Волшебник всмотрелся в темноту.

— Гезери?

Завоняло тухлыми яйцами, и в воздухе у границы пентакля материализовалось сиреневое облачко. На облачке сидел фолиот Гезери, который сегодня решил воплотиться в большого зеленого беса, с длинными острыми ушами и грушевидным носом. Он отвесил сложный, многоступенчатый, несколько шутовской поклон, на который Хаба не обратил внимания.

— Докладывай, раб!

Фолиот напустил на себя скучающий вид.

— Я побывал в Саве, как ты «потребовал». Я незримо бродил по улицам, прислушивался к разговорам. Я не пропустил мимо ушей ни единого шепота, ни единой брошенной мимоходом реплики, можешь быть уверен!

— Разумеется, иначе бы ты сгорел в Бедственном Огне!

— Ну да, я это имел в виду. — Фолиот почесал себе нос. — В результате я услышал массу бесполезного унылого вздора. Ну и жизнь у вас, у людей! Чем только вы не забиваете свои рыхлые маленькие мозги! Неужто вы не сознаете, как короток ваш век, как незначительно ваше место в огромной Вселенной? А вы беспокоитесь из-за приданого, зубного камня и цен на верблюдов!

Волшебник скупо улыбнулся.

— Избавь меня от этой философии, Гезери. Лично меня ничто из перечисленного не беспокоит. Меня интересует другое: что делает царица Балкида?

Гезери пожал костлявыми плечиками.

— Одним словом: ничего. В смысле, ничего необычного. Насколько я мог судить, она занята всем тем же, чем и всегда: медитирует в храмах, принимает торговцев, выслушивает прошения своих подданных. Обычная царская рутина. Уж я смотрел-смотрел, разнюхивал-разнюхивал, подслушивал всех и каждого. И что я узнал в результате? Ничегошеньки! Вообще никакой реакции.

— У нее осталось пять дней, — задумчиво произнес Хаба. — Пять дней… Ты уверен, что она не собирает войска? Не заботится об усилении обороны?

— Да какие войска? Какая оборона? — Фолиот насмешливо крутанул хвостом. — У этой Савы и армии-то нормальной нет — так, кучка жилистых девок, что толкутся вокруг царицы. А жрицы даже не потрудились окружить дворец узами, хотя бы на втором плане. Туда любой бес зайти может!

Волшебник погладил подбородок.

— Это хорошо. Очевидно, она намеревается уплатить выкуп. Рано или поздно все они поступают именно так.

— Ага, ну да, — сказал фолиот, развалившись на облаке. — А если так, отчего бы тебе меня не отпустить? Лично я по горло сыт этими призывами за тридесять земель. У меня от этого так голова раскалывается, ты не поверишь. И желваки вырастают в самых неожиданных местах. Вот, погляди! Аж сидеть неудобно!

— Возвращайся в Саву, раб! — рявкнул Хаба, отводя глаза. — Возвращайся и следи за тем, что там происходит! И не забудь сообщить мне, как только заметишь что-нибудь необычное. Вскоре я призову тебя снова, невзирая на желваки и прочее.

Фолиот насупился.

— А это обязательно? Лично мне больше нравилось на стройке!

— Со стройкой пока что покончено, — сухо ответил Хаба. — Соломон… поручил нам другую работу.

— Ого! Он на тебя разозлился. Так ты, значит, теперь не в фаворе? Вот уж не свезло так не свезло!

Губы Хабы стянулись в ниточку.

— Помяни мое слово, — проговорил он, — рано или поздно я поквитаюсь!

— Да уж, конечно! — сказал фолиот. — Знаешь, что я тебе скажу: отчего бы не сделать это прямо сейчас? Почему бы не пробраться в царские покои нынче ночью и не спереть Кольцо, пока он спит?

— Гезери!..

— Нет, ну а что? Ты ловок, ты умен. Ты сумеешь убить его прежде, чем он хотя бы дотронется до Кольца… Ну? Что тебя останавливает? — Демон лениво хихикнул. — Брось, Хаба. Ты так же трусишь, как и все прочие!

Волшебник яростно зашипел, произнес заклинание и хлопнул в ладоши. Гезери взвизгнул. Облачко вместе с фолиотом взорвалось и исчезло.

