Таким образом, можно различать несколько видов направленной на евразийство критики, а именно критику:

антирелигиозную

антиправославную

антивосточную

антирусскую

антиэтническую

антиидеократическую

антиэтатическую

антифедералистическую

антиавтаркическую

антисистематическую.

Мы полагаем, что разнообразием отрицаний тем ярче подчеркивается объем положительных содержаний, заключающихся в евразийстве.

Мы дадим по одному или по нескольку примеров каждого из перечисленных видов критики. Но прежде, чем это сделать, мы должны оговорить несколько специальных пунктов.

Прежде всего имеется ряд возражений, основанных на недоразумении или, быть может, на сознательном искажении евразийских тезисов. Такие возражения мы считаем нужным упомянуть отдельно, так как по существу они не могут быть приняты во внимание при рассмотрении полемики вокруг евразийства. Так, к числу основанных на недоразумении приходится отнести некоторые возражения А. А. Кизеветтера. В основу евразийства он кладет "мысль о том, что в национальных культурах нет общечеловеческих элементов… что нет и не может быть таких культурных духовных ценностей, которые имели бы значение общечеловеческое. Вот мысль, в признании которой евразийство, как самостоятельное учение, получает действительное обоснование и с отвержением которой рушится и все здание евразийского мировоззрения… Весь смысл евразийства, весь raison d'etre его, как самостоятельного учения, и сводится к отрицанию таких общечеловеческих начал в культурной жизни мира" [39]. В других местах, в подтверждение приписываемых евразийцам тезисов, А. А. Кизеветтер приводит выдержки из евразийских писаний. Здесь он не делает этого, хотя, как мы видели, и придает изложенной им мысли кардинальное значение в евразийском учении. Более того, он не принимает во внимание, что существуют евразийские утверждения, прямо противоречащие тому тезису, на котором он (А. А. Кизеветтер) хочет построить все евразийское учение: по убеждению евразийцев, история толкается в наши ворота "не для того, чтобы породить какое-либо зоологическое наше "самоопределение", но для того, чтобы в великом подвиге труда и свершения Россия так же раскрыла миру некоторую общечеловеческую правду, как раскрывали ее величайшие народы прошлого и настоящего". Это — из основоположной декларации евразийцев, из предисловия к "Исходу к Востоку". Это ли отрицание общечеловеческих начал? В "Евразийском Временнике", книга III (1923), сказано: "Явственнее, чем другие народы, русские имеют одновременно две родины: Россию и мир" [40]. В частности, относительно христианства Н. С. Трубецкой замечает: "Для христианина христианство не связано с какой-нибудь одной определенной культурой. Оно не есть элемент определенной культуры, а фермент, привносимый в самые разнообразные культуры" [41]. Христианство, по убеждению евразийцев, есть начало общечеловеческое. Правда, многим элементам романо-германских культур общечеловеческого значения евразийцы не приписывают. Но мир "культурных духовных ценностей" не сводится для них к этим элементам. Иными словами, тезис об отрицании "общечеловеческих начал", в таком виде, как он сформулирован А. А. Кизеветтером, есть положение, принадлежащее самому А. А. Кизеветтеру, а никак не евразийцам. И оспаривание этого тезиса есть борьба с ветряными мельницами, а отнюдь не полемика с евразийством. То же самое нужно сказать о другом утверждении, которое А. А. Кизеветтер приписывал евразийцам и которому также придавал, по-видимому, большое значение: по его словам, в евразийстве "мысль о сочетании европейских и азиатских начал моментально заслоняется другой, прямо противоположной, мыслью о том, что русская культура есть как бы арена столкновения этих начал, притом такого столкновения, при котором азиатским началам обеспечена полная победа" [42]. Опять-таки ни одной ссылки в подтверждение подлинности этой якобы евразийской мысли! Я не думаю, чтобы нашелся хотя бы один евразиец, который признал бы эту формулировку выражением действительной евразийской идеи. Эти примеры кажутся нам показательными в характеристике тех приемов, которыми достигалось "опровержение евразийства" в эмигрантской печати [43]. Авторитеты действовали. И "Старый читатель" в варшавской газете "За свободу" с наивностью писал следующее: "… проф. А. А. Кизеветтера… едва ли можно будет упрекнуть в недостаточно серьезном изучении этого течения" (евразийства) [44].

К числу "опровержений" этого рода принадлежат усилия тех, кто "великой и возрожденной России" противопоставляет "ту куцую, жалкую степную Евразию, о которой давно мечтали наши злейшие враги" [45]. Евразия, обнявшая пятую часть земной суши, — "куцая, жалкая"? (нужно заметить к тому же, что она далеко не всецело степная). Оппоненты евразийства в выпадах своих теряли ощущение исторической и геополитической меры [46].

Большая группа "демократических" критиков желает превратить евразийцев в реакционеров, каковыми они не являются. Так, А. Кулишер, ссылаясь специально на автора этих строк, считает, что евразийцы борются "во имя "старой мудрости" религиозной нетерпимости и "подчиненной экономики", т. е. военно-крепостнического социального уклада: "мудрости" не специально-русской или "евразийской", а чисто интернациональной реакции" [47]. В той статье, на которую ссылается А. Кулишер, он мог прочесть следующее: "Православная Церковь есть осуществление высшей свободы. Ее начало — согласие, в противоположность началу власти, господствующему в отделившейся от Нее Римской Церкви. И кажется евразийцам: в суровых делах мирских не обойтись без суровой власти; но в делах духовно-церковных только благодатная свобода и согласие суть благие руководители" [48]. Это ли религиозная нетерпимость? "Опосредственная демократия" евразийцев может не нравиться г. Кулишеру. Но что общего у нее с "военно-крепостническим социальным укладом"? И евразийский лозунг "демотической власти, опирающейся на широкие массы трудящихся", есть ли это лозунг "чисто интернациональной реакции"? Еще ярче приемы полемики, аналогичные методам г. Кулишера, сказываются в статье Г. Д. Гурвича "Пророки" [49]. Здесь он разбирает, между прочим, статью того же четвертого "Временника": "Хозяин и хозяйство". Автор ее "допускает в известных и реально возможных пределах воздействие "хозяина-общества". Однако все это пустые слова для отвода глаз". В дальнейшем Г. Д. Гурвич пытается вскрыть хозяйственно-реакционную сущность этой статьи, якобы односложно направленной на защиту частного собственника и предпринимателя. Почему же "пустые слова", Г. Д. Гурвич? Ведь пользуясь тем же методом, не могли ли бы и мы признать любые Ваши утверждения "пустыми словами для отвода глаз"? Ведь под воздействием "хозяина-общества" здесь в первую очередь подразумевается государственное вмешательство в хозяйство, т. е. этатизм. Не доказали ли евразийцы подлинности своего этатизма обоснованием государственночастной системы хозяйства, основанной на решающем значении государства во всех отраслях хозяйственной жизни? Вы против этатизма. Но Вы не вправе сводить на этом основании евразийство к защите частного собственника и предпринимателя!