Обо всем этом никто не должен знать. Поезжай на северо-восток от Сальтуса, пока не наткнешься на ручей, впадающий в Гьолл. Двигайся вверх по течению, и ты увидишь, что ручей вытекает из каменоломни.

Здесь я должна поделиться с тобой величайшим секретом, и эту тайну ни в коем случае никому нельзя открывать. Каменоломня эта – сокровищница Автарха, где спрятано несметное множество монет, золота, серебра и драгоценных камней на случай, если его когда-нибудь лишат Трона Феникса. Сокровищницу охраняют люди Отца Инира, но тебе не надо их бояться. Им приказано подчиняться мне, и я велела им пропустить тебя. Когда войдешь в каменоломню, снова иди вверх по ручью, пока не увидишь место, где он изливается из каменной стены. Здесь я буду ждать тебя, и здесь я пишу это письмо в надежде, что ты простишь меня.

Текла.

Iевозможно описать, какая неистовая радость охватила меня. Я снова и снова перечитывал послание. Иона, глядя на мое лицо, сначала вскочил со стула, решив, что я вот-вот лишусь чувств, потом отшатнулся от меня как от помешанного. Когда наконец я сложил письмо и спрятал его в ташку, он не стал задавать вопросов – ибо Иона был истинным другом, – но весь его вид выражал готовность прийти на помощь.

– Мне нужен твой скакун, – сказал я. – Можно его взять?

– Конечно, но… Я уже отпирал дверь.

– Я не могу взять тебя с собой. Если все будет в порядке, позабочусь, чтобы его тебе вернули.

Пока я бежал по лестнице и по двору, письмо звучало у меня в голове, как будто я слышал голос самой Теклы, и на подходе к конюшне, я и вправду был уже в состоянии помешательства. Я искал мерихипа Ионы и вдруг вместо него увидел перед собой громадного боевого коня, выше человеческого роста в холке. Трудно представить, откуда он мог взяться в этой мирной деревне, да я и не задумывался об этом. Без колебаний я вскочил ему на спину, выхватил «Терминус Эст» и одним взмахом перерубил повод, державший коня на месте.

В жизни не встречал лучшего скакуна. Одним прыжком он вылетел из конюшни и понесся по улице. Я с замиранием сердца ждал, что он вот-вот споткнется об одну из натянутых повсюду веревок, но конь ступал с уверенностью профессионального танцора. Улица вела на восток, к реке. Когда дома кончились, я повернул налево. Он перемахнул стену играючи, как сорванец – через жердочку, и вот мы уже на всем скаку пересекали пастбище, где в изумрудном лунном сиянии удивленно поднимали рога быки.

Я и ныне не бог весть какой наездник, а тогда был еще хуже. Думаю, что, хотя и сидел в высоком седле, я уже через пол-лиги вывалился бы из него, попадись мне животное похуже, но мой украденный конь, несмотря на поразительную резвость, двигался плавно, как тень. Наверное, мы и были похожи на тень – вороной конь и я – в своем черном плаще. Он не замедлял бега до тех пор, пока мы, подняв тучу брызг, не пересекли ручей, о котором говорилось в письме. Здесь я заставил его остановиться – поводом, а больше – словами, которые он понимал не хуже человека. Ни на том, ни на другом берегу не было тропы, и нам так и не удалось отыскать ее – дальше деревья подступали к самой воде. Тогда я направил коня прямо в русло ручья (хотя животное слегка заупрямилось), и мы стали продвигаться вверх, карабкаясь на пенные перекаты, как человек взбирается по ступеням, и переплывая глубокие омуты.

Так мы шли вверх по ручью более одной стражи. Нас обступал лес, совсем как тот, через который ехали мы с Ионой, после того как расстались с Доркас, доктором Талосом и остальными у Врат Скорби. Постепенно берега становились все выше и каменистей, а низкорослые деревья на них начали пригибаться к земле. Из воды торчали камни. По прямым углам я понял, что их касалась рука человека, а мы находимся вблизи шахт и каменоломен, и под нами – развалины какого-то великого древнего города. Ручей стал глубже. Несмотря на всю свою сноровку, мой конь иногда оступался на скользких камнях, поэтому мне пришлось спешиться и вести его в поводу. По обе стороны открывались узкие дремлющие ущелья. Каждое из них казалось совсем черным меж отвесных склонов, но оживлялось то тут, то там зеленоватыми пятнами лунного света, и в каждом негромко пела водяная струя – но то был единственный звук, и ничто больше не нарушало окутывавшую их тишину.

