– О'кей,– согласилась Кэндис.

Они купили для Люси прекрасное льняное платье с букетиками голубых незабудок на груди и попросили упаковать его в красивую оберточную бумагу. Все это время Кэндис продолжала хмуриться.

– Послушай, Кэн, я чувствую себя просто ужасно! – сказала Хизер, когда они уже шли к эскалатору.– Пожалуйста, не обращай внимания на все, что я тут наболтала. А еще лучше – забудь.– Она провела кончиком пальца по горестной складке на лбу Кэндис.– Не думай об этом, дорогая! Наверное, я все-таки ошиблась.

Роксана лежала на диване в одной майке, с удовольствием слушая негромкую музыку и ловя краем уха доносящийся с кухни звон посуды – там что-то стряпал Ральф. Он всегда готовил им ужин – отчасти потому, что (как он сам утверждал) ему это нравилось, отчасти потому, что Роксана не отличалась особыми талантами в этой области (с этим были согласны оба). Как бы там ни было, именно с этими неспешными ужинами вдвоем – в особенности после занятий сексом – ассоциировалось у Роксаны понятие о счастье. Она и в самом деле считала эти минуты самыми счастливыми, так как именно у себя в кухне, за столом, ей лучше всего удавалось обмануть себя, убедить, что Ральф принадлежит ей и что они наконец-то живут вместе, как нормальная семейная пара.

Но в глубине душе Роксана понимала, что они никогда не были нормальной парой и, возможно, никогда не будут. Она даже знала, кто был в этом виноват. Себастьян – малыш Себастьян, который появился на свет, когда его уже никто не ждал. И хотя Ральф признавал, что своим рождением его младший сын обязан случайному стечению обстоятельств, для него Себастьян явился благословением, даром небес. Но главное, Себастьян был еще слишком мал. Всего десять лет. Если точнее, десять лет, пять месяцев и семь дней.

Возраст Себастьяна Оллсопа Роксана знала с точностью чуть не до минуты. Его старшие брат и сестра ее не интересовали – обоим было уже за двадцать, у каждого была своя семья, да и Жили они отдельно от родителей. И только Себастьян все еще жил со своими отцом и матерью, бегал в школу, но до сих пор спал с игрушечным мишкой. Иными словами, он все еще нуждался в заботе и присмотре и (даже Роксана это понимала) был слишком мал, чтобы пережить родительский развод, не получив при этом глубокой психической травмы. «Я не подам на развод, пока ему не стукнет восемнадцати»,– так однажды сказал ей Ральф после третьего стакана бренди. И Роксана не посмела возразить, хотя это означало, что ей предстоит ждать еще семь лет, шесть месяцев и три недели.

Кроме того, через семь лет ей должно было исполниться сорок.

А ведь были времена, когда фраза «Я делаю это ради детей», не раз слышанная от близких и дальних знакомых, ничего для нее не значила. Теперь же Роксане казалось, что эти слова выжжены у нее на сердце каленым железом. Ради детей – ради Себастьяна – это уже напоминало приговор. Ее приговор…

Роксана прикрыла глаза, погружаясь в воспоминания. Когда они с Ральфом впервые танцевали вместе, Себастьяну было всего четыре. Он спокойно спал в своей кроватке и не знал, что как раз в это время чужая (и не очень симпатичная) тетя глядит в глаза его отцу и начинает понимать, что он нужен ей больше всего на свете.

И даже раздумывает о том, как бы половчее прибрать его к рукам.

Тогда Роксане было двадцать семь, а Ральфу – сорок шесть, и ничто в мире не казалось ей невозможным.

Да, это было шесть лет тому назад – в театре «Барбикан», где Королевская шекспировская труппа ставила «Ромео и Джульетту». Два гостевых билета на премьеру, после которой должен был состояться прием, Ральфу прислали буквально в последнюю минуту, и он, не имея возможности пригласить жену, зашел в редакцию, надеясь найти себе попутчика. Роксана не только сразу же согласилась, но и не сумела скрыть своего энтузиазма. Ральфа это удивило. Как он впоследствии признавался, она всегда казалась ему глубоко рациональной и практичной, способной, но поверхностной, чуждой настоящим романтическим переживаниям. Но когда после финала пьесы Ральф повернулся к Роксане и увидел ее полные слез глаза, все еще устремленные на сцену, он был настолько поражен, что в его сердце шевельнулось какое-то странное, доселе неведомое чувство.

Впрочем, уже через минуту Роксана откинула волосы со лба, вытерла слезы и сказала в присущей ей неподражаемой манере: «Умираю от жажды! Как насчет того, чтобы угостить наемную работницу коктейлем?» Эти слова произвели на Ральфа впечатление едва ли не более сильное. Расхохотавшись, он пригласил Роксану и на прием.

Стоя в зале для презентаций, они пили шампанское с апельсиновым соком, обсуждали только что прошедшую премьеру и выдумывали разные забавные истории о других гостях, имевших неосторожность обратить на себя их внимание какой-нибудь примечательной деталью костюма или поведением. Потом ударил джаз, и в середине зала появились танцующие пары. Ральф колебался всего несколько секунд, прежде чем пригласить ее. И как только Роксана почувствовала его руки у себя на плечах и заглянула в его глаза, она сразу поняла, что отныне и навсегда он – ее судьба.

При воспоминании об этих минутах ее сердце снова – как и всегда – пронзила легкая, сладостная боль. Роксана знала, что никогда не забудет тот давний праздничный вечер, который стал одним из самых удивительных и чудесных в ее жизни. После первого танца Ральф ненадолго исчез, чтобы позвонить, но Роксана запретила себе даже думать о том, кому он звонил и что сказал. Потом Ральф вернулся к столику, за которым она сидела. Сев напротив, он посмотрел ей прямо в глаза и сказал негромко: «Мне бы хотелось уехать отсюда с тобой. В отель, например. Ты… не будешь против?»

Несколько мгновений Роксана молча смотрела на него, потом решительно опустила на стол бокал с очередной порцией «шипучки».

Она хотела разыграть свою роль не спеша, с достоинством, до конца сохраняя сдержанность, но стоило ей оказаться с ним в такси, как она почувствовала, что ее переполняет желание, сравнимое по силе только с тем желанием, которое выражал его взгляд. Их губы встретились, и Роксана не без юмора подумала: «Эге, я, кажется, целуюсь с боссом! Теперь меня ожидает продвижение по службе». Но в глубине души она знала, что это не так и что все происходящее слишком серьезно. А когда их поцелуй стал глубже, Роксана и вовсе потеряла всякую способность не только шутить, но и смотреть на вещи трезво.