— А что они делают? — спросил Роланд. — Для чего нужны?

— Открывают невидимое человеческому глазу. Некоторые цвета Колдовской радуги позволяют заглянуть в будущее. Другие — в иные миры… в которых живут демоны, куда ушли Древние, покинувшие наш мир. Они могут также показать местоположение тайных дверей, которые соединяют миры. Вроде бы есть цвета, позволяющие заглянуть в далекое будущее нашего мира, увидеть то, что люди предпочли бы сохранить в тайне. Шары эти никогда не видят хорошее, только плохое. Что в сказанном мной правда, а что — вымысел, не знает никто.

Он смотрел на них, уже не улыбаясь.

— Но вот что вы должны знать: у Джона Фарсона есть талисман, который светится в его шатре… иногда перед битвой, иногда перед крупными передвижениями войск, иногда перед принятием важных решений. И светится он розовым.

— Может, у него электрическая лампочка, которую он накрывает розовым шарфом, когда молится? — Катберт смущенно оглядел своих друзей. — Я не шучу. Некоторые так делают.

— Возможно, — согласился отец Роланда. — Может, дело только в этом. А может, и нет. Потому что, как вам известно не хуже меня, он продолжает бить нас, продолжает от нас ускользать, продолжает появляться там, где мы ждем его меньше всего. Если магия в нем, а талисман тут ни при чем… да помогут боги Альянсу.

— Мы будем искать его, если нужно, — ответил Роланд. — но Фарсон на севере и западе. Мы же едем на восток, — как будто его отец этого не знал.

— Если это шар Радуги, — ответил Стивен, — он может быть где угодно… на востоке и юге с той же легкостью, что и на западе. Видите ли, он не может постоянно держать шар при себе. Как бы он этого ни хотел. Никто не может.

— Почему?

— Потому что они живые и голодные. Сначала человек использует шар, потом шар — человека. Если такой шар есть у Фарсона, он будет держать его подальше от себя, призывая лишь в те моменты, когда шар действительно необходим. Он понимает, какой это риск — потерять шар, но также понимает и другое: что может случиться, если держать его при себе слишком долго.

У всех троих на языке вертелся один и тот же вопрос. Двое не могли его задать из уважения к Стивену Дискейну, Роланд — мог и задал:

— Ты это серьезно, отец? Это не шутка?

— Я отсылаю вас в дальние края в таком возрасте, когда большинство ваших сверстников не может уснуть, если мать не поцелует их и не пожелает доброй ночи, — ответил Стивен. — Я надеюсь увидеть вас живыми и здоровыми… Меджис — очаровательное тихое место, я, во всяком случае, помню его таким… но гарантировать ничего не могу. Такая сейчас жизнь, что ни в чем нельзя быть уверенным на все сто процентов. И я не стал бы посылать вас в дорогу с побасенкой. Я удивлен, что у тебя возникли такие мысли.

— Прошу меня извинить, — ответил Роланд. Между ним и отцом установилось хрупкое перемирие, ему не хотелось нарушать его. К тому же он рвался в путь. И Быстрый нетерпеливо перебирал копытами.

— Не думаю, что вы наткнетесь на магический кристалл Мейрлина… но я не думал, что мне придется посылать вас, четырнадцатилетних, на край земли. Здесь приложила руку ка, а при вмешательстве ка возможно все.

Медленно, очень медленно Стивен снял шляпу, отступил на шаг, поклонился им:

— Идите с миром, мальчики. И возвращайтесь живыми.

— Долгих дней и приятных ночей, сэй, — ответил Ален.

— Удачи, — ответил Катберт.

— Я тебя люблю, — ответил Роланд.

Стивен кивнул.

— Спасибо, сэй… Я тоже люблю тебя. Мои благословения, мальчики.

— Последнюю фразу он произнес громко, и два других мужчины, Роберт Оллгуд и Кристофер Джонс, известный в молодости как Огненный Крис, также благословили их.

Мальчики вскочили на лошадей и двинулись к Великому Тракту. Роланд вскинул голову, и увиденное заставило его забыть о Колдовской радуге. Его мать выглядывала из окна своей спальни: бледный овал лица в окружении серых камней западного крыла дворца. Слезы текли у нее по щекам, но она улыбнулась и помахала рукой, прощаясь с ним. Из всех троих увидел ее только Роланд. Но не помахал в ответ.

— Роланд! — Локоть ткнулся ему в ребра, достаточно сильно, чтобы отогнать воспоминания и вернуть его в настоящее. Локоть Катберта. — Делай хоть что-нибудь, если у тебя есть на то желание! И давай поскорее уйдем из этого склепа. Я продрог до костей!

