Ладно, ладно, чуть другой конец.

«Сын его шукает, через родичей наших весточку из Америки прислал.» «Из АМЕРИКИ!? Це дило! Он, Михась, тебя проводит. Кто же в Остроге не знает, где кузнец дядька Яков живе.»

Про кузнеца придумал. А так план рабочий. В Америку и Канаду миллион человек с Западной в основном Украины подались перед революцией, во время и сразу после. Почему бы и Ивану Яковлевичу Острогину не податься?

Опять пошёл Иван Яковлевич Малгожату уговаривать помочь им. Девушка закрылась, перестала учить всех польскому языку и рассказывать о своём житье-бытье. От Ваньки вообще старалась держаться подальше. Не боялась. Игнорировала. За дело. Девушке такой миленькой и в челюсть хук. Сволочь.

— Чуть осталось пани, потерпи. — Молчит. — Так сходишь? Глупостей не наделаешь? — Молчит. — Малгожата?

— Я, — нос задрала.

— Чего «я»?

— Да, это по-немецки.

— Семён Семёныч. Хорошо. Только ты умойся, пыльные дорожки от слёз видны. И хватит плакать, тебе во Владивостоке с Валькой учиться понравится. Язык, ну, выучишь, ты девочка умная.

— Бубу-бу, — чего-то на языке Шопена себе под нос.

Эх, опять вслух планами поделился. Опять всё не так вышло. А чего, молча, ехать, так бог он всеведущ и мысли тоже обязан уметь читать.

Полицейских встретили в пяти километрах от Острога. Эти были на телеге. Двое. Поставили телегу поперёк дороги, наполовину её перегородив, и стояли, прямо как фашисты из фильмов про войну. Рукава закатаны, мундиры до пуза расстёгнуты и польские кепи эти сильно на немецкие смахивают. За спиной винтовки «Маузер». Не полицейские, а десант немецкий.

Брехт ехал прямо на них и не сворачивал, и не думал тормозить. В последнюю секунду успеет. Тормоза у «Мерса» мёртвые. Аж визг стоит. Ребята прыснули в сторону. Полковник им кулак показал. И ведь сработало. Не дёрнулись, за винтовочки не схватились, «Алярм» не стали кричать. Не, не ошибка. На самом деле. Тревога по-польски звучит именно «Алярм». Стибрили у немцев, даже сами придумать слово не смогли, а туда же — ВЕЛИКАЯ НАЦИЯ, от можа до можа.

Фу, хоть раз повезло. Может, нормальные хлопцы украинские, потом заслуженными бойцами с ОУНавцами станут.

В город, козе понятно, заезжать не стали. Только первые хаты появились свернули на просёлок и через пару минут выехали на берег здорового озера.

— Вот тут и заночуем на природе. Малгожата. Твой ход.

Событие тридцать третье

- Три года назад положил в туалете англо-русский словарь.

- И как? Наверно, язык уже выучил?

- Нет, но теперь, когда слышу английскую речь, хочу в туалет.

— Командир отдельного полка имени товарища Сталина — полковник Иван Яковлевич Брехт, — козырнул, забыв, что вместо положенной фуражки на нем кепка польская. Вспомнил, снял эту штуку и, повертев, хмыкнул, — Не обращайте внимание, это маскарад.

В большой горнице с иконами в красном углу за приличных размеров столом сейчас сидело трое. Отец его замкомвзвода или замка Ивана — Яков Яковлевич Острогин и два младших брата — Яков тоже и Олег.

— Нехристь, — сурово кивнул на божницу патриарх семейства.

— Ну, как бы и так можно сказать, я коммунист, ну, и потом вы же услышали фамилию. Брехт. Немец. А это православные иконы.

— Чушь, это. Нету богу разницы, людишки выдумывают себе препоны, — встал Яков Яковлевич и подошёл к божнице перекрестился троекратно, поклон низкий отвесил, — У тебя, значит, Ванька служит? — повернулся к Брехту.

— У меня. Геройский человек, недавно орденом «Красного Знамени» был награждён за бой с японцами по освобождению из плена наших железнодорожников и членов их семей на станции Маньчжурия. Он заместитель командира взвода. Зенитчик.

— Во как! — повернулся отец, к открывшим рты, младшим сыновьям. — Зенитчик. Командир.

— Сейчас в части проходит учёбу на командира взвода. Будет настоящий красный командир. Или по старому — офицер, подпоручик.