Наконец мы вступили в самое узкое и глубокое из ущелий, и в конце его, в чейне или около того от места, где лунный свет скользил по крутой стене, я увидел темный проем. Здесь ручей брал свое начало, словно слюна, изливающаяся из отверстого рта обращенного в камень титана. Я нашел на берегу клочок суши, где мог уместиться мой конь, и привязал его повод к карликовому дереву.

Когда-то, без сомнения, ко входу в каменоломню поднимались по деревянной лестнице, но она уже давно сгнила и обрушилась. Хоть древняя стена казалась неприступной, я все же сумел отыскать на ней несколько точек опоры и медленно пополз наверх.

Я уже дотянулся руками до края провала, когда услышал (или же мне показалось, что услышал) какой-то звук внизу. Я замер и оглянулся. Грохот водопада мог перекрыть любой шум, кроме разве что сигнала военной трубы или взрыва. В нем потонул и этот звук, но все же что-то проникло в мое сознание – может, удар камня о камень или всплеск, раздавшийся при падении в воду какого-то предмета.

Долина казалась мирной и сонной. Потом я увидел, как мой конь тронулся с места – на мгновение в лунном свете появилась его гордая голова и настороженные уши, – поэтому я решил, что это он бьет подкованным копытом о землю, недовольный слишком короткой привязью. Я подтянулся и перевалился в каменный лаз, и это, как я понял впоследствии, спасло мне жизнь.

Любой человек, сохраняющий хоть каплю разума и знающий, куда ему предстоит попасть, запасся бы лампой и свечами. Но я был настолько потрясен известием о воскрешении Теклы из мертвых, что мне это и в голову не пришло. Я двинулся вперед, в темноту. Через дюжину шагов лунный свет, проникавший из долины, совсем померк. Я брел по воде – как раньше, когда вел коня вверх по ручью. «Терминус Эст» висел у меня на левом плече, но я не опасался намочить его – свод был так низок, что мне приходилось идти, согнувшись вдвое. Так я продвигался довольно долго, не переставая тревожиться, что выбрал не ту дорогу, и Текла будет тщетно ждать меня где-нибудь в другом месте.

Я настолько привык к звуку струящейся воды, что, спроси меня кто-нибудь в тот момент, я предположил бы, будто иду в полной тишине, но когда узкий туннель внезапно открылся в просторную пещеру, я сразу догадался об этом по изменившемуся тону журчания воды, хотя меня по-прежнему окружала все та же непроглядная тьма. Я сделал шаг вперед, потом другой и смог распрямиться – теперь над головой не нависал каменный свод. Я поднял руки – ничего; взял «Терминус Эст» за ониксовую рукоять, не вынимая его из ножен, и пошарил вокруг клинком – ничего.

Тогда я совершил то, что вы, читающие эти строки, сочтете невообразимой глупостью. В свое оправдание должен напомнить: в письме было сказано, что стража предупреждена о моем появлении и не причинит мне вреда. Я стал выкрикивать имя Теклы.

И эхо откликнулось:

– Текла… Текла… Текла…

Потом снова тишина.

Я вспомнил, что мне следовало найти место, где вода вытекает из стены, а я его до сих пор не обнаружил. Может быть, этот ручей так же долго вьется здесь, по подземным галереям, как снаружи – по долинам. Я снова двинулся вперед, но, опасаясь падения, ощупывал при каждом шаге землю ногой.

Я прошел не более десяти шагов, когда услышал отдаленный, но явственный шум, который не заглушала плавно текущая вода. Еще шагов через десять я увидел свет.

Этот свет не был изумрудным сиянием сказочных лунных лесов, как не был и красноватым пламенем факелов или золотистым отблеском свечей, которыми могли бы освещать путь стражники, он не походил даже на пронзительно-белый луч, тот, что я иной раз видывал в ночи, когда флайеры Автарха кружили над Цитаделью. Скорее он представлял собой нечто вроде светящегося тумана, то бесцветного, то зеленовато-желтого. Невозможно было оценить, далеко ли он или близко. Казалось, он вообще не имеет источника. Мгновение он колебался перед моими глазами, и я рванулся к нему по воде. Потом появилось еще одно мерцающее пятно.