Ординатор Ольга ровно улыбпулась, и, сделав многозначный жест ладошкой и зевнув на ходу, профессор вышел, кивпув на прощанье Николаю. Ну, вот и началось официальное дежурство.
Вечер прошёл без особенностей – только часам к восьми на отделение из приёмного прислали, в сопровождении санитарки лет семнадцати, мужчину с тёмным и грубым лицом строительного рабочего. Двигался мужчина с трудом, прижимая к себе пакет с больничными принадлежностями и шаркая тапками.
– Почему не на кресле не привезли? – Спросил Николай у санитарки, спокойно пожавшей на его вопрос плечами. – Что, трудно было?
Девушка посмотрела на него, как на идиота, вручила оформленную двумя этажами ниже пустую склейку «истории болезни» и ушла по полутёмному коридору, покачивая бёдрами, как взрослая. В другое время он остановил бы соплячку и по крайней мере высказал бы ей, что именно, по его мнению, входит в понятие «медицинская субординация», – но при привалившемся к стенке больном было не до этого, и Николай просто мысленно плюпул.
– Вам привезти коляску? – спросил он больного сам, но тот только покачал головой, и минут за пять дотопал по коридору до мужской палаты, номер которой был уже выписан, пусть и карандашом, в углу «истории».
Уложив больного, Николай супулся к Ольге Андреевне, смотрящей вечерний выпуск новостей по тусклому телевизору в комнате отдыха составляющей заднюю часть собственно ординаторской, и договорился с ней, что примет больного сам.
– Раз первый пришёл, значит сейчас ещё кто-нибудь будет, – сказала Ольга, попиливая каким-то женским приспособлением короткие круглые ногти. – Примета такая.
Ну, примета, – так примета, ничего против этого Николай не имел.
Темнолицему больному по фамилии Агаджаманян было всего 47, но выглядел он здорово старше – температура у него была сильно за 39. Выругавшись про себя, Николай поклялся дойти до приёмного отделения и поговорить с дежурящими сегодня врачами, как только будет такая возможность. После этого – в хорошем темпе, чтобы не слишком больного утомлять, он провёл весь опрос и осмотр, на ходу ведя запись на разграфленный лист кривоватым «на коленке» почерком. Поколебавшись, он записал в собственном блокноте на пункт «Предварительный диагноз» пиелонефрит под вопросом, и для переноса потом в чистый ещё лист назначенных анализов – все положенные.
Когда он закончил, больной Агаджаманян с кряхтением потопал в направлении указанного ему туалета, получив приказ подождать там доктора, не заходя пока вовнутрь. От коляски он снова отказался. Сам Николай быстро дошёл до процедурного кабинета. Поздоровавшись с дежурившей сегодняшней ночью девочкой-третьекурсницей с лечебного факультета, он забрал с полки одноразовый бумажный стаканчик и футляр с пластиковыми полосками мочевых тест-систем. Использующийся на отделении как раз для таких случаев южнокорейский «Урискан-10» был отчаянно просрочен по сроку годности, но основные параметры пиелонефрита он выдал вполне чётко, и через пару минут, с удовольствием от собственной догадливости, доктор Ляхин повёл больного на место. Если у Агаджаманяна случайно нет сочетания тяжёлого парагриппа, радикулита и гонореи, то это действительно пиелонефрит. Однако Ольга Андреевна не развалится, если посмотрит больного сама, и скажет, что думает по этому поводу. В этом её работа, собственно, и состоит.
