Эскалатор вынес Николая наверх, и он прошёл сквозь толкучку подземного коридора, ведущего к выходу в парк. Наверху шёл дождь, и идя мимо мокрых, торопящихся людей, он с наслаждением ловил его, холодный, ртом.

В прошедших выходных не было ничего особенного. В субботу Николай,

дойдя до спортивно-концертного комплекса, без каких-либо накладок встретился у входа с Игнатом и они провели несколько часов в толчее разглядывающих сияющие лаковые автомобили людей. Загрузившись рекламными проспектами и взяв на память по паре сувенирных шариковых ручек, они с чувством выполненного долга ушли и очень неплохо попили пива в весьма уютном заведении неподалёку от той же «Московской». Пиво Николай любил, и случая его слега подегустировать в тёплой и дружеской обстановке не упускал.

Непонятный приступ паники не повторился, что несколько его успокоило, и сказанное самому себе критическое «лечиться надо» повисло в воздухе. Воскресенье Николай провёл с родителями, наслаждаясь просто ничегонеделаньем. Единственное – как следует начал очередной перевод, а так: долго и с удовольствием побегал ещё при свете, несмотря на дождь, а потом провалялся четыре с лишним часа на диване в обнимку с пиратской распечаткой семитомника Форрестера (любимого, вроде бы, писателя Уинстона Черчилля). И с головой погрузившись в сверкающий и дымный мир эпохи парусных кораблей: выбираемых шкотов, пробитых цепными ядрами грота-стакселей и лязга абордажных свалок.

В понедельник он вышел на работу как следует отдохнувшим и почти забывшим о статистике ночи с пятницу на субботу. Кроме того, были ещё суббота, ночь после неё, и воскресенье. Трамвая пришлось ждать дольше обычного, и уже сев в медленно ползущий вагон, Николай злился и нервничал, что опаздывает. Как обычно, половина водителей, напрочь игнорируя правила, ехала либо по своим, либо по встречным трамвайным путям, и перед каждым очередным светофором приходилось стоять в очередной микро-пробке. На свой этаж снова ставший доктором Ляхиным Николай вбежал за считанные минуты до начала врачебной конференции, задыхаясь от нешуточного бега от самой остановки, и на ходу срывая с себя куртку и свитер. В шкафчик он их запихнуть не успел, поэтому, напялив свежий халат, взял их с собой, положить на колени или на свободный стул -ничего такого страшного в этом не было.

В конференц-зале уже собрались все, кто должен, но обстановка была какая-то нехорошая.

– В воскресенье что-то?.. – спросил он, оказавшись рядом с Аней, но та только отмахнулась, – профессор уже шёл со своего места к кафедре.

Внимание Николая привлекла странная фигура – высокий и худой парень в тёмной рубашке, одиноко сидящий на ряду стульев, стоящем вдоль стены.

– Дорогие коллеги…

Голос у профессора был по-настоящему встревоженный, и проклятое сердце глухо ёкнуло – уже в который раз за последние дни.

– Отчёты дежуривших с пятницы по воскресенье докторов будут позже. Сейчас у меня есть объявление. Отнеситесь, к нему, пожалуйста, со всей внимательностью.

Тишина в зале была полная. Было слышно, как тикают часы на руках у соседей.

– В пятницу ушла после работы и пропала по дороге домой клинический ординатор нашего отделения доктор Берестова. Начиная с субботы мы обзванивали врачей и сестёр, но никто ничего не… – профессор бросил фразу не закончив. – Сегодня на конференции должны быть все доктора нашего отделения, интерны, ординаторы. Я прошу всех, кто что-либо знает о Даше подойти ко мне или вот к её молодому человеку, – он показал на сидящего у стены парня, – И рассказать, кто что знает и помнит. Что угодно может оказаться полезным, любая деталь.

Только тут, с опозданием на несколько фраз Николай с ужасом осознал, что клинический ординатор Берестова – это Даша и есть. Её почти всегда называли по имени, поэтому произошедшее и не сложилось сразу у него в голове. Господи, Даша!..

