— Нет, — воскликнула королева, — я хочу уехать вместе с тобой. Король зло сверкнул глазами, и королева замолчала.

— Скажи моему сыну, пусть собирается. Королева поклонилась и покинула гостиную. Эвакуация проходила впопыхах, бралось только самое ценное, самое дорогое.

— И приготовьте для меня большую карету.

— Слушаюсь, ваше величество, — сказал дворецкий, — распоряжение уже отдано.

— Хорошо, — крикнул король, вбегая на второй этаж туда, где он оставил Констанцию.

Та лежала с открытыми глазами, она выглядела так, будто ее распяли на этой большой белоснежной кровати.

— Ну что там? — спросила она, прислушиваясь к грохоту далекой канонады.

— Да ничего, дорогая, все нормально. Я отдал распоряжения и на рассвете мы покинем Риволи.

У королевского дворца собирались разрозненные остатки разбитых полков, беженцы. Весь подъезд и вся центральная аллея были запружены повозками убегающих крестьян, истошно ржали лошади, мычали коровы, блеяли овцы. А на горизонте все ярче и ярче пылало зарево. Крестьяне испуганно оглядывались.

— Это наше селение горит! — кричал седоусый мужчина.

— Да, да, наше, а вон там горит другое селение, люди из него ушли еще вчера, там остался только священник, — говорил седоусый, — он не захотел уходить.

— Да, у вас в селении хороший священник. Вдруг какая-то женщина истошно завопила:

— Это все она, она! Шлюха, королевская шлюха виновата, из-за нее король потерял голову!

— Шлюха! Шлюха! — подхватило сразу же несколько голосов.

Король плотно прикрыл окно и задернул тяжелые шторы.

— Что они кричат? — чуть-чуть приподнявшись, спросила Констанция.

— Они обезумели от страха, вот и орут.

— Нет, по-моему, они кричат, что все произошло из-за меня.

— Да нет же, нет, Констанция, успокойся, все произошло из-за меня.

— Вот видишь, и они, весь народ обзывает меня королевской шлюхой.

— Да будь они неладны все! Для меня ты самая дорогая и любимая.

Послышались выстрелы. Король подошел к окну и, отдернув штору, выглянул.

— Что там? — осведомилась Констанция.

— Солдаты стреляют в крестьян, которые рвутся во дворец.

— Они, наверное, хотят меня растерзать, — сказала женщина, и на ее лице появилось странное выражение, такое, будто ей даже эта мысль была приятна.

— Не думай об этом, это чернь, взбесившаяся и обезумевшая чернь.

— Нет, они, Витторио, правы, я королевская шлюха и все, что произошло, произошло из-за меня.

— Да нет, просто так было угодно Богу, Констанция. А у дворца разбушевавшийся народ продолжал скандировать:

— Повесить! Сжечь эту мерзость! К тому же она смертельно больна!

— Повесить ее вот здесь, на дереве! — кричал молодой парень.

Эта графиня де Бодуэн ведьма, к тому же она француженка!

— Француженка! Француженка! — подхватило сразу несколько десятков голосов. — Повесить! Повесить!

Король, как затравленный зверь, огляделся по сторонам. Наконец, он увидел сложенное в дальнем углу оружие. Он подбежал, схватил ружье и, распахнув окно, даже не целясь, выстрелил в толпу.

Кто-то вскрикнул и послышался стон. Люди бросились врассыпную, но буквально через несколько минут они скандировали в другом месте:

— французская шлюха! Повесить! Распять! Утопить! Сжечь!

— Мерзавцы! Мерзавцы! Где солдаты?

— Они правы, Витторио, они правы, действительно, я всего лишь шлюха.

— Замолчи, иначе я застрелю тебя!

— Если ты это сделаешь, я буду счастлива.

— Замолчи! — король подбежал к двери и ударом ноги распахнул ее. — Карета готова? — крикнул он в темный коридор, по которому сновали слуги, вынося картины, скульптуры, серебро.

— Да, ваше величество, — сказал появившийся как будто из-под земли дворецкий.

Король вбежал в спальню, закутал Констанцию в одеяло и бережно неся на руках, спустился к карете. Он уложил ее на сиденье, сам сел рядом.

— Трогай! — приказал он кучеру.

