Очередная библиотека. Я жду в машине, а Элен с Моной идут искать книгу. Я сам вызываюсь ждать. Когда они уходят, я быстро пролистываю ежедневник Элен. Почти под каждой датой записаны имена, и некоторые из них я знаю. Диктатор из какой-нибудь банановой республики или известный мафиози. Все имена зачеркнуты тонкой красной линией. Последние десять — двенадцать имен я переписываю на листок бумаги. Между именами — записи-напоминания о встречах. Почерк у Элен красивый и совершенный, как хорошее ювелирное изделие.

Устрица наблюдает за мной с заднего сиденья. Он сидит, закинув руки за голову. Босые ноги он положил на спинку переднего сиденья, так что они болтаются в непосредственной близости от моего лица. На одной ноге, на большом пальце — серебряное кольцо. На пятках — мозоли. Серые, грязные, растрескавшиеся мозоли. Он говорит:

— Мамочке не понравится, что ты роешься в ее личных вещах.

Я читаю ежедневник наоборот — от конца к началу. Три года имен и назначенных встреч. Там есть и еще, но я вижу, что Элен с Моной уже возвращаются к машине.

У Устрицы звонит мобильный, и он говорит в трубку:

— “Дурень, Демо и Дурында”, юридические услуги.

Я не успел прочесть и половины, и трети. Годы и годы страниц. Ближе к концу ежедневника — годы и годы чистых страниц, которые Элен еще предстоит заполнить.

У Элен в руках мобильный. Садясь в машину, она говорит в трубку:

— Нет, мне нужен аквамарин ступенчатой огранки, который принадлежал Императору Зогу.

Мона садится назад и говорит:

— Вы по нам не соскучились? — Она говорит: — Еще одна баюльная песня спущена в унитаз.

Устрица убирает ноги со спинки переднего сиденья и говорит в трубку:

— А сыпь кровоточит?

Элен щелкает пальцами, чтобы я передал ей ежедневник. Она говорит в трубку:

— Да, аквамарин, двести каратов. Позвоните Дрешеру в Женеву. — Она открывает ежедневник и пишет имя под сегодняшней датой.

Мона говорит:

— Я вот думаю. — Она говорит: — Как вы считаете, в том гримуаре есть заклинание, чтобы летать? Мне бы очень хотелось летать. Или заклинание, чтобы стать невидимым? — Она достает из рюкзака свою зеркальную книгу и что-то в ней пишет цветными фломастерами. Она говорит: — И еще я хочу разговаривать с животными. Да, и научиться телекинезу... ну, вы знаете... когда передвигаешь предметы одной силой мысли...

Элен заводит двигатель и говорит, глядя в зеркало заднего вида:

— Я зашиваю рот рыбе.

Она убирает мобильный и ручку в сумочку. У нее в сумочке так и лежит серый камушек с ведьминской вечеринки у Моны — камень, который она получила от ковена. Когда Устрица ходил голый с мягким розовым сталактитом из сморщенной кожи и крайней плотью, проколотой серебряным колечком.

Мона в тот же вечер. Шелковица. Ее мускулистая спина, ладная крепкая попка... Я считаю — раз, я считаю — два, я считаю — три...

Еще один маленький городок, еще одна библиотека. Теперь уже Элен с Моной ждут в машине, а мы с Устрицей идем на добычу книжки стихов.

Библиотека в маленьком провинциальном городе, середина дня. Библиотекарь за стойкой. Большой стол, где лежат последние номера газет, переплетенные в огромные картонные папки. Первые полосы сегодняшних газет посвящены Густаву Бреннану. Вчерашних — какому-то сумасшедшему религиозному лидеру с Ближнего Востока. В позавчерашних — какому-то заключенному, приговоренному к смертной казни и подавшему апелляцию.

Все имена — в ежедневнике Элен. Даты смерти совпадают с датами в ежедневнике.

Но в газетах есть сообщения и кое о чем похуже. Денни Д'Тестро — сегодня. Саманта Эвиан — три дня назад. Дот Лейн — неделю назад. Все — молодые, все — известные манекенщицы и фотомодели. Все найдены мертвыми, причина смерти не установлена. А еще раньше была Мими Гонсалес. Ее друг нашел ее мертвой в постели, и — никаких следов. Ничего, Никаких зацепок. Правда, в опубликованных сегодня результатах вскрытия сказано, что на теле обнаружены признаки сексуального контакта, произведенного уже после смерти.

Нэш. Элен заходит в библиотеку и говорит с порога:

— Чего вы так долго? Я есть хочу. На столе передо мной — мой список имен. Рядом — статья с фотографией Густава Бреннана. И еще одна статья с фотографией с похорон какого-то психопата-детоубийцы, приговоренного к смертном казни, имя которого я нашел в ежедневнике Элен.

Элен видит все это и говорит:

— То есть теперь ты знаешь.

Она садится за стол, юбка туго натягивается на бедрах. Она говорит:

— Ты хотел знать, как контролировать эту силу, так вот... я справляюсь таким вот образом.

Секрет в том, чтобы сделаться профессионалом, говорит она. Если делаешь что-то за деньги, вряд ли ты будешь делать то же самое за бесплатно.

— Думаешь, проституткам нравится заниматься сексом в нерабочее время? — говорит она.

Она говорит:

— Почему, ты думаешь, архитекторы и дизайнеры всегда живут в недостроенных или неотделанных домах?

Она говорит:

— Почему у всех врачей такое поганое здоровье?

Она указывает рукой на входную дверь и на стоянку за дверью. Она говорит:

— Единственная причина, почему я еще не убила Мону, это потому, что я каждый день убиваю кого-то еще. И мне за это хорошо платят.

Я спрашиваю: а как насчет Мониной мысли? Почему нельзя контролировать силу любовью — когда ты любишь людей так сильно, что тебе просто не хочется никого убивать?

— Дело не в любви и ненависти, — говорит Элен. — Дело во власти. Ведь люди читают стишок вовсе не для того, чтобы убить своего ребенка. Им просто хочется, чтобы ребенок заснул. Им хочется взять над ним верх, хочется доминировать. Не важно, как сильно ты любишь кого-то, ты все равно хочешь сделать по-своему.

Мазохист провоцирует садиста. Даже самый пассивный человек — на самом деле агрессор. Мы все убийцы.

Чтобы жить, мы убиваем растения и животных — а иногда и людей.

— Скотобойни, животноводческие хозяйства, парники и теплицы, — говорит она, — нравится тебе это или нет, но все это есть. И ты этим пользуешься.

Я говорю, что она наслушалась Устрицу.

— Секрет в том, чтобы намеренно убивать людей. — Элен берет в руки газету с фотографией Густава Бреннана. Смотрит на снимок и говорит: — Ты намеренно убиваешь чужих людей, чтобы случайно не убить кого-то из близких, из тех, кого любишь.