– Иди, – ткнули Николая в бок, и он вспомнил, что докладывать про пятничное ночное дежурство в этот раз ему, – в принципе, это почти всегда, за исключением каких-то особенных случаев, и давали делать молодым интернам.

Интерн Ольга, дежурившая в субботу, уже шла к кафедре, и на нагоняющего её Николая, обернувшись, презрительно поморщилась: «Сиди уж!». Обгонять юную стерву, отталкивая её по пути к кафедре было просто противно, уж не говоря о том, как это выглядело бы, поэтому он опять не стал связываться – смолчал, скрипнув зубами и сев на угловой стул первого ряда. Ольга быстро и чётко доложилась по оказавшемуся спокойным дежурству, и, с достоинством спускаясь, ещё раз поморщилась на него, становящегося на то же место. То, что Николай доложил про пятничную ночь после доклада о субботе в другое время выглядело бы по меньшей мере странно, напрашиваясь на замечание, но в этот раз никто внимания на случившееся не обратил. Похоже, что все ждали, пока интерн закончит, потому что после его короткого доклада о количестве принятых больных, первичных диагнозах и двухминутного отчёта по женщине, дотянутой им и Ольгой Андреевной до реанимации, никаких вопросов не последовало. Выступила Агеева, доложила об обеих умерших за выходные на реанимации и интенсивной терапии: обе в одну и ту же ночь. Больная Кузнецова, 54, -исход не поддававшейся купированию диабетической комы, и больная Грибкова, 66, – сочетанная острая почечная и лёгочная недостаточность, к тому же на фоне внезапной и непонятной потери зрения.

Расходились бесшумно, без обычных обсуждений прошедших выходных и обмена новостями. Слишком плохими были эти новости. Несколько человек прямым ходом подошли к завотделением и стоящему рядом с ним Дашиному другу. Николай понятия не имел, что у Даши есть молодой человек, хотя это напрашивалось само собой, – но это его не заботило ни на минуту. Владимир Анатольевич сказал, что важной может оказаться каждая деталь, но может ли таким быть его дурацкий разговор с ней в середине дня, он весьма сомневался. Или тот непонятный тип, устроивший драку и сбежавший… Николая неприятно кольнуло, что обе умершие за выходные больные опять были с классическим русскими фамилиями: Кузнецова и Грибкова. Ничего это не значило, конечно, – таких или похожих фамилий в России семь на десяток, и в Дашину теорию это его поверить не заставит, но всё же, – да, странно это всё.

Лицо у парня было совершенно мёртвое, такое, что мороз пробирал по коже. Такие лица были у родителей Алексея Панфилова, когда полтора с лишним года назад Николай пришёл рассказать им, как его убивали^. Такое лицо было у Лёшкиного семнадцатилетнего брата, выскочившего тогда за Николаем на улицу и поклявшегося на стоящий над домами крест Измайловского собора, что в институт поступать не будет, а пойдёт туда, где его убили. Что парень своё обещание сдержит, Николай не сомневался. На таких ребятах держится Россия. Но теперь это…

Николаю пришлось ждать в стороне, кинув куртку и свитер на другой стул, поближе к выходу. С ним и заведующим отделением разговаривало человек пять врачей – и почти наверняка кто-то из них видел Дашу после него. Берестова. Хорошая фамилия, она подходила ей на сто процентов. Главное для Даши, – это не получить что-нибудь похабное, когда она будет выходить замуж. Сердце кольнуло опять. Ох, не это сейчас главное…

Врачи закончили, много и часто кивая, дотрагиваясь до так же кивающего парня. Неосознанная психотерапия, – это уже в крови у опытных врачей. Профессор покосился на ждущего Николая и коротко ему кивнул, – «давай». Негромко переговариваясь, все кроме парня вышли в коридор, и тот наконец-то обернулся.