— Во как! Офицер! — опять глянул на сынов Острогин. — Кавалер ордена. А вы остолопы мне твердили, что сгинул Ванька. Панихидами всю душу извели. Я-то чувствовал, что старшой жив. Спасибо тебе полковник. Теперь и помирать можно спокойно.

На умирающего или помирающего Острогин походил слабо. С Брехта ростом, а в плечах и пошире будет. И кость в отличие от полковника широкая. Руку в запястье двумя руками обхватывать надо. Его Иван Яковлевич — сразу видно в отца пошёл, Крупнокалиберный Браунинг или М-2 со станком один легко переносит, а это шестьдесят кило. Взвалит полутораметровую бандуру на плечо и идёт спокойно, веса не замечая.

— Скоро свижусь с ним, ну, надеюсь, передать что? — Брехт в лоб с просьбой обращаться не хотел, встретили довольно холодно.

— Свидишься? — Острогин поглядел Брехту в глаза, — А что передать, не сюда под ляха звать, ты лучше скажи, как он там живёт, женился или нельзя у вас в армии?

— Женился. Жена первая красавица. Кореянка. Мальчонка у них не так давно родился, около годика ему. Дом ему от части выделили. Семь на восемь метров с мансардой. Участок тридцать соток. Все переживает, что абрикосов нельзя там найти саженцев.

— Семь на восемь, в два этажа, да разве такой зимой протопишь, — ахнул один из братьев.

— Цыц Яшка, полковнику чего брехать, — свёл брови аксакал.

— У нас никто ничего не топит. Центральное отопление в посёлке. Вода горячая по трубам бежит. Зимой жарко даже в домах. Форточки люди открывают. И канализация проведена. Нужник прямо в доме. Унитаз стоит, сделал своё дело, нажал на кнопку, и смыла всё вода. Не надо задницу на дворе морозить.

— Сказки! — опять вылез неугомонный видно Яшка. Так-то мужик лет тридцати с бородой и, как бы, не самый здоровый из Острогиных. Брехта точно выше на полголовы.

— Цыц сказал. Так что внук-то у меня басурманин. Косоглазый? — наклонил голову на плечо Яков Яковлевич, потом на другое. Прикидывал, наверное, как к этому относиться.

— У меня тоже жена кореянка. Двое детей. Ну, чуть другие глаза и карие. Нормальные дети. Там у нас половина населения корейцы. У многих жёны такие. Никто на это не смотрит.

— И у тебя полковник, а лопучут на каком языке? — прибьёт сейчас Яшку батя, уже оглядывается, где ухват стоит.

— Лопочут на обоих языках, а ещё их учат китайскому и немецкому. У меня приёмный сын есть Ванька, так тот на шести языках нормально говорит. Способности у него. Знает ещё японский и английский.

— Да, ну, ты, на шести?! — хрясь, Яков младший подзатыльник всё же словил.

— Иван Яковлевич, мы вечерять собрались, с нами заодно сидайте, али торопитесь? — переключился на гостя старший Яков.

— С удовольствие составлю вам компанию, тем более разговор к вам есть.

— Понятно. Яшка, давай девок сгоноши, пусть ставят на стол, да и настоечки вишнёвой четверть из погребца достань. Что за разговор на сухую. Это не разговор. Правильно господин полковник?

— Товарищ …

— Тьфу, ты, зарапортовался. Товарищ полковник. Молодой.

— Бригадой командовал в Испании, — блин ещё пить не начали, а уже хвастаться приспичило, одёрнул себя Брехт.

Услышал старший.

— Бригадой, так это получается — генерала дадут вскорости?

— Нет в РККА генералов, буду комбригом.

— Та, нехай. Комбригом, так комбригом, Сидайте, товарищ генерал, ось в красном углу.

Событие тридцать четвёртое

Вчера, объезжая яму на дороге, заехал в другой город.

Поколесив по многим городам России, я пришёл к выводу, что наши дороги кроют матом, а не асфальтом.

— Родина. Еду я по родине. Пусть зовут уродиной, А она мне нравится, Хоть и не красавица…

Не Юрий Шевчук из «ДДТ» пел, горланил полковник Брехт. Сидел за рулём своего зелёного «Мерседеса» и орал на всю Житомирскую область. И в ноты явно не попадал, не «пивец».

— К сволочи доверчива, Ну, а к нам — тра-ля-ля-ля… — Всё, дальше не помнил. Там дальше махровая антисоветчина. Вообще, писать песни про политику не нужно было Шевчуку. Есть же у него песни, про осень, про дождь. Хорошие песни, нет, вечно их, этих интеллигентов, тянет правительство и страну охаять.