Поминальная служба состоялась через девять дней в церкви Святой Бригитты на Флит-стрит. Кэндис приехала туда задолго до начала церемонии, но оказалось, что почти все сотрудники редакции уже здесь. Стоя группками напротив входа и сжимая в руках букеты, они обменивались беспомощными, неверящими взглядами.

Точно такими же взглядами они обменивались всю прошедшую неделю. Ральф скончался через десять дней после того, как попал в больницу, и это известие потрясло всех. Сотрудники неподвижно сидели перед своими компьютерами не в силах поверить в то, что его больше нет. Многие, не скрываясь, плакали. Девчонка-курьерша, услышав страшную новость, истерически расхохоталась, потом разрыдалась так бурно, что ей пришлось вызвать врача.

Все девять дней в редакции беспрерывно звонили телефоны; по несколько раз на дню посыльные приносили огромные корзины цветов, которые скоро уже некуда было ставить, и в конце концов сотрудникам редакции пришлось взять себя в руки. Они принимали соболезнования и писали ответы на письма с выражениями сочувствия, стараясь избегать любого упоминания о возможном будущем компании «Оллсоп пабликейшнз», хотя в более или менее замаскированном виде этот вопрос присутствовал чуть не в каждой телеграмме или телефонном звонке.

Да и что они могли сказать? Со смертью Ральфа редакция осиротела, и что будет с ними дальше, никто пока не знал. Несколько раз в здании видели сына Ральфа – Чарльза Оллсопа, который проходил по коридорам с суровым выражением лица. Никто не сомневался, что теперь издательство возглавит именно он, но что Чарльз собой представляет и какую линию изберет, сказать не мог никто. На следующий день после того, как стало известно о смерти Ральфа, он обходил комнаты и знакомился с сотрудниками, однако никто не осмелился спросить его прямо, что же будет с журналом дальше. Впрочем, Кэндис – да и многие другие тоже – придерживалась мнения, что с этим лучше подождать хотя бы до похорон, а там, быть может, ситуация прояснится сама собой. Поэтому, несмотря на владевшее всеми горе, работа над очередным номером шла своим порядком – разве что в редакции почти не слышно было обычных шуток и смеха.

Засунув руки глубоко в карманы темно-лилового кардигана, Кэндис вошла в церковь и села на свободную скамью подальше от всех. Смерть Ральфа напомнила ей о том, как много лет назад она узнала о гибели отца. Кэндис хорошо помнила, как сначала она не верила, что папы больше нет, и как потом на смену потрясению пришло горе. Она долго надеялась, что однажды утром проснется и поймет, что все это был просто дурной сон, но этой ее мечте не суждено было сбыться. Пришел день, когда, глядя на заплаканное лицо матери, Кэндис вдруг с пронзительной ясностью поняла, что отец действительно умер и что их семья теперь состоит не из трех, а всего из двух человек. С осознанием этого пришло ощущение одиночества и страх. «Что, если мама тоже умрет? – думала тогда Кэндис.– Как мне тогда быть, что делать – ведь я останусь на свете совсем-совсем одна!»

Прошло какое-то время, и Кэндис начала успокаиваться, но тут ее настиг второй удар. Вскрылись отцовские махинации с чужими деньгами, и на нее обрушились стыд и унижение. Ей было очень трудно поверить, что папа – добрый, щедрый, веселый папа, которого она так любила,– на самом деле был самым заурядным мошенником и вором. Но факты были слишком очевидны, чтобы в них могло сомневаться даже ее любящее сердце, и это означало начало нового кошмара, который длился несколько бесконечно долгих лет…

Неловко смахнув набежавшую слезу, Кэндис опустила голову и протяжно вздохнула. Быть может, ей тогда было бы легче, если бы она могла поделиться с кем-то своими переживаниями. Но, увы, стоило Кэндис только упомянуть о прошлом, ее мать поспешно заговаривала о другом. Что касалось Роксаны и Мэгги – единственных людей, знавших о ее проблемах,– то сейчас Кэндис не могла посоветоваться даже с ними. О Роксане уже несколько недель никто ничего не слышал, а Мэгги…

Кэндис поморщилась. Она пыталась дозвониться Мэгги на следующий день после того, как умер Ральф. Ей хотелось извиниться перед подругой, хотелось поделиться с ней своим горем, но разговора не вышло. Не успела она представиться, как Мэгги сказала:

– А-а, это ты… Зачем ты звонишь? Вдруг я опять начну рассказывать тебе о своем идиотском ребенке? Знаешь, Кэн, у меня есть предложение: подожди, пока Люси стукнет лет восемнадцать, тогда и звони, о'кей?

Она бросила трубку, и Кэндис еще долго прислушивалась к коротким гудкам на линии…

Вспомнив об этом сейчас, Кэндис снова поежилась от унижения и стыда. Больше всего ей хотелось встать и уйти домой, чтобы предаваться самобичеванию в одиночестве, но она сдержалась. Сейчас не время жалеть себя. Оглядевшись по сторонам, Кэндис увидела вокруг множество лиц, на которых была написана одна и та же мысль, одна и та же скорбь. Элис с мрачным видом стояла возле колонны, в углу Хизер утешала плачущую Келли. С некоторыми Кэндис никогда не встречалась лично, но узнала по портретам – это были известные политики или издатели. У Ральфа Оллсопа было очень много друзей, и, как все хорошо знали, он очень не любил их терять.

Но случилось так, что они потеряли Ральфа…

Поднявшись, Кэндис одернула кардиган и хотела подойти к Хизер, но остановилась как вкопанная. В церковь входила Роксана. Ее лицо было темным от загара, золотисто-каштановые волосы волной падали на воротник черного пиджака, глаза прятались за темными очками. Она двигалась так медленно, словно была больна, но Кэндис решила – это потому, что Роксана, как и все остальные, скорбит о Ральфе.

Забыв о Хизер, Кэндис поспешила навстречу подруге. Она была уверена, что в отличие от Мэгги Роксана, которая никогда не была злопамятной, простит ее сразу.

– Роксана! – Второпях Кэндис споткнулась о ковер и чуть не упала, но сумела удержаться на ногах.– Прости меня, пожалуйста. Мне очень жаль, что все так вышло. Давай забудем все, ладно?

Она рассчитывала, что Роксана кивнет, они обнимутся и все сразу станет как прежде. Но Роксана некоторое время молчала, потом с видимым усилием проговорила: