— Все нормально, — улыбнулась она. — Пожалуйста, не извиняйтесь.

— Ее так и подмывало приподняться на цыпочки и поцеловать его в губы со словами: Пожалуйста, предайте мой поцелуй Уиллу и скажите, чтобы он не обращал внимания на то, что я говорила! Скажите, что таких поцелуев у меня тысячи, пусть приходит и забирает их все! И тут же перед ее мысленным взором возник комичный образ: Ричард Стокуорт, целующий Уилла в губы и говорящий, что это ему от Сюзан Дельгадо. Она хихикнула. Прижала руку к губам, но продолжала смеяться. Сэй Стокуорт улыбался… похоже, не знал, как себя вести. Наверное, он думает, что я спятила… так и есть! Я спятила!

— Доброго вам дня, мистер Стокуорт. — Она проследовала дальше, чтобы больше не позориться.

— И вам доброго дня, Сюзан Дельгадо, — крикнул он вслед.

Оглянулась она только раз, отшагав пятьдесят ярдов, но он уже исчез из виду. К Хуки он не зашел, в этом она не сомневалась. И вообще, каким ветром занесло мистера Стокуорта в эту часть города?

Полчаса спустя, вытаскивая из сумки новые подковы, она получила ответ. Между двумя обнаружилась свернутая бумажка, и, еще не развернув ее, Сюзан поняла, что столкнулся с ней мистер Стокуорт не по воле случая.

Почерк Уилла она узнала сразу: та же рука писала записку, присланную с букетом.

Сюзан!

Сможешь ты встретиться со мной у СИТГО сегодня или завтра вечером? Очень важно. Имеет отношение к тому, что мы обсуждали раньше. Пожалуйста.

У.

P.S. Записку лучше сожги

Сюзан сожгла ее тотчас же и, наблюдая за язычками пламени, вновь и вновь повторяла слово, которое более всего удивило ее: пожалуйста.

Корделия и Сюзан поужинали супом с хлебом, разговор за столом не вязался, а потом Сюзан оседлала Фелицию и поскакала на Спуск, посмотреть, как заходит солнце. В этот вечер она встречаться с ним не собиралась, увольте. Импульсивные, бездумные поступки и так приносили ей массу неприятностей. Но завтра? И почему СИТГО?

Имеет отношение к тому, что мы обсуждали раньше. Да, возможно. Она не сомневалась в его чести, хотя уже не раз задумывалась, а те ли он и его друзья, за кого себя выдают? Он, возможно, действительно хочет видеть ее по какой-то причине, связанной с порученным ему делом (хотя каким боком нефтяное поле может быть связано с числом лошадей на Спуске, она понять не могла), но между ними уже возникла связь, сладостная и опасная. Они могли начать с разговоров, но последние скорее всего закончились бы поцелуями… а поцелуи стали бы исходной точкой для всего остального. Она отдавала себе в этом отчет, но все равно хотела повидаться с ним. Жаждала повидаться.

Вот Сюзан и сидела на своей новой лошади, очередном из авансовых платежей Торина за ее девственность, и смотрела, как солнце наливается багрянцем, катясь к западу. Вслушивалась в едва слышное дребезжание червоточины и впервые за шестнадцать лет пребывала в нерешительности. Желания шли вразрез с понятиями о чести, и конфликт рвал ее на части. Да еще идея неизбежности ка подавляла сознание. Однако переступить через честь по этой причине очень даже легко, не так ли? Расстаться с честью по воле ка — лучшего предлога не сыскать. Однако так могут рассуждать только слабаки.

Сюзан словно ослепла, как в тот самый момент, когда вышла из сарая Хуки на яркий солнечный свет. В какой-то момент она даже заплакала от бессилия, потому что любые ее попытки трезво взвесить все «за» и «против» расшибались о желание поцеловать Уилла вновь и ощутить на своей груди его нежную руку.

Ее не отличала религиозность, она не верила в непонятных богов Срединного мира, поэтому, когда солнце зашло и небо из багряного стало лиловым, Сюзан попыталась помолиться отцу. И ответ пришел, хотя откуда, от него или из ее сердца, он не знала.

Нечего потакать ка, прозвучал голос в ее мозгу. Ка свое возьмет, по-другому не бывает. Если тебе на роду написано лишиться чести, значит, быть тому. А пока, Сюзан, думай только о себе и ни о ком больше. Пусть ка пытается вынудить тебя отказаться от твоего обещания. Посмотрим, удастся ли.

