Ладно, ввиду противления сторон будем решать проблемы по мере их значимости.

Примкнувших к нашей бригаде людей Шалима двенадцать человек. Наверняка среди них есть кто-то пользующийся наибольшим авторитетом после столь неожиданно почившего атамана. Этого либо сразу ломать, либо приблизить если лоялен, чтоб значимость свою чуял.

- Главный у них есть? – спрашиваю.

- Целых два: Клюй и Горя.

- Ну, два это слишком, – говорю. – Одного к костру позови, любого. Наших всех. Невул где?

- За дичиной ушел, двоих с собой взял, Щур где-то здесь.

Жила вдруг срывается с места, убегает к котлу мешать варево. Голец уходит разыскивать Щура. Я возвращаюсь в землянку, чтобы нацепить на пояс добытый в поединке с Шалимом меч. Мне бы еще парочку ножей для уверенности, хотя кого я обманываю, любой из парней на поляне победит меня в оружном бою. Не любой, так каждый второй.

Расселись впятером вокруг костровой ямы. Из моих не хватает только Невула, плюс рыжебородый Клюй из бывшей ватаги Шалима. Он невысок, коренаст и основателен с виду, в серых, быстрых глазах читается интеллект, присущий далеко не каждому из его команды.

Жила вручает каждому по деревянной мисе из грязного мешка и по засаленной ложке оттуда же. Голец, разрезает ножом на равные части притащенную откуда-то хлебную краюху. Большим черпаком отмеряется наваристой заячьей похлебки с пшеном. Вынутую из котла вареную зайчатину ломаем руками, разбираем парящие куски.

Собственно, места вокруг ямы хватило бы всему личному составу, но случай сейчас не тот, я собираюсь держать совет с костяком, выслушать предложения, пожелания и попытаться дожать тему с роспуском банды. Клюй сидит рядом со мной, по другую от него сторону я попросил сесть крепкого Щура. Так, на всякий случай.

- Оно и завязать можно, – чавкая заячьим мясцом, начинает рассуждать Голец, после того как я повторил для всех суть повестки. – Кабы было на что завязывать.

- Куда это ты клонишь? – настороженно спрашиваю хитреца.

- Клоню в сторону серебришка, которое ты всем в равной доле обещал.

Виснет пауза достойная величайших шедевров немого кино. Вот паразит, не мог промолчать... Серебро, серебро... Я хотел было обойти этот скользкий головняк, без особой, впрочем, надежды на успех, но Голец с самого начала не дает мне и шанса. Оно понятно, у него тоже вполне законный шкурный интерес имеется, ничто человеческое оказывается не чуждо и денщикам.

Молчу как партизан. А что сказать? Что надул их всех? Чревато, вообще-то, обидеться могут...

Общее молчание нарушает пришлый.

- Я так понимаю, ты не знаешь где серебро? – изломив черную бровь вполоборота ко мне хрипло спрашивает Клюй.

- Правильно понимаешь, – отвечаю со вздохом, а сам готов совершить цирковой номер, ведь если кинутся все и сразу меч я вытянуть не успею, тогда кувырок с бревна назад и бежать пока не догонят.

- А я с самого начала знал, что ты привираешь, – говорит с ухмылкой, облизывая ложку.

- Если знал – зачем своего атамана кинул? – спрашиваю.

- Да дурак он был Шалим наш. Невезучий дурак. Ватагу сколотил, таскал по лесам безо всякого толка. Все Волоса в подсобники призывал, требы совершал ежедневные, зазря, как оказалось. Мы за полтора года всего два обоза подсидели, да десяток верховых проезжих ограбили. Обоз один, правда, жирный был, да жир тот давно в сало подкожное отложился и потом вышел.

Клюй похлопал себя по впалому животу, а потом поведал, что Шалим притащил сюда ватагу от безысходности. Хотел новые места освоить, вернее, старые Тихаревские занять. В своих непроходимых чащах жили они впроголодь, людишки маялись, хитрые купцы и обозники лесов, где орудовал Шалим избегали. Поизносившиеся разбойнички грозились уйти из шайки и разойтись по домам у кого они есть, вот он и предпринял попытку сплотить, так сказать, коллектив.

- Ну, здесь бы он никаких новых мест не освоил, – говорит Голец. – Отсюда до ближайшей проезжей дороги два перехода. Это запасная заимка, на случай спрятаться.

- Знаю, – отвечает Клюй все с той же ухмылкой. – Ты еще у мамки на коленках умещался, когда мы с Тихарем эти землянки устраивали. Вон ту лично я копал.

