Роланд увидел все в хрустальном шаре, перед тем как отдать его отцу, и Роланд предотвратил эту трагедию. Чтобы спасти жизнь Стивена Дискейна, сказали бы Эдди и Сюзанна, исходя из того, что им известно. Джейк, в силу своего несчастного детства, знает, что это не все. Чтобы спасти и жизнь матери. Дать ей последний шанс внять голосу разума, встать рядом с мужем, твердо взять его сторону. Последний шанс порвать с Мартеном Броудклоуком.

Конечно, она порвет, конечно, она должна порвать! Роланд видел ее лицо в тот день, видел, какая она была несчастная, так что она обязательно должна порвать с Мартеном! Не может же она выбрать колдуна! Если он только сможет...

Вновь сказывается неопытность юности: Роланд и представить себе не может, что несчастье и стыд не соперники страсти. Он пришел, чтобы поговорить с матерью, чтобы уговорить ее вернуться к отцу, пока еще не поздно. Однажды он спас ее от себя, скажет он ей, но второй раз такого не будет. А если она не согласится, думает Джейк, или начнет юлить, притворяться, что понятия не имеет, о чем говорит сын, Роланд предложит ей на выбор: покинуть Гилеад с его помощью, этим же вечером, или встретить завтрашнее утро в кандалах, чтобы потом повторить судьбу Хакса, повара, повешенного за предательство.

— Мама? — зовет Роланд, все еще не зная, что за его спиной кто-то прячется. Еще шаг, и тень приходит в движение. Поднимает руки. Что-то она в них держит. Не револьвер, Джейк в этом уверен, что-то похожее на змею, что-то...

— Роланд, берегись! — визжит Сюзанна, и ее голос срабатывает, как магический выключатель.

Что-то лежит на туалетном столике… разумеется, хрустальный шар. Габриэль выкрала его, чтобы принести своему любовнику как утешительный приз, раз уж ее сын предотвратил убийство Стивена. И тут он вспыхивает, словно вопль Сюзанны включает его. Отбрасывает розовый свет на тройное зеркало, освещает спальню. В этом свете, в этом тройном зеркале, Роланд наконец-то видит стоящую за его спиной фигуру.

— Господи! — в ужасе вскрикивает Эдди Дин.

— Господи, Роланд! Это не твоя мать! Это…

Это даже не женщина, нет, уже не женщина, это ходячий труп в грязном черном платье. На голове лишь несколько островков волос, вместо носа — проваленная дыра, но глаза сверкают, а змея в ее руках очень даже живая. И Джейк, скованный страхом, все же успевает подумать, не взяла ли она эту змею из-под той самой скалы, где в свое время нашла другую, которую убил Роланд.

Это Риа, которая ждала, пока Роланд придет в апартаменты матери. Это Риа с Кооса, которая пришла не только для того, чтобы утащить магический кристалл, но и прикончить юношу, который причинил ей столько неприятностей.

— Твоя шлюха уже получила свое! — пронзительно кричит она. — Теперь заплатишь ты!

Но Роланд ее увидел, увидел в кристалле, Риа предал тот самый кристалл, за которым она пришла, и теперь он поворачивается, руки его с невероятной скоростью хватаются за новые револьверы. Ему пятнадцать лет, он потрясающе быстр, превзойти его в реакции невозможно.

— Нет, Роланд, нет! — кричит Сюзанна.

— Это иллюзия, это все проделки шара!

Джейк успевает перевести взгляд с зеркала на женщину, стоящую на пороге, успевает осознать, что и его провели.

Возможно, в последнюю долю секунды Роланду тоже открывается истина: женщина на пороге — его мать, и в руках у нее не змея, а пояс, который она вышила для него, может, с тем, чтобы замириться с ним, а шар обманул его единственным доступным ему способом — отражением.

В любом случае уже поздно что-то изменить. Револьверы выхвачены из кобуры, ярко-желтые вспышки освещают спальню. На каждый спусковой крючок он нажимает дважды, прежде чем ему удается сдержаться, и четыре пули отбрасывают улыбающуюся (в этой улыбке читается надежда на примирение) Габриэль Дискейн в коридор.

