– Значит, не пьян?! – переспросил Бонифацкий, закипая. – И пробки, выходит, не нюхал?

– Вацлав Збигневович?! – начал телохранитель, ужасно коверкая трудновыговариваемое и на трезвую голову отчество шефа, – Я сказал, что не пил… водки. Пива немного дернул. Было, б-дь…

«Наверное, бочку», – подумал Бонифацкий, решив про себя, что подождет с выволочкой до утра.

– Что там за бега в коридоре, Артур? – спросил Бонифацкий.

– Ребята гуляют, – пояснил Желтый с вызовом, так легко переходящим в агрессию.

– Что значит, гуляют?!

– А то и значит, Збигнич, что страха пацаны натерпелись. Столько наших за сегодня порешили. Что, бляха, уже и погулять нельзя?

Боник проглотил слюну, которую ни с того, ни с чего начала вырабатывать соответствующая железа после того, как он, наконец, почувствовал смертельную угрозу, исходящую от этого человека. Нанятого, кстати, чтобы его защищать.

– Мы, между прочим, – добавил телохранитель, нависая над шефом, как утес над горной дорогой, – вашу бабу ищем. Ту самую, из-за которой все началось.

– В подвале ищите? – не удержался Бонифацкий.

– Ага, здесь, – сказал телохранитель. – А вы запрещаете?

– Нет, конечно, – сказал Боник, напрягая все силы, чтобы не выказать страх, как перед собакой, которая может напасть. – Хорошо, иди. – Образ старого шкипера, схлопотавшего черную метку от взбунтовавшейся команды на первых страницах любимого в юности «Острова сокровищ» промелькнул в голове Бонифацкого и выпал инеем между лопатками.

«Что бы в таком случае предпринял Витряков? – спрашивал он себя, прикрывая дверь. – Пристрелил одного или двух уродов? Или просто набил бы морду каждому второму? Или с ним заведомо ничего подобного не приключилось бы просто потому как фамилия у него другая?» — размышлял он, привалившись к косяку плечом.

– Что происходит? – подала голос с лежака Тамара.

– Черт знает что! – честно сказал Бонифацкий. Из коридора донеслись маты, еще несколько человек прошлепало мимо двери в сауну.

– Иди ко мне…

Боник посмотрел на нее с тоской, подумав о трудолюбивом дворнике, честно орудующем лопатой в разгар снегопада без малейшего шанса расчистить тротуар от заносов.

– Какого черта им нужно в подвале?

Снаружи кто-то закричал. Похоже, кто-то кого-то ударил. Потом бичом прогремел выстрел.

– Нахуя?! – крикнул испуганный, и, одновременно, пьяный голос.

– Руки забери, пидор!

– Кончайте, пацаны. Всем, блядь, хватит! – крикнул еще кто-то.

– Хватит ЧЕГО?! – одними губами сказал Бонифацкий.

– Наверное, вашего коньяка, – подумав, шепотом ответила Тамара.

– Моего коньяка?! Какого коньяка?! Что ты имеешь в виду?!

– Я думаю, они вспомнили о ваших запасах. О вашем погребке, с марочными винами и коньяками, Вацлав Збигневович.

– О моей коллекции?! – воскликнул Бонифацкий. – Ты хочешь сказать, что они жрут мой коньяк?! Дай мою одежду!

– Не ходите, Вацлав Збигневович! – взмолилась Тамара.

– Ну уж нет! – крикнул Бонифацкий.

– По-моему, лучше пролить свой коньяк, чем свою кровь, – бросила горничная. Боник понимал, она абсолютно права, тем не менее, он начал лихорадочно одеваться, готовый придушить ее за эту чертову правоту. Схватив семейные трусы в красный горошек, которые подала ему женщина, Боник, в запале попал обеими ступнями в одну дыру и наверняка упал бы, если б верная Тома не схватила его за руку. Он повис на ней, балансируя и чертыхаясь. В этот момент кто-то врезал по двери и она распахнулась, потому что Бонифацкий, после разговора с Желтым, не удосужился опустить засов. Вацлав Збигневович вскинул голову и обомлел. В дверях стояла Юлия.

В своем похожем на носовой платок платье девушка была почти обнажена. Перекошенное от ярости лицо с размазанной по щекам косметикой наводило на мысли об оскорбленной амазонке, или о красивой, но невероятно злой богиней, которую обвели вокруг пальца.

«Она бухая и вне себя, – констатировал Бонифацкий, продолжая висеть на Томе с трусами, надетыми на одну ногу. – Ну, началось».

