И Констанция вновь уносилась своими мыслями в прошлое. Она слышала голос Филиппа Абинье, слышала где-то совсем рядом, будто он шептал ей на ухо:

— Констанция, Констанция, я тебя люблю, я хочу, чтобы ты была счастлива, чтобы ты была со мной рядом. Констанция, Констанция, не уходи, не уходи…

Но как будто бы налетали порывы ветра, и голос Филиппа Абинье уносился куда-то вдаль, и Констанция лишь слышала далекое эхо:

— Люблю, люблю…

Но она уже не понимала, говорит ли это Филипп Абинье, то ли это голос Виктора Реньяра, то ли она

Слышит шепот своего мужа Армана де Бодуэна, который сидит рядом с ней и что-то шепчет на ухо.

Констанция вздрагивала и приоткрывала глаза. Пальцы музыканта быстро пролетали по клапанам флейты, голос певца взлетал куда-то очень высоко, а присутствующие на концерте слушали, затаив дыхание.

«Боже, боже, неужели все это было со мной? — думала Констанция, вновь прикрывая глаза. — Неужели я когда-то была маленькой девочкой, потерявшей родителей, а потом вновь чудесным образом нашедшей свою бабушку. Я обрела свое настоящее имя, фамилию, богатство… Неужели я потеряла Филиппа Абинье, неужели все эти ужасы, весь этот кошмар произошел со мной? Нет, нет, это было не со мной, это было с другой Констанцией, не с той, каковой я являюсь сегодня вот в этом королевском дворце, в этом мягком кресле».

— Констанция, я люблю тебя, — послышался шепот Армана. — Да, да, дорогой, — едва шевеля губами, произнесла Констанция, — я это знаю.

— Я хочу, чтобы ты об этом не забывала.

— Я об этом помню всегда, и я тоже хочу, чтобы ты знал — я тебя люблю, — прошептала Констанция и огляделась по сторонам. Казалось, все слушают музыку, правда, несколько вельмож дремали и их парики даже съехали набок.

Констанции захотелось рассмеяться, и она улыбнулась. Графиня де Бодуэн посмотрела на свою невестку, и ее тонкие губы дрогнули.

«Да, совсем не умеет себя вести эта выскочка, улыбается неизвестно чему. И угораздило же моего сына взять себе в жены такую женщину! Ведь мой Арман достоин лучшей доли. Хотя что уж тут душой кривить, Констанция Аламбер прекрасна и навряд ли при дворе есть женщина, которая сможет сравниться с моей невесткой красотой. Правда, вот ума бог ей не дал, но это для женщины и не является важнейшим качеством».

Графиня де Бодуэн поднесла кружевной платочек к своим раскрасневшимся векам и принялась промокать слезы. Ей хотелось, чтобы все думали, что это музыка вызвала такой сильный прилив чувств. Но на нее никто не обращал внимания, а если кто и удостаивал взглядом, то только потому, что старая и некрасивая графиня де Бодуэн сидела рядом с прекрасной Констанцией. И многие мужчины, даже пожилые придворные министры, время от времени бросали на Констанцию многозначительные взгляды и их губы шевелились, как бы произнося слова восхищения красотой молодой женщины.

Единственный, кто даже ни разу не удостоил Констацию своим взглядом, был король. Он стоял у плотно зашторенного окна спиной к залу и к музыкантам и, отодвинув тяжелую бархатную штору, смотрел в узкую щель на улицу.

«О чем он думает? — глядя на широкие плечи короля, подумала Констанция. — Почему он все время стоит спиной ко всем? Хотелось бы увидеть его лицо, услышать голос. Хотя, какое это имеет значение, какой у короля Витторио голос и как он выглядит. У меня есть муж, которого я люблю, есть свой новый дом — и к чему мне думать о каком-то короле, о его выражении лица? У короля своя жизнь со своими проблемами и тревогами, а у меня, Констанции де Бодуэн — своя. Но все же интересно, о чем думает король? А может быть, его мысли, как и мои, под воздействием музыки уносятся очень далеко. Может быть, и король вспоминает всю свою прошедшую жизнь, вспоминает любовь, цветы, безоблачное небо, пение птиц, шелест травы… Может быть, король вспоминает яркие звезды на черном бархате ночного неба, серебряный диск луны, всплывающийнад холмами. А может быть, он вспоминает войны, походы или лица своих возлюбленных женщин?»

