А Катберт, понизив голос, продолжил:

— Если вы выстрелите в меня, шарик вылетит, и ваш друг тоже умрет.

— Я в это не верю. — ответил Рейнолдс, но ему не понравился собственный голос. В нем отчетливо слышалось сомнение. — Никто на такое не способен.

— А почему бы не предоставить решать вашему другу? — В голосе Катберта зазвучала добродушная смешинка. — Эй, мистер Очки! Вы хотите, чтобы ваш друг пристрелил меня?

— Нет! — панически взвизгнул Дипейп. — Нет, Клей! Не стреляй!

— Значит, ситуация патовая, — вырвалось у Рейнолдса. Недоумение, которое сквозило в его голосе, в следующее мгновение сменилось ужасом. потому что он почувствовал, как лезвие очень большого ножа надавило ему на адамово яблоко.

— Отнюдь, — возразил ему Ален. — Опусти револьвер, друг мой, а не то я перережу тебе горло.

Стоя за вращающимися, чуть выше пояса дверями, прибыв очень вовремя, Джонас наблюдал за этим шоу сначала с улыбкой, потом с презрением и, наконец, с ужасом. Сначала один из альянсовых поганцев разбирается с Дипейпом, а когда Рейнолдс вроде бы прижимает его к стенке, второй парнишка, с круглым лицом и широкими плечами дровосека, приставляет нож к горлу Рейнолдса. Оба не старше пятнадцати и без стрелкового оружия. Великолепно. Зрелище почище бродячего цирка, если б не проблемы, которые могли возникнуть, если не направить события в нужное русло. Смогут ли они завершить начатое в Хэмбри, если окажется, что его громилы боятся детей, а не наоборот?

Возможно, еще есть время остановиться и предотвратить убийства. Если ты этого хочешь. А хочешь ли? Джонас решил, что да. Они еще могут выйти из этой стычки победителями, если предпримут правильные шаги. Но он также решил, что альянсово отродье не покинет феод Меджис живыми. Спасти их могло только чудовищное везение. Но где еще один? Диаборн? Хороший вопрос. Важный вопрос. Не хотелось бы попадать в то самое положение, в каком оказались сейчас Рой и Клей. Только публичного унижения им и не хватало.

В салуне Диаборна не было, это точно. Джонас повернулся, оглядывая Южную Главную улицу в обеих направлениях. Целующаяся Луна (с полнолуния прошло только два дня) освещала ее как днем. Никого ни на мостовой, ни на дальней стороне, рядом с магазином продовольственных товаров. А на крыльце магазина только тотемы, изображающие хранителей Луча: медведя, черепаху, рыбу, орла, льва, летучую мышь и волка. Семь из двенадцати, в лунном свете яркие, как мраморные, и, несомненно, дети от них в восторге. Только тотемы, никаких мужчин. Хорошо. Отлично.

Джонас всмотрелся в темный проулок между продовольственным магазином и лавкой мясника, заметил движущуюся среди каких-то коробок тень, напрягся, тут же расслабился, увидев зеленые кошачьи глаза. Кивнул и вновь повернулся к дверям салуна, открыл левую и, переступив порог, вошел в «Приют путников». Ален услышал скрип петли, но револьвер Джонаса уперся ему в висок, прежде чем он начал поворачиваться.

— Сынок, если ты только не брадобрей, я думаю, что тебе следует опустить этот ножичек. Второго предупреждения не будет.

— Нет. — ответил Ален.

Джонас, который ожидал, что ему тут же подчинятся, и не рассматривал никаких других вариантов, остолбенел.

— Что?

— Вы меня слышали. — ответил Ален. — Я сказал нет.

После того как трое юношей поблагодарили хозяев Дома-на-Набережной и, попрощавшись, отбыли. Роланд предложил своим друзьям поразвлечься самостоятельно (он резонно рассудил, что в итоге они забредут в «Приют путников», но надолго там не задержатся и не попадут ни в какую передрягу: денег на карточные игры у них не было, а с холодного чая не разбушуешься). Сам же он въехал в город по другой дороге, привязал коня у общественной коновязи на нижнем из двух рынков города (Быстрый только раз ткнулся в него мордой, более ничем не выразив обиду) и отправился бродить по пустым спящим улочкам, низко надвинув на глаза шляпу и заложив руки за спину.

