– С чем?

– Да с трупами, с чем же ещё? Он, как мне кажется, и наводит всяких «маньяков», на тех докторов, которые слишком много под это копают.

– Яков Яковлевич, это уже у Вас перебор. Извините.

Николай сделал ладонями тот жест, который употребляется в баскетболе, чтобы остановить таймер.

– Вы делаете сложные выводы из минимума данных. То что Вы не принимаете в расчёт все мои слова о том, что ни один врач у нас даже не подумает о таком – это ладно. Вы их действительно не знаете. Но ни на какую программу по целенаправленному убийству людей это не похоже совершенно: слишком уж всё переусложнено. Какой контролёр?

– Ну, тебе виднее какой. Я вообще сказал это только потому, что и для происходящего у вас, при всей его дикости, если поискать, можно найти аналогии в других сферах. Приближения. Ассоциации. Одно дело – если это медицина. Вирус, микроб, паразит какой-то, неизвестный мировой науке. Но извини, Коля, зачем ты тогда сюда пришёл? Или это всё же не просто так. Ради идеи. Как проявление психической болезни одного человека. Ради денег – это вообще почти норма. Но в любом случае кто-то у вас там должен сидеть и следить за происходящим. Найдёшь его – соскочишь со своих приключений сам, и отведёшь удар от больных. Даже если не докажешь ничего – напугай его, сбей прицел. Тогда он или начнёт убивать тебя всерьёз, или оставит ваше отделение в покое.

– У нас три четверти врачей – женщины, – заметил Николай.

– Тогда «её». В русских селеньях бывают такие женщины, знаешь… Их бабами нежно зовут… Слона на скаку остановят, и хобот ему оторвут…

Яков встал, с громыханием проведя по кухонному полу ножками стула. Интересно, что даже только что познакомившись, что-то знакомое в его лице Николай всё же находил. Скорее всего – самого себя, как он, может быть, будет выглядеть лет через 8 или 10. Если, конечно, останется живым. Рост и телосложение – это мелочь, главное общее впечатление от внешнего вида и поведения. Если бы Николай дождался исполнения детской мечты – иметь старшего брата, то он бы, возможно, выглядел бы именно так.

– Я тебе всё-таки посоветую, Коль, больше в данной ситуации думать о себе. «За меня отомстят» там, или «Их потом всё равно найдут» – это утешения слабые. Никому это не нужно будет. Не ходил бы ты на работу, а? Своя-то жизнь дороже… Ты парень, судя по виду, вроде бывалый. Нужно оно тебе – быть следующим с режущего края?

– Выгонят, – грустно отозвался Николай. Подуманное слово «Нужно» он проглотил. – Пропускает такой интерн денёк-другой, и начинаются поиски уважительной причины с ним расстаться. А куда я потом? Так что не выйдет… Да и больные мои…

– Ты уже так вписался в коллектив?

– Вписался. По мере сил.

– Ну, смотри тогда. Я сам, конечно, не понимаю ничего во всей этой твоей истории – да и не пойму, наверное. Но ты смотри… Я попробую пошуршать у себя завтра с утра, может какие-то обрывки старых байтов всплывут. Глядишь, и полезное что-то найдётся. Но ты не рассчитывай на это особо. Считай, что самый главный совет я тебе уже дал.

– Спасибо, – искренне поблагодарил Николай. Разговор действительно оказался намного более полезным, чем он ожидал. Над ним стоило подумать отдельно и много, в тихой и расслабленной обстановке.

– Вот, смотри на телефон. Внук кавторанга вынул из нутра извлечённого из кармана пиджака бумажника визитную карточку с логотипом своего банка и, не отпуская, дал Николаю до неё дотронуться.

– Отдавать не буду, незачем. Запоминай. И на работу не звони, звони на сотовый.

Николай пробежал номер глазами несколько раз, – можно надеяться, что он, учитывая его потенциальную важность, всё же запомнится. Если через 40 минут номер не вылетит из головы, то есть шанс, что в долговременной памяти останется хотя бы форма цифр, зацепившаяся за извилины необычно стильным шрифтом.

Они с Яковом вышли из кухни и наткнулись на одобрительные взгляды обоих дедов, сидящих над каким-то широкоформатным альбомом. На столе перед ними стояли микроскопические металлические стаканчики с чем-то сладко и густо пахнущим, вроде «Рижского Бальзама» или самарской «Расторопши».

