— Я не могу…

— Она никогда не вылечится, после того что он натворил, То есть, в прошлый раз он уложил ее в больницу. Два дня она была в реанимации. Боюсь, в следующий раз он зайдет еще дальше.

— Ида…

— Боб…

Брендон посмотрел ей в глаза и почувствовал, что она с самого начала знала, что он не тот, кем они упорно его считали. Снова посмотрел на чек.

— Я… я, кажется, потерял ее адрес, — сказал он.

— Ничего страшного. — Ида залезла в сумочку, достала сложенный клочок бумаги, на котором уже были записаны имя и адрес Либби.

Брендон прочистил горло.

— И когда она хочет, чтобы я… сделал это? Кажется, это я тоже забыл.

— Завтра ночью. После одиннадцати.

Он кивнул, нашел ручку и записал это ниже на бумажке.

Ида застегнула сумочку, и он молча проследовал за ней из гостиной. В дверях она повернулась к нему. Многозначительно посмотрела.

— Спасибо тебе, Боб.

Брендон кивнул и ответил:

— Пожалуйста.

Ида улыбнулась ему, затем повернулась и помахала подругам, направляясь по дорожке к припаркованному на улице синему минивэну.

Брендон закрыл за ней дверь.

Это была моя первая попытка написать антологию, связанную единой сюжетной линией. Вообще, мне трудно писать рассказы, где нужно следовать особой сюжетной линии, обычно они получаются неестественными и довольно слабыми. Тем не менее, «Шмеля» я написал быстро, и вышел он совсем не плохим.

Кстати, Шмель существует на самом деле, это город-призрак, расположенный на Шоссе Черного Каньона, между Фениксом и Прескоттом. Когда я был маленьким, в домах еще была мебель, но со временем ее всю растащили, а город превратили в некое подобие туристического места. На шоссе даже есть указатель на него. Я решил восстановить его славу города-призрака и перенес его в юго-западную часть штата для нужд рассказа.

Тринидад был еще жив, когда я его нашел. Едва-едва. Хулио сказал мне, что видел пикап реднека, который ехал по пустыне на север Кейв Крика. Машина мчалась во весь опор по старой грязной дороге, ведущей в Блади Бейсин. Хулио не относился к числу самых надежных певчих птичек, но на этот раз я ему поверил и решил разобраться.

Я нашел Тринидада в дренажной канаве, он лежал ничком. Его было нетрудно заметить. Канава тянулась параллельно дороге. Красная фланелевая рубашка койота на фоне бледного песка напоминала сигнальный огонь. Я выпрыгнул из «Джипа» не заглушив мотор, и спустился вниз по стенке канавы. Реднек даже не пытался скрыть следы преступления и спрятать тело. Это навело меня на мысль, что он не собирался убивать койота, а только припугнуть, но Тринидад сильно пострадал. Его покрытое синяками лицо распухло, из носа, рта и ушей текла кровь. Судя по тому, что его руки и ноги торчали под неестественными углами, Тринидаду явно сломали много костей.

Я присел рядом с койотом. Его глаза были закрыты, он не открыл их, даже когда я назвал его по имени. Я коснулся рукой его окровавленной щеки, он застонал и попытался отстраниться.

− Ты в порядке? — спросил я.

− Шмель, − прошептал он с закрытыми глазами.

Он явно находился где-то далеко и нес бред, я проклял себя за то, что у меня не было «Си-би» рации в «Джипе». Кейв Крик находился в десяти минутах езды отсюда, а до ближайшей больницы в Скоттсдейле ехать около часа. В мемориальной больнице Феникса был вертолет, теоретически они могли бы прилететь и забрать его, но я не мог с ними связаться.

Я боялся двигать Тринидада, но оставить его так пугало даже больше. Так что я быстро взбежал по стенке канавы, открыл дверь багажника «Джипа», развернул там одеяло, и спустился обратно к телу койота. Тринидад оказался тяжелее, чем я думал, вообще в жизни люди гораздо тяжелее, чем в кино. Но адреналин придал мне сил, я смог тащить его в слегка согнутом положении. Я осторожно положил его на одеяла, у меня руки намокли от его горячей крови. Я закрыл дверь багажника.