— Хорошо, — вырвалось у Сюзан. В положении, в котором она оказалась, любое решение, даже если цена его — отказ от еще одной встречи с Уиллом, приносила облегчение. — Я буду держать слово. А до ка мне никакого дела нет.

В сгущающихся сумерках она повернула Фелицию к дому.

На следующий день выпало воскресенье, традиционный день отдыха у ковбоев. Команда Роланда тоже решила отдохнуть. «Разумеется, мы должны отдохнуть, — обосновывал принятое решение Катберт, — все равно ведь понятия не имеем, чем занимаемся».

В это воскресенье, шестое после их прибытия в Хэмбри, Катберт отправился на верхний рынок (нижний был дешевле, но его мутило от запаха рыбы), искал пончо яркой раскраски и старался не заплакать. Ибо его мать обожала пончо и иногда, когда она скакала на лошади, пончо развевалось на ветру. У него защемило сердце — так захотелось домой. «Артур Хит», Роландов ка-мей, до такой степени затосковал по маме, что у него влагой заблестели глаза. Да, шутка, достойная Катберта Оллгуда.

Он стоял, рассматривая длинный ряд пончо и пледов, заложив руки за спину, как зритель в картинной галерее (при этом глотая слезы), когда его легонько похлопали по плечу. Обернувшись, Катберт оказался лицом к лицу со светловолосой девушкой.

Катберта не удивляло, что Роланд по уши влюбился в нее. От одного взгляда на нее, даже одетую в джинсы и мужскую рубашку, захватывало дух. Волосы она забрала несколькими кожаными заколками, а таких ярко-серых глаз Катберту видеть еще не доводилось. Катберт подумал, что остается только гадать, как это Роланд умудряется вообще что-то делать, к примеру, чистить зубы. И уж конечно, девушка эта просто спасла Катберта: сентиментальные мысли о матери как ветром сдуло.

— Сэй. — Большего ему вымолвить не удалось. Она кивнула и протянула ему некий предмет, который жители Меджиса называли «маленький карман», точнее — кошелек. Шили их из кожи, места в них хватало лишь на несколько монет, и пользовались ими по большей части женщины, но не возбранялось носить в карманах и мужчинам.

— Вы это уронили.

— Нет, благодарю вас, сэй. — Кошелек, несомненно, мужской, черный, без вышивки, но он никогда раньше его не видел. И вообще не пользовался кошельками.

— Он ваш. — Она так пристально посмотрела на него, что Катберт испугался, а не прожжет ли ее взгляд кожу. Ему следовало все понять сразу, но его ослепило ее внезапное появление. А также, приходилось признавать, ее ум. Почему-то от красавиц ничего умного не ждешь. Как правило, красавицы далеко не умны. Большего, чем проснуться утром, по разумению Берта, от них и не требовалось. — Ваш.

— Да, конечно. — Он буквально выхватил у нее кошелек. Почувствовал глупую улыбку, расползшуюся по лицу. — Теперь, когда вы сказали об этом, сэй…

— Сюзан. — Губы ее улыбались, но глаза оставались серьезными. — Прошу вас, зовите меня Сюзан.

— С удовольствием, примите мои извинения, Сюзан, дело в том, что мои мозги и память, осознав, что сегодня воскресенье, взялись за руки и отправились отдохнуть, убежали, можно сказать, временно оставив меня без царя в голове.

Так он мог бы тараторить еще целый час (раньше тараторил, Роланд и Ален могли подтвердить), но Сюзан строго, как старшая сестра, осадила его:

— Мне нетрудно поверить, что вы лишились контроля над вашими мозгами, мистер Хит, или языком, что болтается под ними… но надеюсь, в будущем вы будете более внимательно приглядывать за вашим кошельком. Доброго вам дня. — И она ушла, прежде чем Катберт успел произнести хоть слово.

Берт нашел Роланда там, где тот часто бывал в последнее время: на участке Спуска, который местные называли Смотровой Площадкой, поскольку с нее открывался прекрасный вид на Хэмбри, дремлющий в синеватом мареве теплого воскресного дня. Впрочем, Катберт сомневался, что на Смотровую Площадку его закадычного друга влекли красоты Хэмбри. Ларчик открывался проще: Роланда интересовал только один дом, в котором проживала сэй Дельгадо.