Среди смятения современности и пред поставляемыми ею задачами дух наш, как никогда раньше, может быть подавлен несоразмерностью наших сил стоящим задачам. Купол Православия лег широко и высоко. Не только мы, не только народ русский, но и другие народы мира умещаются под его сводом. В делах же мирских мы пребываем вне государства и без вождя. В самом точном юридическом смысле многие русские в настоящий момент являются бесподданными. Но также и многие, многие из тех, кто формально находится в советском подданстве, существенно и основоположно считают себя бесподданными. Нет государственной рамки, нет средоточия и вождя, которые объединяли бы нас. Внимание к движущим силам и реальностям истории предостерегает от поспешных, чисто внешних поисков и нахождений вождя. Личность плодотворна и победоносна тогда, когда ее держат и несут упруго-крепкие крылья огромной и творческой идеи. Идея должна заменить нам государство, средоточие и вождя до тех пор, пока наши государство, средоточие и вождь не будут реально созданы, сделаны идеей… Для тех, кто мыслит Россию как мир новый, как мир, построяемый на основе напряженного православно-духовного творчества и широчайшего культурно-национального и государственно-созидающего размаха, — для тех единственно возможным подданством является в настоящую минуту подданство идеи. Ранее и первое того, чем поставить над собой правителей, лиц и учреждения, мы должны провозгласить и поставить Идею-Правительницу… Для этого ее нужно выносить и взлелеять в глубинах сознания, увидеть и обрести на путях личного опыта, с тем чтобы в порядке последующего раскрытия личный опыт этот стал опытом коллективным. Было бы преступной гордыней думать, что эта идея обретена. Здесь нужно умножить усилия и не отчаиваться от неудач; нужно верить, что каждая неудача есть этап на пути к конечному достижению; нужно помнить, что мы призваны сохранить и умножить наиболее священные и заветные религиозные и национальные ценности, что мы призваны в борьбе с отрицанием вознести и укрепить утверждение. Если мы не сумеем этого сделать, то поистине окажемся рабами лукавыми. И потому, в усилиях непрестанных и творческих, пусть станет нашей задачей: взрастить и избрать ее, грядущую Идею-Правительницу; взрастив и избрав, быть верными, самоотверженными и действенными подданными идеи.

Мы утверждаем единство мироздания — это положение имеет для нас и религиозный, и позитивно-научный, или, как говорят, имманентный, смысл. Мы знаем, насколько значительны завоевания безбожия в некоторой части русских народных масс, являющихся до сих пор преимущественным носителем религиозного начала. Но уже о русской интеллигенции нельзя сказать того же. И если немалая ее часть крепко стоит на позициях безбожия, занятых ею еще в предреволюционное время, то в другой ее части определенно намечается рост религиозного самосознания.

…Пусть голос наш будет словом о непреходящести религиозного начала, глубочайше ускоренного в основных данных человеческой природы, в неизбывной трагедии человеческой судьбы, человеческом пути от рождения к смерти. Эта трагедия одинакова для людей всех классов. Пред всеми — одинаково тот же путь. И пред каждым, кто думает, одинаково та же тайна мироздания. Голос наш есть слово о внеклассовом и всеклассовом ядре религиозного начала. В сфере познавательной мы являемся сторонниками научного монизма. Современной наукой в материи вскрываются предопределения и смыслы, и смысл выступает из глубины материи. С физико-математической точки зрения, организованное состояние мира есть наименее вероятное… И между тем, отдаленнейшие звездные миры, Солнечную систему, растительное и животное царство (и человеческое общество) мы одинаково находим в состоянии организации. Организация есть невероятность. И в то же время организация есть верховный закон, которому подчиняется сущее. Здесь обозначается религиозный упор современной науки: Вселенная необъяснима вне допущения всемирного бытия, благодаря которому невероятное становится осуществленным. Но это допущение не нарушает внутренней завершенности, законченности и утвержденности в себе имманентной научной картины мира. Эта картина раскрывается как "картина-система" — как грандиозный образ номогенеза или эволюции на основе закономерностей, не ставящий и не разрешающий вопроса, где источник и где причина того, что осуществлялась (несмотря на ее физическую невероятность) организованная система, и кто есть тот Предопределитель, которым "предопределено" номогенетическое развитие мира. Понятие организации в этом плане становится основным научным понятием. И можно сказать, что организация и есть дух, пребывающий в материи. И дух этот одинаково веет во всей совокупности астрономических, физических и химических факторов, в "простейших" органического мира и в истории человеческих государства и культуры. В этом порядке мыслей человеческое оказывается в сопряжении с природным, и природное — в сближении с человеческим. Этим и утверждается единство мироздания, объемлемое общим понятием "номогенез". Номогенез понимается здесь как заданность, как предопределенная способность материи к организации и самоорганизации. Проблема самоорганизации является центральной в жизни человеческих обществ. И здесь в особенности плодотворно понимание ее как заданности, допускающее и предполагающее понятие свободы. Однако заданность присуща также и всем природным процессам. Также и эти процессы могут осуществить или не осуществить задания (организацию астрономического мира, создание нового жизнеспособного вида). С этой точки зрения необходимо подходить к так называемым "тупикам эволюции", т. е. процессам, не приводящим к созданию устойчивой формы, — это процессы, в которых не осуществилось задание. Однако было бы неправильно к природному отнести понятие свободы (хотя в природном и есть ее зачатки). Сближение человеческого и природного в общих понятиях номогенеза и заданности не означает отождествления человеческого с природным. Особая постановка свободы и особая постановка самоорганизации отличают именно человека, составляют содержание и сущность его душевной жизни. В Священном Писании способность человека к самоорганизации и организации мира дана в откровении о том, что во закону сопряжения крайностей принуждены прийти и крайние материалисты, исповедующие, в полном противоречии с жестоким пониманием "необходимости", пластичность мира и его открытость заданиям человеческой самоорганизации и организации.

Политической задачей евразийства являются раскрытие заданностей русской революции, как бы "валоризация" этой революции. Нелепа мысль, что эта "валоризация" возможна вне утверждения и раскрытия религиозного начала. Отпадение от религиозной сущности мира есть помутнение и ущербление дуxa — "тупик эволюции". И также нелепа мысль, что утверждение религиозного начала противоречит какому бы то ни было конкретному политическому или социальному заданию, например, заданности мира и заданности революции…

Есть некоторая постоянно отмечаемая аналогичность в положении, относительно мира, Франции времен Великой революции и России текущих годов. Но кроме детальных и частных, существует основное различие, быть может, чреватое будущим…

Тогда, как и теперь, существовала Европа и Европе одна из европейских стран несла "новое слово"; страна эта, выйдя в революционном порыве за старые политические свои границы, завоевала почти всю Европу, но когда осеклась в завоеваниях, остальная

Европа, соединившись в коалицию, сумела обуздать ее и оккупировать войсками. И Россия перед войной и революцией "была современным цивилизованным государством западного типа, правда, самым недисциплинированным в беспорядочным из всех существующих" (Г. Д. Уэльс). Но в процессе войны в революции "европейскость" России пала, как падает с лица маска. И когда мы увидали образ России, не прикрытый тканью исторических декораций, — мы увидали Россию двуликой… Одним лицом она обращена в Европу, как европейская страна; как Франция 1793 года, она несет Европе "новое слово" — на этот раз новое слово "пролетарской революции", осуществленного коммунизма… Но другим ликом она отвернулась от Европы… Уэльс рассказывает, что "Горького гнетет, как кошмар, страх перед поворотом России к Востоку…" "России к Востоку". Но сама Россия не есть ли уже "Восток"?..