− Не волнуйся, − сказал я. — Я тебя домой довезу.

Тринидад стонал в агонии.

− Шмель, − повторил он.

Когда мы приехали в Кейв Крик, бедняга уже умер.

Солнце взошло ровно в пять сорок пять. В шесть тридцать температура уже перевалила за девяносто. Пока я пил свой кофе, телеведущий в утренних новостях сказал, что грядет «еще один великолепный день». Но тем, у кого не было кондиционеров в машинах и тем, кому придется работать не в прохладных офисах, это звучало как еще один срок в аду.

Я допил кофе и бегло просмотрел газету, не попала ли смерть Тринидада на последнюю страницу или в некролог. Ничего. Совсем. Полный ноль. Я не удивился. Место в аризонской газете всегда было занято людьми английского происхождения. Даже латиносы, добившиеся успеха, получали лишь пару строк. А смерть такого человека, как Тринидад, известного только в иммигрантском подполье, вообще не удостаивалась внимания.

Иногда я даже стыдился своей белой кожи.

Прошлой ночью я рассказал полиции все, что знал. Они все тщательно запротоколировали, но дело против реднека будет в лучшем случае слабым, ведь свидетельства основаны только на слухах людей, пользующихся дурной славой. Я знал, расследование смерти Тринидада попадет в папку «Особое расследование Феникса», с которой копы поработают два дня, особо никуда не выезжая, и поставят на ней штамп «нераскрыто». Все было бы совсем по-другому, будь Тринидад уважаемым белым, но это не так. Жара у многих отбивала охоту работать, особенно у полицейских.

Шмель.

Я ломал голову над этим словом всю ночь. Значило ли оно что-нибудь или умирающий мозг Тринидада просто вытащил его из своих глубин, пытаясь что-то сообщить мне. Я все же был ему должен. Кроме того, люди при смерти часто бормочут, значит оно что-нибудь или нет.

Я допил кофе и закончил возню с бумагами.

После восьми утра я позвонил Хогу Сантуччи, моему другу, который работал с документами в деловой части города и назвал ему это слово. Звон поднять не удалось, но получился хотя бы выстрел во тьме. Даже если Тринидад хотел мне чего-то сказать, я понятия не имел, «Шмель» это кликуха, кодовое слово, жаргонное наименование процесса или предмета, о котором знал только он сам.

Я решил навестить Хулио, посмотреть, знает ли он значение этого слова, или сталкивался ли Тринидад с реднеком.

Реднек.

Этот сукин сын начинал меня уже раздражать. Обычно, когда я брал новое дело или включался в расследование, то легко держал дистанцию и сохранял профессионализм. Я никогда не давал моральных оценок, а просто делал то, для чего меня наняли, брался за работу, если она укладывалась в рамки закона. Весь этот мусор Реймонда Чандлера, где много лишних сюжетных линий, или киношки Богарта и Митчема, где детектив постоянно влюбляется в юную милашку и потом сражается за ее честь, просто чушь. Чистый вымысел. Но реднеки часто бывали злодеями в кино, и я ненавидел этих сукиных сынов. Особенно теперь, когда я не мог нарыть на него улик.

Еще сильно раздражало, что реднек, казалось, стал почти народным героем для тощих дурней, которые походили на людей из офисов службы миграции, расположенных в деловой части города. В определенных кругах знали, что это он приложил руку к пожару, который уничтожил одно из больших конспиративных убежищ нелегалов в Каса Гранде. Еще он разобрался с четырнадцатью нелегалами, что поджарились на смерть в заброшенном многоквартирном доме неподалеку от Таксона. Федералы и местные устраивали здесь большое шоу, чтобы завершить борьбу за попадание этих мест под государственную юрисдикцию, обе службы предпринимали лишь формальные попытки добыть улики. С их точки зрения, реднек просто делал за них всю работу, только по-своему, грубо и жестоко. На него не накладывались такие ограничения, как на обычного преступника, в какой-то мере они скрыто и извращенно восхищались его расистской изобретательностью.