Разъяренный Хаба напряженно застыл в зеленовато-голубом полумраке своего подвала, глядя в никуда. Придет, придет время, когда все, кто его унижал, горько пожалеют о своей глупости…

В темноте послышался шепот. Что-то погладило его шею. Хаба перевел дыхание и заставил себя не думать о мести. Он выступил из круга и направился к сущностным клеткам. Времени довольно, можно позволить себе немного расслабиться перед тем, как отправляться в пустыню.

В день праздника Весны религиозные обряды занимали вдвое больше времени, чем обычно, и девочке было скучно. Она дождалась, пока матери-стражницы преклонят колени перед богом Солнца, обратив к небу тяжелые старческие зады, и с опаской огляделась по сторонам. Другие девочки тоже старательно молились, крепко зажмурившись и уткнувшись носом в каменные плиты. Когда воздух загудел от ритуальных песнопений, девочка встала, на цыпочках пробралась мимо молящихся и вылезла в окно. Пробежала по плоской крыше зала для тренировок, пронеслась вдоль стены дворцовых садов и кошкой спрыгнула на тенистую улочку. Одернула платьице, потерла подбородок, оцарапанный о кирпичную кладку, и зашагала вниз с холма. Она знала, что, когда вернется, ее ждет взбучка, но ее это не заботило. Она хотела посмотреть на процессию.

С вершин башен летели апельсиновые лепестки, и жители Савы были усыпаны лепестками, точно снегом. Они стояли вдоль улиц и ждали. Горожане, горцы из диких племен — все терпеливо ждали свою царицу. Девочке не хотелось торчать в передних рядах, чтобы не попасть под огромные колеса повозки, поэтому она взобралась по деревянной лестнице ближайшего сторожевого поста, где стояли две стройные женщины с мечами на поясе, следя за толпой внизу.

— А ты что тут делаешь? — нахмурилась одна. — Тебе сейчас положено заниматься. А ну, марш в зал, живо!

Но вторая взъерошила стриженые черные волосы девочки.

— Уже поздно. Слышишь? Идут! Присядь где-нибудь и веди себя тихо, Ашмира, и, может быть, мы тебя и не заметим.

Девочка ухмыльнулась и, скрестив ноги, села на каменный пол между стражницами. Она подперла было подбородок кулачками, но тут же вытянула шею: из ворот выкатилась царская повозка, влекомая толпой дюжих мужчин-рабов. На повозке возвышался трон, золотой, как солнце, и на троне, огромная и великолепная, облаченная в ослепительно-белые одежды, благодаря которым она казалась еще обширнее, восседала сама царица. Она походила на расписную статую, застывшую и неподвижную, ее круглое лицо было выбелено мелом, и она бесстрастно смотрела вперед. Внизу, по обе стороны от нее, шествовала стража с обнаженными мечами; следом торжественной чередой двигались жрицы. На самой повозке, позади трона, улыбаясь, стояла главная стражница, и ее черные волосы блестели на солнце.

Процессия вступила в город. Люди приветствовали ее криками; с башен каскадом хлынули новые цветы. Девочка, сидящая на сторожевом посту, улыбалась во весь рот и подпрыгивала, размахивая обеими руками.

На противоположной стороне узкого прохода, в тени ближайшей башни, взорвался клуб желтого дыма. В воздухе появились три маленьких крылатых демона, с багровыми глазами и длинными хвостами с острыми костяными наконечниками. Стражницы, стоявшие рядом с девочкой, тут же бросились в толпу. Те, что шагали рядом с повозкой, тоже устремились вперед, обнажая мечи, выхватывая из рукавов кинжалы.

Послышались вопли, толпа разбежалась. Демоны бросились врассыпную. Одного пронзило сразу семь серебряных кинжалов, и он с визгом исчез. Остальные кружили на кожистых крыльях, меча в надвигающихся стражниц огненные кольца.

Но девочка ничего этого не видела. Ее взгляд был прикован к остановившейся повозке, где молча, глядя прямо перед собой, восседала царица. Главная стражница не оставила своего поста: она обнажила меч и спокойно стояла подле трона.

И вот тут-то и произошло настоящее нападение. Трое горцев выбрались из тающей толпы и устремились к незащищенной повозке. Из складок своих одеяний они вытащили длинные узкие ножи.

Главная стражница ждала. Когда самый проворный из нападающих прыгнул на королеву, она пронзила его мечом быстрее, чем его ноги успели коснуться земли. Его падающее тело вырвало меч из ее руки; она отпустила рукоять и обернулась навстречу двум другим. В руке у нее появился кинжал.