Под верхним просторным балахоном типа плаща на теле Тихаря обнаруживается тончайшая кольчуга из мелких колец двойного плетения. Подготовился, значит, дядя к неприятностям, а случая дурацкого не учел.
Миша стал помогать Гольцу снимать с трупа кольчугу. Никак меня подарком осчастливить собираются.
- Надевай, Старый, – говорит Миша, когда кольчужка оказывается у него в руках. – Вещь заграничная, выдержит практически все, кроме стрелы в упор, копья, рогатины и секиры.
Голец многозначительно кивает в поддержку Рваного.
- Спасибо, – говорю почти расстроганно. – Вы настоящие друзья. А нет ничего такого, чтобы и стрелу в упор и копье с рогатиной и секирой выдержало?
- Сверху еще свою старую наденешь для надежности, – говорит Рваный.
Хорошая идея. Ничего зазорного в ношении бронежилета на местный лад я не вижу. Чем больше кольчуг и чем они толще – тем лучше, я так считаю. Вот только облачиться в трофеи без посторонней помощи я так и не смог, сноровку в обращении со специфическим железом пока не приобрел. Провозились порядочно, аж взмокли все.
Еще не остывшая Тихарева кольчуга садится на исподнюю рубаху как влитая, даже рукава оказались нужной длины, точно по запястье. Разрез ворота немного широковат, много незащищенного мяса торчит наружу. Голец говорит, что шею, ключицы и лицо должна прикрывать кольчужная бармица, которая цепляется на крючках к шлему, но шлемов у нас, кроме Бура и Завида не имеется, так что покамест обойдемся, кольчужка и без того добрая.
Хоть какая-то с Тихаря польза. На него живого видов у меня было побольше, чем на мертвого. Мертвый он мне совсем не нужен. Впрочем, как и остальным, Голец, вон, даже не взгрустнул, укокошил мужика и доволен...
Втроем мы вылезаем из злополучной ямы, сидеть там нет уже никакого смысла.
В сосняке я предлагаю Буру вместо нас поместить в яму плененного Криню, чтоб не мешался и под раздачу случайно не попал. Есть у меня на его счет кое-какие прикидки, но их я пока не озвучиваю.
Случайной смертью Тихаря Бур крайне недоволен и возмущен, жаль ему, видите ли, упущенной возможности спустить с живого атамана шкуру. Ничего, перетопчется, потешит свои садистские наклонностикак нибудь в другой раз.
Связанного Криню отводят в яму. Бур советует лучшим лучникам ближе к утру обосноваться на деревьях, так как полагает, что раньше полного рассвета прихода гостей ждать не приходится. Он предвидит появления не больше десятка противников, хорошо вооруженных урманов среди них может быть как половина, так и больше. Этих надо постараться выбить сразу. С деревьев и обзор лучше и выцеливать можно на выбор как жестяных пингвинов в пневматическом тире.
Лучника у нас всего два, бронебойные стрелы только у Невула, у другого одни легкие, охотничьи. Бронебойные делят пополам, пяток на двоих если подстрелят уже дело.
Ввиду нехватки вооружения у моих разбойников, Бур с Завидом отдают им свои боевые топоры и ножи, сами остаются при мечах. Равного я успел подразоружить до этого.
На охранение отряжаю Жилу с одним из бывших Шалимовых боевиков по имени Хлип. Жила пообещал застрекотать сорокой, как только приближение чужих станет заметным и дать нам возможность изготовиться.
Под слегка удивленные взгляды братвы с помощью Миши напяливаю на себя вторую кольчугу. Становится мне тесно и тяжеловато. Чувствую себя медленным, бронированным танком, правда всего лишь от шеи до колен, но если в кого с разбегу врежусь – хана.
Вместе с Буром, Рваным-Овдеем, Завидом и на вид самым крепким из всех нас приятелем Бура по имени Дран, залегаем за ближайшими к схрону деревьями. Чуть глубже в лесу по обе стороны от нас располагаются все остальные, Голец обосновался левее под облюбованной Невулом сосной.
Ни о каких переговорах с противником вредный Бур слышать не хочет. Идея у него одна: кто бы ни пришел на встречу с Тихарем – жестоко бить. Ударить первыми должны мы впятером как самая боеспособная группа. Разбойникам надлежит охватить атакуемых с флангов, не дать разбежаться. Главарей планируется брать живьем.
Мы полулежим на коричневой подстилке из давно опавшей хвои под толстыми сосновыми стволами на разном друг от друга расстоянии, но не больше десяти метров. Ближе всех ко мне Рваный, до него я могу дотянуться ногой.
Рукоять меча в моей ладони нагревается до человеческой температуры. Клинок этого меча на конце сходится в острый треугольник, не шпага, конечно, но любое незащищенное мясо проткнуть хватит. Я готов не задумываясь пустить его в дело, прекрасно понимая, что едва ли не каждый здешний забияка задаст мне трепку любым видом местного оружия, отделает, что называется, как Бог черепаху. Нельзя надеяться, что всяк, подобно Шалиму будет изъявлять горячее желание сойтись со мной в рукопашной. Гораздо проще рубануть мечом, насадить на копье или утыкать стрелами. Так какой у меня шанс выжить сегодня? Правильно – ничтожный, одна надежда на кольчуги.