В голове его роились вопросы… по всему выходило, что ситуация ужасная. Поначалу он думал, что у него разыгралось воображение: детям везде чудятся опасности и заговоры, благо этому способствуют прочитанные книги. Но после разговора с «Ренни» Ренфрю он понял, что воображение тут ни при чем. Концы с концами явно не сходились, вопросы оставались, а более всего Роланда бесило другое: он не мог сосредоточиться на этих вопросах, не говоря уже о том, чтобы попытаться найти ответы. Потому что при каждой попытке перед его мысленным взором возникало лицо Сюзан Дельгадо… ее лицо, ее ниспадающие на плечи волосы… даже бесстрашное движение ее туфелек, синхронно следующих за его сапогами. Вновь и вновь в ушах отдавались его последние фразы, произнесенные высокомерным, самодовольным тоном проповедника. Он отдал бы все, что угодно, чтобы эти слова и этот тон остались при нем. После праздника Жатвы она ляжет на подушку Торина и еще до первого снега будет носить под сердцем его ребенка, может, наследника, но что тут такого? Богачи, знаменитости, аристократы заводили наложниц с незапамятных времен. У самого Артура из Эльда их было не меньше сорока, если верить легендам. Так какое, собственно, ему до этого дело?

Я думаю, что влюбился в нее. Вот почему это и мое дело. Неприятная мысль, но не из тех, от которых можно отмахнуться: он хорошо знал свое сердце. Он любил ее, это точно, но какая-то его часть ее ненавидела и напомнила о той чудовищной мысли, что пришла к нему за столом: он прострелил бы Сюзан Дельгадо сердце, если бы пришел вооруженным. Олив Торин… с какой грустной улыбкой сидела она в конце стола… напрямую ассоциировалась у него с матерью. Разве не те же грусть и печаль увидел он в глазах матери в тот день, когда советник отца зазвал его в ее комнату. Мартен в рубашке с открытым воротом. Габриэль в просторном домашнем платье, воздух, пропахший тем, чем они занимались все жаркое утро.

Он в ужасе отогнал от себя возникший образ. И его тут же сменил другой: Сюзан Дельгадо, серые глаза и золотистые волосы. Он увидел ее смеющейся, с откинутой головой, с руками, сцепленными под сапфирами, подаренными ей Торином.

Роланд решил, что может простить ей согласие пойти в наложницы. Чего он не мог простить, несмотря на тягу к Сюзан, так это ужасную улыбку на лице Олив, когда та смотрела на девушку, сидевшую на месте, принадлежащем ей. Сидевшую на ее месте и смеющуюся.

Такие вот мысли не выходили у него из головы, пока он отмеривал ярд за ярдом по пустынным улицам. Вроде бы они не имели к нему никакого отношения, он приехал сюда не из-за Сюзан Дельгадо, что ему мэр с хрустящими суставами и его несчастная жена… но он не мог отделаться от них и заняться порученным ему делом. Он забыл лицо своего отца и, шагая в лунном свете, надеялся вновь увидеть его.

В конце концов он добрался до Равной улицы, по которой и побрел с севера на юг, думая о том, что, может, стоит пропустить с Катбертом и Аденом по стаканчику и бросить пару раз кости на Аллее Сатаны, прежде чем вернуться к Быстрому и отправиться спать. И тут, взглянув в сторону «Приюта», он заметил Джонаса: высокий рост и длинные, падающие на плечи волосы не позволяли спутать его ни с кем другим, который стоял у дверей салуна, вглядываясь в происходящее внутри. Рука его, лежащая на рукоятке револьвера, и напрягшееся тело тут же заставили Роланда забыть обо всем другом. В салуне что-то происходило: если Берт и Ален там, вдруг им не удалось остаться в стороне. В городе они посторонние, вполне возможно, даже вероятно, что не все в Хэмбри любят Альянс, хотя за обеденным столом утверждалось обратное. А может, в сложном положении оказались друзья Джонаса. Во всяком случае, в салуне заварилась каша.

Инстинктивно, еще не зная, почему он это делает, Роланд мягко взбежал на крыльцо продовольственного магазина, где в ряд стояли вырезанные из дерева животные (возможно, приколоченные к полу, чтобы разгулявшиеся клиенты салуна не утащили их, распевая детские песенки). Роланд шагнул за последнего в ряду, медведя, присел, чтобы шляпа не торчала над головой зверя, и сам застыл как изваяние. Он увидел, как Джонас повернулся, оглядел улицу, затем всмотрелся во что-то по левую руку от него… Роланд с большим трудом уловил: «Мяу! мяу!»