VII. Кочевой мир нужно рассматривать как нечто текучее. В течение долгих, обозримых для нас веков истории кочевые волны хлещут почти исключительно в одном и том же направлении. Несколько народов выходит из Маньчжурии на запад (в восточно-евразийские степи) [295]. Некоторым из них, надолго, на коротко ли, удается объединить эти последние, а также овладеть той или иной частью Китая (Маньчжурская династия в XVII в. стала повелительницей всего Китая). Мы подразумеваем сиенпийцев во II в. после Р. X. (более ранняя попытка выхода на запад племени тунь-ху окончилась неудачей); Китаев в Х в., племя кин в XII и маньчжуров в XVII в. (Маньчжурия выступает здесь как "фабрика народов"). Однако на один из этих народов не проник на запад далее срединно-евразийских степей (до этих степей дошли в XII в. т. наз. кара-китаи). Зато восточноевразийские степи [296] в течение истории, по крайней мере, дважды явились отправною точкой движения, дошедшего до Европы. Разумеем гуннов (вместе с воспроизведшими их движение аварами) и затем монголов. О значении монгольского движения нам приходилось говорить неоднократно [297]. Гуннскую же эпопею, в ее полноте, передает книга Н. П. Толля. Именно этапы этой эпопеи являются стержнем, на который нанизываются отдельные главы этой книги, от II до V. Отметим исключительное богатство содержания и драматическую напряженность гуннской истории. Стоящий в начале образ великого завоевателя Мотуна, объединителя восточноевразийских степей. Судьбы созданной им державы, сначала наполненные успехом, затем все более клонящиеся к упадку. Трагическое метание вождей и масс между подчинением Китаю и борьбой за независимость, часто — в условиях голода и холода, неизбежно — с уходом из родных мест. Не подчинившиеся уходят в срединно-евразийские степи. