Он бросает листок только тогда, когда огонь добирается до его рук. Он кричит:

— Нет! — и сует обожженные пальцы в рот.

Мона отступает назад, зажимая руками уши. Ее глаза плотно зажмурены.

Элен стоит на четвереньках на решетке водостока, возле догорающей брошюрки. Она смотрит на Устрицу снизу вверх. Можно сказать, он уже покойник. Прическа у Элен растрепалась, и розовые пряди свисают ей на глаза. Колготки порваны на коленях. Колени содраны в кровь.

— Не убивай его! — кричит Мона. — Пожалуйста, не убивай его! Не убивай!

Устрица падает на колени и хватает сожженный листок.

Медленно, очень медленно, как часовая стрелка на циферблате, Элен поднимается на ноги. Лицо у нее — все красное. Но красное не как бирманский рубин, а скорее как кровь у нее на коленях.

Устрица стоит на коленях. Элен стоит над ним. Мона зажимает руками уши, плотно зажмурив глаза. Устрица перебирает в руках пепел. Элен истекает кровью. Я наблюдаю за этой сценой из телефонной будки. С крыши библиотеки снимается стайка дроздов.

Устрица — злобный, капризный и вспыльчивый сын, который был бы у Элен, если бы у нее был сын.

Все то же стремление к власти.

— Ну, давай, — говорит Устрица. Он поднимает голову и смотрит в глаза Элен. Он улыбается уголком рта и говорит: — Ты убила своего настоящего сына. Убей и меня.

И вот тут оно и происходит. Элен бьет его по лицу кулаком с зажатыми в нем ключами. Через секунду — еще больше крови.

Еще один исцарапанный паразит. Еще один искалеченный шкаф.

Элен отрывает взгляд от окровавленного лица Устрицы и смотрит в небо, на стайку дроздов. Птицы падают вниз, одна за другой. Их черные перья кажутся маслянисто-синими. Их мертвые глаза — как стеклянные черные бусины. Устрица подносит руки к лицу, обе руки — в крови. Элен смотрит на небо. Мертвые черные птицы падают на асфальт. Вокруг нас.

Конструктивная деструкция.