Роланд прижался губами к уху Алена:

— Будь готов помогать мне.

Ален кивнул. Роланд повернулся к Сюзан:

— После того как мы первый раз были ан-тет, ты пошла к ручью в роще.

— Да.

— Ты срезала прядь волос.

— Да. — Все тот же сонный голос. — Срезала.

— Ты хотела срезать их все?

— Да, до последнего волоска.

— Ты знаешь, кто велел тебе срезать волосы?

Долгая пауза.

Роланд уже собрался обратиться к Алену, когда Сюзан заговорила:

— Риа. — Вновь пауза. — Я не позволила ей сунуть руку куда не следует.

— Да, но что случилось потом? Что случилось, когда ты стояла на крыльце?

— Кое-что случилось и раньше.

— Что?

— Я принесла ей дрова. — И Сюзан замолчала. Роланд посмотрел на Катберта — тот пожал плечами. Ален всплеснул руками. Роланд вновь подумал о том, чтобы уступить ему право задавать вопросы, но решил, что еще не время.

— Сейчас не будем говорить о дровах и о том, что произошло раньше. Возможно, мы поговорим об этом позже, но не сейчас. Что произошло, когда ты уходила? Что она сказала тебе насчет волос?

— Нашептала в ухо. И у нее был Иисус-Человек.

— Прошептала что?

— Я не знаю. Эта часть — розовая.

Вот тут Роланд кивнул Алену. Юноша, прикусив губу, выступил вперед. На его лице отражался испуг, но когда он взял руки Сюзан в свои, голос его зазвучал ровно и успокаивающе.

— Сюзан? Я — Ален Джонс. Ты меня знаешь?

— Да… ты еще и Ричард Стокуорт.

— Что прошептала Риа тебе на ухо? Она нахмурилась, брови сошлись у переносицы:

— Не вижу. Все розовое.

— Тебе не надо видеть. Видеть мы тебя не просим. Закрой глаза, чтобы ты совсем не могла видеть.

— Они закрыты, — ответила Сюзан тоном капризного ребенка.

Она испугана, подумал Роланд. Хотел остановить Алена, разбудить Сюзан, но сдержался.

— Те глаза, что внутри. Те, что выглядывают из памяти. Закрой их, Сюзан. Закрой ради памяти твоего отца и скажи мне не то, что ты видишь, а что слышишь. Скажи мне, что она сказала.

Тут глаза на лице открылись, в то время как закрылись другие глаза, в ее памяти. Она смотрела на Роланда, сквозь Роланда, глазами древней статуи. Роланд едва сумел подавить крик.

— Ты стояла у порога, Сюзан? — спросил Ален.

— Да, Мы обе стояли.

— Вернись туда вновь.

— Да. — Сонный голос. Слабый, но четкий. — Даже с закрытыми глазами я могу видеть свет луны. Она большая, как грейпфрут.

Это грейпфрут вспомнились Роланду слова отца. Я имею в виду розовый.

— И что ты слышишь? Что она говорит?

— Нет, говорю я. — Вновь капризные интонации.

— Сначала говорю я, Ален. Я говорю: «Наши дела закончены?» А она отвечает: «Ну, пожалуй, осталась разве что самая малость». А потом… потом…

Ален сжал ее руки, воспользовавшись своим даром, посылая его на помощь Сюзан. Она попыталась вырваться, но он ее не отпустил.

— Что? Что потом?

— У нее маленький серебряный медальон.

— Да?

— Она наклоняется ближе и спрашивает, слышу ли я ее. Я чувствую ее дыхание. От нее воняет чесноком. И какой-то другой гадостью. — Лицо Сюзан перекосило от отвращения. Я говорю, что слышу ее. Теперь я могу видеть. Я вижу серебряный медальон.

— Очень хорошо, Сюзан. Что еще ты видишь?

— Риа. Выглядит она, как череп в лунном свете. Череп с волосами.

— О боги, — прошептал Катберт, обхватив себя руками.

— Она говорит, что я должна слушать. Я говорю, что слушаю. Она говорит, что я должна выполнять ее указания. Я говорю, что буду выполнять ее указания. Она говорит: «Да, так и надо, будь хорошей девочкой». Она гладит мои волосы. Все время. Мою косу. — Рука Сюзан медленно, как у лунатика, поднялась (вместе с рукой Алена, который ее не отпускал), коснулась белокурых волос. — А потом она говорит мне, что я должна сделать после того, как потеряю девственность. «Подожди,