В «рабочей» ординаторской Ольги Андреевны не оказалось, а когда Николай загляпул в комнату отдыха, телевизор там оказался выключен, а свет погашен. Он уже собирался закрыть дверь и пройтись по коридору, заглянув по ещё одному разу к своим больным, пока они ещё не совсем улеглись спать, когда почувствовал, что что-то не так. Остановившись на пороге и давая глазам привыкнуть к полумраку, понимая, что такого странного щекочущего ощущения мурашек, бегущих по телу вместе с пульсом он не испытывал давно, Николай осторожно сдвинулся влево, протягивая руку к невидимому выключателю. В этот момент закрывавшая правую часть комнаты створка не до конца открытой двери прыгпула на него, и из «мёртвой зоны», оттуда же, справа, широко вышагнула глухо-тёмная человеческая фигура. Не задумавшись, не приостановившись чтобы рассмотреть происходящее, даже не успевший открыть рот, чтобы позвать Ольгу Николай шагнул вперёд и влево, и рубящий, нацеленный на его горло удар пришёлся в загиб брошенной им кверху правой руки. Крутапувшись в обратную сторону, вбок, он хотел ответить встречно-косым, скользящим по чужой вытянутой руке толчком, как учат совсем уж начинающих айкидошников, но внезапно для самого себя прервал едва начатое движение и заломил дёрнувшемуся человеку руку назад, через его собственное плечо. Проделанное движение, смазанный, дурацкий приём, сведённый из двух, был неожиданным для него самого, растерявшегося. Из-за этого он чуть не повалился на рухнувшего как подкошенный, затылком вниз, чужака, – едва успев перешагнуть вбок и мягко опуститься вместе с ним, впечатав в пол чужой, хрустнувший, остро заломленный локоть.
«Опа!» – громко сказал кто-то в его голове, и совершенно обалдевший от происходящего Николай ударил пытающегося вывернуться человека по губам, ещё сильнее наваливаясь телом на его совсем уж согнувшуюся дугой руку. Незнакомец зашипел от боли, но не крикнул и дёрнулся ещё раз, попытавшись крутануться на полу и взбрыкнув ногой. То ли случайно, то ли нет, он влепил прямо в дверь, – со стуком закрывшуюся, и последним источником света в комнате, где глухие шторы на памяти Николая открывались буквально пару раз осталась струйка света из щели под ней. Теперь человек, елозя, попытался вывернуть другую руку, одновременно упираясь затылком и ногами в пол и выгибаясь. Ещё одна попытка вывернуться, и ещё один удар – совсем уж на ощупь, но тоже попавший в цель. После этого оба на секунду затихли, продолжая напрягаться, но не двигаясь.
– Ну ладно, – неожиданно спокойным голосом произнёс лежащий, глядя, судя по ощущениям, прямо в лицо согнувшегося над ним на одном колене Николая. – Отпусти меня.
Сказанное было настолько ненормальным, что он чуть было действительно не отпустил захват. Судя по всему, сказался отработанный на тренировках рефлекс: отпустить, после того, как приём доведён до конца. Похлопать по полу непонятный человек не догадался, и Николай моргнул на мелькнувшую в голове мысль, что если бы тот добавил это к сказанному, то точно заставил бы его отпустить себя и удовлетворённо разогнуться.
– Я кому сказал, отпусти!
Теперь интонация стала уверенно-повелительной, хотя голос по-прежнему оставался тихим, и несколько пришедший в себя обладатель сравнительно невысокого спортивного разряда наказал это рывком загнутой ладони на себя, что наконец-то заставило человека вскрикнуть от невыдержанной боли.
– Сейчас я встану и открою дверь, а ты продолжай лежать, – скомандовал Николай как можно более убедительным «мужским» тоном, и полным голосом, хотя говорить почему-то хотелось негромко. Точнее, вообще не хотелось. – Дёрнешься, – пну ногой, а потом уроню снова.
С полгода назад, в свою последнюю настоящую, а не спортивную драку он сказал полупьяному дураку, заведшемуся к нему на тёмной улице в одиночку, что сломает ему обе руки. В этот раз Николай говорить подобное не стал – очень уж ему не понравились интонации незнакомца. В своей способности завалить кого попало он весьма сомневался, но продолжать удержание ещё минуту было бы совсем странно – надо было или доламывать руку, или подниматься. Он выбрал последнее.
Не отрываясь взглядом от серого силуэта, Николай медленно распрямился и осторожно, на полшага, сдвинулся назад, логично опасаясь удара по ногам. Пошарив за спиной, он приоткрыл дверь, и с интересом посмотрел на лицо встающего: то ли мужчины, то ли парня в том «промежуточном» периоде, когда возраст определить труднее всего. Рост у него оказался не слишком высоким, но взгляд был прищуренным и наглым. Так смотрят некоторые молодые «белые воротнички» на быдло, вроде врачей. В том, конечно, случае, если они здоровы.
– Ну? – спросил Николай, перегораживая дверной проём.