Тот натянул поводья и шестерка лошадей с трудом пробиваясь среди крестьянских повозок, коров, лошадей, отступающих солдат, двинулась по дороге.

А вокруг кричали:

— Шлюха! Шлюха! Она во всем виновата, она одурачила короля, околодовала его! Сжечь! Сжечь!

Толпа беженцев бросилась к карете короля и кто-то открыл дверь.

— Вот она! — закричали все, увидев белое одеяло, в которое была закутана Констанция.

Но в это время прогремел выстрел и смельчак, взмахнув руками, упал на землю.

— Если еще кто-нибудь приблизится, застрелю! — рявкнул король.

Толпа крестьян бросилась врассыпную.

— Вот так! — сказал Витторио, закрывая дверь и задергивая шторы. — Кучер, гони! — выглянув в окошко, бросил король.

— Ваше величество, дорога запружена, там люди.

— Гони, я тебе сказал!

И кучер, приподнявшись на козлах, стал щелкать кнутом и истошно кричать:

— Дорогу королю! С дороги! Два офицера верхом, с факелами в руках, помчались впереди кареты, расшвыривая людей направо и налево.

— Мне наплевать на них на всех, — шептал король, склонясь к Констанции, — мне наплевать на Пьемонт, у меня есть только ты и больше ничего и поэтому я пойду на все, чтобы спасти тебя. Констация закрыла глаза.

А король гладил своей крепкой ладонью ее волосы, не уставая приговаривать:

— Ты для меня все. Спи, спи, Констанция, спи моя дорогая.

Карету подбрасывало, трясло, а Констанция и в самом деле заснула. Силы понемногу возвращались к ней.

Когда Констанция проснулась, в окошко кареты ярко светило солнце. Она даже зажмурилась.

— Боже, солнце, — прошептала женщина.

— Да-да, солнце, уже полдень, дорогая, сейчас я буду тебя кормить.

— Где мы? — Констанция выглянула в окошко.

— К вечеру будем у границы Пьемонта.

— Ах, да, я и забыла, ты спасаешь меня, бросив королевство.

— Я тебе уже говорил, плевать мне на корону и на все почести, для меня нет ничего важнее, чем ты, Констанция, чем твое здоровье, за тебя я готов отдать все. Констанция улыбнулась.

— Птицы поют, — вдруг произнесла она.

Король вздрогнул, будто ему сказали что-то ужасное.

— Да-да, птицы, — он отдернул шторку на втором окне.

Какой красивый день, — вдруг сказала Констанция, видя лишь проплывающие за окном деревья и голубой горизонт.

— День красивый, — как бы не понимая, о чем говорит Констанция, произнес король.

— Да, день красивый, — повторила женщина.

— По-моему, ничего особенного, день как день, — пожал плечами король. — А как ты себя чувствуешь? Констанция вздрогнула.

— Не знаю, — она медленно вытащила руку из-под одеяла и взглянула на свою кисть, обезображенную засохшими язвами. — Ужасно! — прошептала она.

— Да нет, что ты, уже хорошо, — принялся успокаивать ее Витторио. — Видишь, они подсохли, зарубцевались, не гноятся, скоро ты окончательно поправишься.

— Нет, нет, я буду выглядеть ужасно!

— Не переживай, — попробовал успокоить свою возлюбленную король.

— Я даже боюсь брать в руки зеркало.

— А ты пока и не бери его, тем более, что я скажу, чтобы тебе его не давали.

— Боже, опять запреты.

— Да, зеркало пока еще тебе, Констанция, ни к чему. Вот через несколько недель, может быть через месяц, я сам тебе его дам.

— Через месяц… — прошептала Констанция, — какой это большой срок!

— Да нет, по сравнению с тем, что мы с тобой пережили, это небольшой срок.

Карету подбрасывало, покачивало, а король держал в своих ладонях руку Констанции и говорил:

— Скоро все будет хорошо, все будет хорошо. Но Констанция не слышала этого, она вновь уснула.

Прошел еще месяц. И вот однажды утром король Пьемонта Витторио распахнул дверь комнаты, в которой на огромной постели под белым балдахином лежала Констанция. Ее лицо скрывала маска, на руках были повязки.

— А вот и я, — сказал король, входя в комнату.

— Что? Что ты говоришь? — послышался голос Констанции из-под маски.