще не умел ходить, а твоя мать подцепила дурную болезнь. Быть тебе Диллоном Дерзким, как твой отец!

Паршивый расправил плечи, казалось, подрос на пару дюймов, но лицо старого вора потемнело.

— Не то чтобы мне очень нравилась дерзость, парень. Придержи язык, а не то станешь падалью прежде, чем вырастешь. Если я позволю тебе пройти, то только ради мальчишки и старого колдуна, с которым я был знаком в старые добрые времена — еще до того, как король женился на этой выскочке. До того, как эта проклятая выскочка Банри довела страну до такого безобразия. Только ради него да еще ради парнишки я пропускаю тебя, а вовсе не из-за твоего длинного языка, малыш Диллон!

Диллон кивнул и молча поклонился, и после того, как они выпили за здоровье Короля Воров и Мальчика с Исцеляющими Руками крепкого вина, беглецов вежливо, но твердо выпроводили из пещеры и показали щель, выводящую наружу, на темный склон холма. Паршивый был молчалив и задумчив, но, когда один из его приятелей отпустил ехидную шуточку, рявкнул:

— Заткнись, Эртер, не то вышвырну тебя из шайки! И не называйте меня больше Паршивым, теперь я Диллон Дерзкий!

Далеко на юге, в туманных топях Эррана, скользила лодка. Ловко маневрируя между островками, она незаметно скользнула в тихие воды Муркмайра. На носу сидела женщина, одетая в черное платье и темный плед, сколотый на груди серебряной брошью в форме тысячелистника. Лицо женщины было безмятежно, руки спокойно сложены на коленях.

Густой туман клубился вокруг лодки, скрывая поверхность озера и касаясь лица влажными прядями. Маргрит Ник-Фоган, Банприоннса Эррана, зажмурилась от удовольствия. Лодка бесшумно скользила по болоту. Вскоре на горизонте показались изящные шпили Тер-де-Сио. Лицо Маргрит просияло. Она любила возвращаться в Башню Туманов после долгого и утомительного путешествия по болотам; любила ее тонкие остроконечные шпили, вздымающиеся из тумана, напоминавшие о ее происхождении и благородных предках.

Лодка с легким стуком причалила, и Маргрит Эрранская неторопливо поднялась и сошла на берег, плотнее завернувшись в плед. Молчаливые слуги обступили лестницу, кланяясь хозяйке, которая медленно поднималась по ступеням к огромной арке входа. Вход охраняли два месмерда , их прекрасные лица были бесстрастны, как у статуй, многочисленные руки спокойно лежали на груди. Они выглядели бесплотными, как будто под свободными серыми одеяниями, колышущимися и развевающимися на неощутимом ветру, ничего не было. Огромные фасетчатые глаза были устремлены на Маргрит.

На створках дверей искусные резчики изобразили чертополох, окруженный девизом Мак-Фоганов: «Не трогай чертополох». Подойдя к дверям Маргрит, прищурилась и подняла руку, легко коснувшись серебряной брошки.

Огромный зал, в который она вошла, был убран лукерсирейскими коврами: малиновыми, синими и серыми, украшен статуями из белого рурахского мрамора. Стены скрывали огромные гобелены со сценами из истории Мак-Фоганов. На них было множество изображений самой Фоган, а один гобелен представлял огромный корабль Кьюинна, преодолевающий магический шторм, который соткал вселенную из хаоса и перенес Первый Шабаш на Дальние Острова. Над головой Фоган горела звезда, символизирующая великое пророчество, приведшее их в этот мир. Еще на одном неведомый мастер запечатлел ее, покидающей разбитый корабль, и Оуэна Мак-Кьюинна, рыдающего над телом своего отца. На заднем плане вскипала приливная волна, нависшая над толпой испуганных переселенцев, — огромная волна, которая погубила многих и многих. Уцелели лишь те, кто ушел вместе с Фоган, и с тех пор никто не осмеливался усомниться в ее пророческом даре.

Другие гобелены изображали строительство Тер-де-Сио, в глубине болотистой страны, и смерть Фоган от руки младшего сына Оуэна Мак-Кьюинна, Бальфура. Маргрит улыбнулась, когда ее взгляд упал на этот гобелен. Много крови пролили Мак-Фоганы и Мак-Кьюинны, прежде чем поняли, что нельзя тронуть чертополох, не уколовшись. Бальфур умер вскоре после смерти Фоган от загадочного недуга — изо рта у него шла пена, он корчился, царапая землю скрюченными пальцами. Двенадцатилетняя дочь Фоган, Маргрит, чье имя унаследовали многие из Ник-Фоганов, получила жезл и кинжал своей матери, а с ними и ее обязанности. Много лет спустя, когда Эйдан Мак-Кьюинн объединил воюющие земли и народы Эйлианана властью Лодестара, лишь Эрран, Тирсолер и Фэйрги отказались покориться его власти. Последовали годы войны, но даже Лодестар не мог проложить дорогу в таинственный Муркмайр, — трясины проглатывали одну армию за другой, словно чудовищная пасть. Клан Мак-Фоганов выжил.

Злость, разбуженная воспоминанием о смерти Фоган Чертополох, заставила Маргрит улыбнуться, входя в тронный зал. Увидев играющие на ее щеках ямочки, ее сын побледнел и поспешно вскочил на ноги. Он уже успел разменять третий десяток, но высокий рост и худоба делали его. Улыбка Маргрит стала еще более зловещей. Айен начал озираться в поисках пути к бегству.

— М-мама, ты вернулась!

— Ты как всегда наблюдателен.

Маргрит величавой поступью пересекла зал и уселась на трон, покрытый причудливой резьбой и заваленный пурпурными подушками.

— К-как твое путешествие?

Она поразмыслила над вопросом, разглядывая кольца, унизывавшие ее пальцы.

— Как я и ожидала. Семена, которые я сеяла последние несколько лет, принесут обильный урожай.

Он кивнул и начал пятиться к двери. Она наблюдала за ним сквозь опущенные ресницы, и когда он добрался до двери, спросила:

— А как дела здесь, сын мой?

— Хорошо, очень хорошо. Хан’т-тиреллу, несомненно, будет что тебе рассказать. Послать за н-ним?

— Не надо. Я бы предпочла, чтобы мой сын, наследник Башни, сам рассказал мне обо всем. Сядь, Айен.

Айен мешком плюхнулся в одно из деревянных кресел, стоявших вдоль стены, и со страхом посмотрел на мать. Он рассказал ей все, что смог вспомнить, но, как всегда, когда он разговаривал с матерью, его язык заплетался, а мысли разбегались. Он невнятно поведал, что драконы взбунтовались, месмерды погибли, там и сям вспыхнули мятежи. Когда он совсем сбился и потерянно замолчал, она улыбнулась, потом звонко расхохоталась.