И тут вдруг Констанция услышала голос Армана.

— Дорогая, что-нибудь случилось?

— А? Что? — Констанция обернулась к мужу. — Ты о чем-то спросил, Арман?

— Что-нибудь случилось? — зашептал граф де Бодуэн. — У тебя, Констанция, такое странное выражение лица…

— Нет, дорогой, я просто задумалась. Это музыка навеяла на меня всевозможные воспоминания.

— Не надо, не надо, дорогая, не думай о прошлом, ведь оно у тебя было такое тяжелое.

— Нет, дорогой, у меня было прекрасное прошлое. Арман положил свою ладонь на руку Констанции и несильно сжал пальцы своей жены.

— Я люблю тебя.

— Не мешай, я хочу послушать музыку. Этот мальчик поет просто восхитительно!

Детский голос дрожал, распевая старинные песни о любви. И Констанция вновь принялась вспоминать свою прошедшую жизнь. Но на этот раз она как ни пыталась, не могла вызвать далекие видения, не могла восстановить в памяти лицо Филиппа Абинье, Виктора Реньяра, старого Гильома, Этель, Лилиан, никого изпарижской жизни. Казалось, какая-то плотная пелена тумана застлала, отрезав ту жизнь от сегодняшней.

Самым далеким воспоминанием была прогулка с Арманом. Они скакали на лошадях в предместьях Парижа. Волосы Констанции развевались, Арман смеялся, время от времени придерживая лошадь и громко звал:

— Констанция! Констанция! Скорее сюда, смотри, какой прекрасный вид!

Влюбленные въехали на холм, и Арман простер вперед руку. — Смотри, какой голубой горизонт. Вот там, далеко, находится мой дом. Там Пьемонт, там король Витторио и туда я увезу тебя, Констанция, туда.

— Да, увези меня, Арман.

Констанция вспоминала, как они с Арманом, утомленные скачкой, остановились у какого-то заброшенного сарая и привязав к дереву лошадей, вошли в прохладные сумерки. Сквозь дырявую крышу лился свет, в нем танцевали пылинки, порхали бабочки, с громким жужжанием пролетела пчела.

— Здесь прекрасно как в церкви, — сказала тогда Констанция и вспомнила сейчас даже запах, заполнявший тот большой заброшенный амбар.

Это был запах зерна и скошенного свежего, сена. Аромат клевера был густым и сладким. Казалось, он настолько плотный, что к нему можно прикоснуться рукой и ощутить его тепло. А пылинки продолжали танцевать в косых лучах света. Арман взял Констанцию за руку и медленно повлек в глубину амбара. Тяжелая дверь со скрипом затворилась, как бы отделив влюбленных от яркого солнечного света, от ветра, от птиц и от всего того мира, в котором они находились еще несколько мгновений тому назад.

— Идем, идем, скорее, — увлекал ее Арман. Констанция не противилась и следовала за графом покорно и робко.

— Сюда, — шептал граф, ведя Констанцию в дальний угол, где был разложен сухой клевер.

Остановившись прямо в лучах золотистого солнечного света, Арман привлек к себе Констанцию и страстно поцеловал. Констанция ответила таким же горячим поцелуем. Граф де Бодуэн поднял возлюбленную на руки и закружился на месте, весело выкрикивая:

— Люблю! Люблю тебя, Констанция, ты должна быть моей и только моей.

— Погоди, Арман, погоди, — восклицала Констанция, — ты должен ответить мне на один вопрос…

— Никаких вопросов! Все вопросы потом…

Арман продолжал кружиться с Констанцией на руках. Солнечные лучи слепили Констанцию, она прикрывала глаза, улыбалась, а Арман целовал ее вгубы, щеки, глаза. Наконец он успокоился, медленно опустился на колени и бережно положил свою возлюбленную на ворох сухого шуршащего клевера, продолжая целовать ее губы, щеки, шею, все ближе и ближе подбираясь к груди.

— Нет, Арман, успокойся, ты должен ответить на один единственный вопрос, — шептала Констанция, отвечая на страстные поцелуи Армана.

— Ну что ж, я тебя слушаю.

— Ответь, много ли у тебя было до меня женщин?

Арман задумался, еще окончательно не придя в себя.

Его глаза сверкали, губы подрагивали, а на лице было такое выражение, будто у него только что забрали чашу с целебным питьем, а он смертельно болен.