– Так, где же еще два патрона? – повторил Власов свой вопрос.

– Да я их еще тогда, ну, сразу, как купил, пару раз попробовал, как он стреляет. Словом, мы их на даче расстреляли. Шашлыки. На майские. И много там ворон летало.

– И есть тому свидетели? Что расстреляли два патрона по воронам?

– Есть, конечно.

– И вы их назовете, перечислите?

– Могу.

– Они все будут тоже отвечать, по-видимому, как сообщники. Вы это понимаете?

– Сообщники? Почему?

– Как почему? У вас же незаконное оружие на руках. А ваши друзья – укрыватели.

– Тогда я их в этом случае не назову.

– Тогда их нет – свидетелей?

– Тогда их, значит, нет.

На столе зазвонил телефон, и Власов взял трубку:

– Да?

– По поводу пистолета, Владислав Львович... Пистолет Макарова, номер 47125371...

– А-а, понятно! – Власов прижал трубку к уху как можно плотнее, чтобы никто кроме него не смог ничего расслышать. – Вы говорите потише, пожалуйста, не так громко... А то прям в ухо кричите.

– Слушаюсь, – голос в трубке снизил тон до уровня доверительного шепота. – Значит, порадовать вас, Владислав Львович, мне нечем. Это очень старый номер. В семьдесят первом он сделан был, этот пистолет. С завода ушел в МВД. Там был и списан, в законном порядке. Списан и уничтожен, все как положено. То есть его как бы нет в природе. В данный момент. И ничего на нем не висит.

– Ну, слава Богу, что вы так быстро раскопали такие тонкие обстоятельства! – Власов выдал в трубку эту полную тюлю, адресуя ее, конечно, сидящему напротив Белову, а вовсе не собеседнику на том конце провода.

Однако тот далекий собеседник, не врубившись, принял на свой счет.

– Да ничего мы не нашли! Откуда знать, как он на самом деле ушел на руки? Это ж годы! Выводили войска из Германии, с Польши. Воровали ж повально, начиная с ефрейторов, и чем выше, тем больше. И все заметали следы, каждый по-своему. Никаких концов – можно и не думать.

– Спасибо большое! – оборвал телефонные излияния Власов. – Вы очень нам помогли! – прочувственным голосом добавил он и положил трубку.

– Ну что – неужели нашли? – искренне удивился Калачев.

Власов с необыкновенно самодовольной рожей утвердительно кивнул Калачеву и повернулся к Белову:

– А из вашего оружия, милейший, оказывается, совершено пять убийств в четырех разбойных налетах. Каково?

– Да не может быть! – отмахнулся Белов. – Гарантирую – это просто ошибка!

– Уверены? – Власов склонился вперед, к Белову. – Совершенно уверены? Вот, при свидетелях я вас спрашиваю.

– Абсолютно. На все сто процентов. Этого не могло быть.

– Ясно, – удовлетворенный Власов откинулся на спинку стула. – Однако если вы, как только что утверждали, купили этот ствол с рук – откуда же у вас могла появиться такая уверенность, а? Все еще не поняли? Ага. Объясняю. Допустим, убийца вам этот пистолет и продал. Могло такое случиться? Вы утверждаете – нет! Отсюда вытекает немедленно, что уж в одном-то из двух случаев вы были неискренни. Либо когда утверждали, что купили его у незнакомого вам, постороннего лица, либо когда клялись, что стволик этот чист, как душа младенца. Верно я рассудил, Иван Петрович?

– Да. Похоже на то, что Николай Сергеевич хорошо знает историю этого пистолета, мне так показалось.

Белов ощутил, что влипает все глубже и глубже.

– И ведь глупость-то какая, Иван Петрович, – при свидетелях-то такое ляпнуть. Да и с двумя патронами сознаться: на даче, по воронам... Эх-х-х... Не было, надо было сказать, этих двух патронов нет – и все тут! Хоть на куски режьте – не было! А что касается предыстории пистолетика – так тут правильный ответ тоже очевиден – не знаю ничего, вам виднее.

Белов, давно уже понявший свою промашку, лихорадочно соображал. Было страшно обидно вляпаться столь просто. Уж ему-то, профессиональному художнику, лучшую половину жизни прокрутившемуся среди худсоветов, закупочных комиссий, комитетов, фондов, руководящей сволочи... А тут всего-то – какой-то паршивый старший следователь прокуратуры... По особо важным делам? Щенок по сравнению с любым презервативом из секретариата Московского отделения Союза художников! Обидно до слез!