Клюй мотнул головой на мое прибежище под сосной.

Понятно, думаю, небось и путь сюда Шалиму он указал. Да, непростой дядя, Клюй этот, поосмотрительнее бы с ним надо.

- Зато тут до реки всего ничего, – продолжил Клюй. – Не давал покоя Шалиму удачный налет Тихаря вашего на купеческие насады. Думал так же на лодках промышлять по водным дорожкам.

- Зря думал, – опять влезает Голец. – У нас одна лодка всего.

- Лодками разжиться – один день по обселенным берегам пошуровать, будто не знаешь.

- Знаю, – довольно кивает Голец, польщенный, что ему воздали должное.

Стало быть, Клюй затею Шалима поддержал, раз притащился сюда за своим неудачливым атаманом. Тоже сделал ставку на речной разбой. Почему нет? Операцию Тихарь провел образцово, ну, посопротивлялась охрана обозная, так ей за то и платят, обидно, что груз ценный под воду ушел, так ведь достали, забрали свое. Доверял, выходит Шалиму, а теперь дураком называет, где тут правда?

- А мне идти некуда, – отвечает на этот вопрос сам Клюй. – Дома нету давно, семьи и вовсе не было, я с измальства по лесам. То с одними, то с другими.

- От Тихаря почему ушел? – спрашиваю.

Лицо Клюя странно перекашивается, будто в нервном тике. Правая щека задирается к закатившемуся глазу, обнажая в страшном оскале желтые зубы. В этот момент Клюй сипит и трет горло скрюченными пальцами правой руки.

Неужели аллергия на крольчатину так проявляется?

К счастью, неприятный для свидетелей приступ быстро заканчивается. Клюй подбирает выпавшую ложку и спокойно продолжая черпать бульон из миски, говорит:

- То прошлое все, зачем вам? Ушел и ушел, с вами теперь вот. Тебя сейчас не это должно заботить, а как душегубов моих, твоих, то есть, – вовремя исправляется Клюй, – от бунта удержать. Слово, оно ведь, знаешь, не воробей. Разогнать их теперь уже не получится. Мне то серебро до одного места, все одно для пропоя, а им семьи кормить. Не сегодня – завтра Горя их всколыхнет, а там кое у кого твои головорезы родню побили. Думай, голова, на то ты и атаман.

Хитер – бобер. Кореша под нож толкает. Думай, говорит. А чего тут думать? Горе надо лоб зеленкой мазать, и чем скорее, тем лучше. Я переглядываюсь с Гольцом.

- Мне проще вас обоих убрать, – говорю. – Тебя вот прямо сейчас.

Мгновенно соображает Щур и поросший густым рыжим волосом кадык Клюя уже царапает лезвие ножа.

Клюй задрал подбородок захрипел, оказалось – смеется. Искренне так, аж трясется весь.

- Убери пока, – говорю Щуру. Не ровен час заметит кто, выручать приятеля метнется.

Тяну украдкой меч и острие в бок Клюю приставляю.

- Рассказывай-ка братец, чего тебе так под ножом весело стало, – говорю. – Мы тоже хотим посмеяться. Только говори не громко, договорились?

Ставлю свою пустую миску перед ногами на землю, двумя руками за меч берусь, готовлюсь продырявить рубаху и межреберье соседа, коли будет за что.

Клюй трет горло давно не мытыми пальцами, откашливается.

- Не над вами смеюсь – над Долей, – говорит. – Ты себе недавно жизнь спас, сказав, что знаешь где серебро. И я нынче спасаю, говоря, что скорее всего, знаю где Тихарь. Меня убьете, серебра не увидите как своих ушей.

Голец недоверчиво хмыкает да и мне заява эта доверия не внушает.

- “Скорее всего”это еще не наверняка, – говорю. – И с чего ты взял, что там где Тихарь, там и серебро?

- Где ж ему еще быть? – спрашивает, бульон из миски через край допивая.

Сыто крякает, миску поверх моей кладет и мы узнаем, будто язвила издавна Тихаря одна скрытная мыслишка. Да и не мыслишка, а мечта несбывная – ограбить такой обоз, чтоб добычи с него на всю жизнь хватило. Себе любимому хватило, благосостояние своих помощников его заботило мало. Высоко метил Тихарь, подворье желал иметь в Полоцке не хуже боярских и воеводских, холопов несколько сотен, терем трехпрясельный, конюшни, пашни и прочие помещичьи заморочки. Кое какие сбережения у него уже, естественно, имелись, но, совершенно недостаточные для претворения в жизнь сокровенного желания.