Терзаемый противоречивыми чувствами, поклялся я себе на берегу холодного лесного водоема: если уцелею, научиться владеть всем колюще-режущим арсеналом современного вояки. Понятно, что поздновато, но не совсем же дурак, кой чему обучусь, страсть, как неохота подыхать беспомощным.
Так, по ходу, Мишаня вырубается, поскольку начал активно клевать носом невидимое зерно, слишком ровно и шумно дышать.
- Не спать на работе, – говорю и в ляжку его носком сапога тычу. По мне так пусть и поспит, да, боюсь, уснет глубоко, тогда его могучий храп будет слышен на другом берегу озера.
Рваный встрепенулся, завозился. Продолжаем ждать. До рассвета еще далеко, желтая как масло луна лениво ползет по чернильному небу, ярко освещая мерцающий в ответ глаз озера и берег. Мы лежим в тени деревьев, мертвый свет ночного светила к нам почти не попадает.
Лесные комары, распробовав сладкой человеческой кровушки, налетают целыми роями с хорошо отрепетированным хоровым воем. Под такой аккомпанимент заснуть точно не получится.
Они появляются на рассвете, когда небо уже достаточно светлеет, а над водой ползет клубящийся сизый туман.
Из поверхностной дремы меня выдергивает истошное сорочье стрекотанье откуда-то слева. Думаю, несмотря на чувство голода и комариные нападки, бессовестно дрых не я один, потому как реакция на условный сигнал следует неадекватная. Кто-то резко зашевелился, кто-то спросонья пытается вскочить на ноги, Рваный недовольно забубнил что-то в согнутый локоть.
Предупредить нас Жила также припоздал. Его сорочий стрекот раздается лишь когда группа людей находится прямо перед нами на берегу, а вовсе не на дальнем подходе как было уговорено.
Пока расчухивались, свистит сверху стрела, потом еще одна, кто-то кричит. Звякнуло, ботнуло, упало что-то с железным грохотом. Я собираюсь подсчитать поголовье гостей, но Бур с Завидом и Драном синхронно подрываются к берегу, за ними с топором наперевес бодро устремляется Михаил Евгеньевич. Я тяну из ножен меч и, матерясь во все горло, следую за широкой спиной старшего товарища.
Вдруг спина Миши-Овдея резко принимает вправо, я инстинктивно дергаюсь туда же и вовремя – мимо левого уха пролетает нечто длинное и, думаю, острое. В следующую секунду я маятником ухожу влево и вижу, как прямо на меня набегает усатый мужичара с выпученными зенками и топором с месяцеобразным лезвием. Топор за плечом уже занесен для мощного удара. Шаг мне навстречу и страшное оружие со свистом начинает описывать дугу, в конечной точке которой находится моя башка. Все еще находясь в движении, я бухаюсь на колени и, не долго думая, изо всех сил тычу клинок снизу вверх, поймав супостата на длинном шаге, как раз промеж ляжек. Усач мигом забывает обо мне, забывает про свой топор, камнем выпавший из рук, валится на бок и бьется в страшных конвульсиях, зажимая рану руками. Из под него моментально натекает большая черная лужа. Вытаскивать свой меч из зажатых смертельной судорогой ног поверженного противника я не решаюсь. По мне что меч, что топор все едино. С топором в руках несусь к камню на берегу, к месту завязавшегося основного боя и почти сразу чуть не падаю, споткнувшись о лежащего на спине с разрубленным лбом одного из моих разбойников. На бегу успеваю увидеть Мишу и Жилу отчаянно отмахивающихся от наседающего здорового бородача сразу с двумя мечами в лапах. Отлично, значит Жила подоспел из своей засидки... А вот двое чужих на моих глазах в течении трех секунд зарубили секирами троих из бывших Шалимовых. Пока они стоят ко мне спинами я с разбегу вгоняю топор в шею того, что повыше и держась за крепко застрявшую в позвонках рукоять, как гимнаст, выполняющий соскок с брусьев, со всей дури лягаю двумя ногами в бок второго. Рывком выдираю топор из падающего тела, чтобы не остаться безоружным перед лицом взбешенного оппонента, который бросается на меня с утробным львиным рыком, видимо, взбесил я его своим ударом здорово. Он в круглом шлеме из-под которого выбиваются растопыренные белесые космы, длинная борода скручена в две толстые косички длиной до пупка, все тело плотно упаковано в длинную кольчугу с металлическими наплечниками и круглым нагрудником. В длинных руках бабочкой порхает тяжелая секира с наполовину окованным древком. Раза в два крупнее моего топора, а кажется, что легче как минимум втрое. Этим полукруглым лезвием в самый раз туши свиные на рынке разрубать. Или телеса человеческие даже в такой броне как у меня.