Внезапно в голову Белову пришла мысль о том, что Власов и словом не обмолвился об их дневной стычке в мастерской Тренихина. Почему? Объяснение может быть только одно – он не хочет это вспоминать при Калачеве. Они оба ведут это дело. И скорее всего, у них есть какие-то игры, трения между собой. На этом можно попробовать сыграть. Вбить клин в эту брешь. Как человек Калачев в сто раз симпатичней, корректней козла Власова. Неужели между ними действительно трещинка? Проверить. Проверить!

– Я вам объясню без труда, почему я был уверен относительно чистоты пистолета, – спокойно сказал Белов. – Я – экстрасенс. Такие вещи я просто чувствую.

– Как сцепщик, которого не было? – съязвил Власов.

– Да. Именно так, – невозмутимо согласился Белов. – Как сцепщик, который был. Наличие своих экстрасенсорных способностей я легко могу доказать вам не сходя с места, здесь, сейчас, при свидетелях!

– О-о, мы были бы вам весьма признательны. – Власов повернулся к понятым: – Как, товарищи, мы вас не очень задерживаем?

– Да что вы, что вы! – заквакали наперебой понятые. – Нам жутко интересно.

– Тогда прошу! – кивнул Власов Белову. – Сэкстрасенсируйте нам тут что-нибудь такое этакое...

Белов напрягся, сконцентрировав свой взгляд у Владислава Львовича на переносице.

– Ага... Есть... – произнес он секунд через двадцать. – У вас есть дискомфортные ощущения... в правой руке!

– Еще бы нет! – обрадовался Власов. – Вы же сами мне вчера ее чуть-чуть не сломали! Болит до сих пор! Ничего себе телепатия: сам же, понимаешь, применил рукопожатие...

– А еще... – невозмутимо продолжил Белов. – У вас жутко болит шея. Тут вот – самое горло.

– Что? – по лицу Власова пронеслась искра замешательства, безусловно, замеченная всеми.

– Шея, – повторил Белов. – Горло. Или это тоже результат вчерашнего рукопожатия?

– Нет! – быстро ответил Власов. – Шея и горло у меня не болят вовсе. Вы не угадали!

– Тогда покрутите как следует головою, вот так, – предложил Белов, вращая своим подбородком во все стороны. – Ну, попробуйте!

– Это... Вы никакого права не имеете что-либо требовать здесь... – начал было Власов, но, почувствовав пристальное внимание окружающих, их недоверие и даже неприятие его, Власова, решил уступить: – Да, пожалуйста!..Уй... – тут же схватился он за шею, едва лишь попробовал крутануть головой. – О, как вступило вдруг только что! Из-за вас! – он зло сверкнул глазами на Белова.

– Да как из-за меня-то? – парировал Белов. – Я вас и пальцем не коснулся!

– Внушили, значит. Вы, вы!

– Ну, я ж и говорил вам, что я – экстрасенс!

Власов с громким стоном взялся за горло: потревоженная шея разболелась у него, видимо, всерьез.

Зрители стояли как статуи: потрясенные до основания. Только Иван Петрович Калачев казался скорее озадаченным, чем потрясенным.

– Ну, надо же мне было согласиться, – продолжал Власов, потирая шею. – Вот глупость!

– Нет, может, и не глупость, – тихо сказал Калачев, кинув быстрый, уважительный взгляд на Белова. – Во всем этом проглядывается некий смысл.

– Игра, – вставил Белов.

– А-а-а. – Власов хмыкнул. – Красивая и сложная игра. Прекрасно понимаю вас, Белов! Я, дескать, честен, простачок. Понятно. Наверное. Я вас недооценил. Вы фрукт, Белов! Вы еще тот финик! Мы сделаем по-другому. Иначе. Вот что, Николай Сергеевич. Прислушайтесь ко мне. Мы вам предъявим обвинение по двести восемнадцатой статье УК: незаконное хранение и ношение огнестрельного оружия. Бумажки все оформим. Понятые – подпишут их. Так, что еще? Ага. Понятые – свободны! – раздраженным жестом Власов отмахнулся от понятых и, дождавшись, когда те покинут помещение, заключил: – Конечно, меру пресечения вам несколько придется изменить. Мы поместим вас под стражу.