– Не помешаю, папуля?! – визгливым голосом осведомилась Юлия, рыская безумными глазами то по белому переднику Тамары, надетому на голое тело, то по трусам, застрявшим на полпути к промежности.

– Как ты можешь помешать, детка? – пролепетал Боник, покрываясь бурыми пятнами.

– Ах ты старый похотливый буй! – зашипела Юлия, медленно наступая на них. Закусив губу до крови, она судорожно то сжимала, то разжимала пальцы, увенчанные длинными и холеными ногтями полной бездельницы. Боник не мог от них оторваться, справедливо опасаясь за глаза, которые Юлия запросто могла выцарапать. – Козел! Презерватив долбанный.

– Это не то, что ты думаешь, сладенькая, – промямлил Бонифацкий. – Это совсем другое.

– Да ну! – взвизгнула девушка и, нагнувшись, подцепила двумя пальцами изящный пояс с чулками, которые недавно сняла с себя Тамара. – Муфлон. Конь педальный! – Огнемет говорил мне, что у тебя, дегенерата, только на старых вешалок хуй стоит. А я еще не поверила! Чтобы ты после нее меня трахал, ублюдок!

Пятясь, Боник с Тамарой очутились за диваном, жалея, что он не может, по их желанию, превратиться в минное поле или, скажем, бурную горную реку. Диван был явно недостаточным препятствием для Юлии.

– Я тебе сейчас зыркалы твои блудливые выцарапаю! – шипела девушка. Ее слова не казались Бонику пустым обещанием. – А тебе, сука старая, – она сконцентрировала внимание на Тамаре, – калоша злоебучая, да я тебе матку выковыряю! Давай, сука, раздвинь ноги! По-хорошему!

– Сладенькая, – подал голос Боник. – Не психуй. Это не то, что ты думаешь. Это… это просто физиология, понимаешь? Как с резиновой куклой. Как с той вагиной из пластика, которую Витряков припер в феврале из секс-шопа, помнишь? Никаких чувств. Абсолютно никаких чувств. Просто, я так хотел тебя, детка, но ты ведь спала, и, чтобы тебя не будить…

– Сволочь, блядь! – неожиданно Юлия заплакала.

– Это же просто мясо, – сказал Бонифацкий, слегка хлопнув Тамару по ягодице. Та же вагина из секс-шопа, просто упаковка другая. Та в коробке и целлофане, эта на двух ногах. Ну, прости, девочка, ты же знаешь, как я люблю тебя. Как не переношу, когда ты плачешь. – Поскольку Юлия продолжала сотрясаться от рыданий, Боник, наконец-то справившись с трусами, накинул халат и шагнул к ней, протянув руки.

– Ну же, все в порядке, сладенькая. Успокойся. Сейчас она уберется и мы…

– Какая же ты мразь! – выдавила девушка через рыдания.

– Не надо так говорить, – увещевал Боник. Юлия, плача навзрыд, тем не менее, позволила ему себя обнять. Вскинув глаза на Тому, Вацлав Збигневович сделал ей знак убираться.

– Куда? – одними губами спросила Тамара.

– Да куда хочешь!

– Браво, блядь! – сказал за спиной лающий, хрипловатый голос. Одновременно Боник услышал хлопки. Тот, кто говорил голосом покойного Витрякова, еще и аплодировал. Боник попытался обернуться на эти звуки, получилось не сразу, движения были какими-то рваными. Наконец, ему это удалось. Он выпустил Юлю и та, в свою очередь, замерла, как обесточенный агрегат.

В дверях стоял Витряков, с головы до ног перепачканный грязью, окровавленный, в изодранной в лохмотья одежде, но живой. Леня хлопал в ладоши, на некоторых пальцах не хватало ногтей, на коже запеклась кровь. Кривая улыбка на скуластом лице Огнемета куда больше напоминала жуткую маску.

– Браво, Вацик. Сделай еще разок, на бис. Я, б-дь на х… смотрю, вы меня по полной программе оплакиваете…

Выбравшись из комнаты, они медленно побрели вдоль коридора, мучительно вслушиваясь в пьяные вопли боевиков, которые бродили где-то совсем неподалеку. К счастью, лампы в коридоре были выбиты почти все, за исключением одной, которая мерцала за поворотом.

– Что они делают? – шепотом спросил Бандура.

– Грабят ви-винный погребок, который принадлежит Вацику Бонифацкому, – отвечал Армеец. – Нам э-это только на руку. Чем пьянее они будут, тем больше у нас шансов. Со-согласен?