Она так и умирает с улыбкой на лице. Роланд застывает на месте, из револьверов идет дымок, его лицо перекашивает гримаса изумления и ужаса, до него только начинает доходить, что случилось непоправимое: из револьверов отца он убил мать.

И тут каркающий смех заполняет комнату. Роланд не поворачивается; он завороженно смотрит на женщину в синем платье и черных туфлях, которая вся в крови лежит в коридорчике, соединяющем ее спальню с гостиной; женщину, которую пришел спасти и которую вместо этого убил. Она лежит со связанным вручную поясом поверх окровавленного живота.

Джейк поворачивается вместо него, и его не удивляет женщина с зеленым лицом, в остроконечной черной шляпе, плавающая в шаре. Это же Злобная Колдунья-с-Востока; она же, он это знает, Риа с Кооса. Она смотрит на юношу с револьверами в руках и скалит зубы в самой жуткой ухмылке, какую только доводилось видеть Джейку.

— Я сожгла ту глупую девку, которую ты любил… да, сожгла ее заживо, сожгла… а теперь моими стараниями ты убил свою мать. Ты раскаиваешься в том, что убил моего змея, стрелок? Моего бедного, сладкого Эрмота? Ты раскаиваешься в том, что связался с той, кто тебе не по зубам?

Роланд не подает вида, что слышит ее, только смотрит на свою мать. Скоро он подойдет к ней, опустится на колени, но этот момент еще не наступил, пока не наступил.

Лицо в шаре поворачивается к трем путникам и разом меняется, становится старушечьим, с лысым черепом и проваленным носом. То самое лицо углядел Роланд в лживом зеркале. Стрелок не видит своих будущих друзей, но Риа видит; да, видит их очень даже хорошо.

— Отступитесь! — каркает она… совсем как ворона, сидящая на лишенной листвы ветке под хмурым зимним небом.

— Отступитесь! Забудьте про Башню!

— Никогда, паршивая сука, — отвечает Эдди.

— Вы же видите, каков он! Какое он чудовище! И это только начало, говорю я вам! Спросите его, что случилось с Катбертом! С Аленом… Дар Алена, он дается немногим, в конце концов не спас его, не спас! Спросите его, что случилось с Джейми Декарри! У него не было друга, которого он бы не убил, не было женщины, прах которой не разнесло бы ветром!

— Иди своим путем, — говорит Сюзанна. — И не мешай нам идти нашим.

Зеленью растрескавшиеся губы Риа изгибаются в отвратительной усмешке.

— Он убил собственную мать! Что он сделает с тобой, глупая коричневокожая сучка?

— Он ее не убивал, — возражает Джейк. — Ты убила ее. А теперь уходи!

Джейк шагает к хрустальному шару, с тем чтобы поднять и хряпнуть об пол… и он знает, что может это сделать, потому что шар — реальный. Все остальное

— иллюзия, а шар — реальный. Но прежде чем Джейк успевает взять магический кристалл в руки, тот ярко вспыхивает слепяще розовым светом. Джейк вскидывает руки перед глазами, чтобы не ослепнуть, а потом он (таю, я таю, что за мир, о, что за мир)

падает, его вертит в розовом вихре, вышвыривает из Оза в Канзас, из Оза в Канзас, из Оза в...

— Домой, — пробормотал Эдди. Голос сел, как после хорошей пьянки.

— Домой. Потому что нет второго такого места, как дом, действительно нет.

Он попытался открыть глаза, но веки не разлеплялись. Словно склеились. Пришлось призвать на помощь руки. Сработало: глаза открылись. Он не увидел ни тронного зала Зеленого дворца, ни (хотя и ожидал) богато обставленной, но давящей спальни, в которой только что был.

Он лежал на опушке, на тронутой инеем траве. На ветвях деревьев, растущих неподалеку, остались считанные пожухлые листочки. А на одной из них — одинокий белый лист, лист-альбинос. Где-то за деревьями журчал ручей. В траве стояло новое инвалидное кресло Сюзанны. На шины налипла грязь, несколько сухих листьев зацепились за спицы. И несколько пучков травы. На небе застыли белые облака, чем-то похожие на корзины с выстиранным бельем.