– Ну что, поговорили?

– Поговорили, Яков Израилевич, спасибо.

Николай встал за спиной Алексея Степаныча, ожидая почему-то, что тот то ли тоже начнёт собираться, то ли проводит его хотя бы до дверей. Яков сел напротив – на рукоятку кресла, угрожающе заскрипевшего под общим весом, его и его деда.

– Ух, – сказал он. – Какая красота.

– Понимает парень, – ответствовал Рабинович-старший, поворачивая альбом так, чтобы было лучше видно его немаленькому внуку. – Вот так наши кораблики и выглядели, когда ходили. Вот на этом я сходил в Сплит в 64-м. А в 94-м его продали в Индию. Я с ребятами его провожал. Как мы тогда нажрались… Последний раз в жизни, наверное. А вот это, – он перевернул альбом уже к самому Николаю, – Это второй «Кронштадт», наследник. Любуйся. Продали его в том же году и той же конторе. Эх, моряки…

Дед Лёша начал возражать, что ничего такого в этом нет, корабли были старые и флотам уже не нужные, – этот разговор тоже, похоже, был не самый новый. Ну да, когда корабль списывают через один-два года после выхода из капремонта – это меньшей мере странно. Но то поколение крейсеров хотя бы успело отплавать своё, и «попилить» потраченные на их постройку деньги новое поколение адмиралов уже не сумело. Что вызывало у обоих стариков искреннюю благодарность вовремя определившей ориентировочные сроки их жизни судьбе.

– Давай, Колька, гуляй лесом, – напутствовал Николая всё-таки вышедший за ним в коридор дед, – он собирался остаться ещё на часик. Они обнялись – крепко и искренне, затем Николай пожал руки обоим Рабиновичам – старому и молодому. Однофамильцам великого книжника и известного моряка, и массы просто хороших людей. Яков Израилевич на прощанье осклабился, Яков Яковлевич – подмигнул.

Сбегав за курткой наверх, и отбившись от приглашения Натальи Евгеньевны на чай с очередными пирогами, он побежал домой. Было уже пора.

ШЕСТЬ

«Навыки стрельбы по людям появляются только тогда, когда стреляешь по людям. Навыки стрельбы по отстреливающимся людям появляются только тогда, когда стреляешь по отстреливающимся людям»

Один умный человек

Николай уже доужинал и теперь собирался с наслаждением растянуться

на полчасика на диване. Чтобы сделать это нечастое удовольствие ещё более приятным, он остановился у стойки с книжными полками, наклонив голову и водя взглядом по корешкам. Именно в этот момент и зазвонил телефон. Аппаратов в квартире было несколько, включая один в кухне, где была мама, поэтому то, что трубку взял именно он, было большой удачей.

– Коля! Коленька! – закричали в трубку немедленно после его «алло». – К нам пришли! Спрашивали про тебя! Лёша стрелял! Ой! Мы уже милицию вызвали, сейчас приедет! Ой!..

Осознавший то, что это говорит баба Наташа – жена Алексея Степановича, с которой он расстался какие-то полтора часа назад, Николай едва не уронил трубку вместе с челюстью.

– Наталья Евгеньевна! – заорал он в телефон. – Вы целы? Что Алексей Степанович?!

– А-а-а! – начали в трубку уже не кричать, а рыдать. – Он их убил! Мы уже Пашке позвонили, он приедет сейчас! И милиция! Ой, что-о-о же бу-уде-ет?!

– Я еду!

Не слушая, что договаривает сквозь свои крики Наталья Евгеньевна, Николай бросил трубку даже не затруднившись попрощаться – всё равно она его сейчас не услышит.

– Мама, мне надо убегать, – он заскочил в кухню, на ходу застёгивая ремень натянутых джинсов и запихивая под него полы рубашки. – Когда вернусь не знаю, может и завтра.

– Что-то случилось?

Мама застыла с чашкой в одной руке и мокрой губкой в другой. Секунду Николай колебался, но ответил всё-таки честно:

– У Вдового, Алексей Степановича, что-то стряслось, – только что звонила его жена. На месте разберусь.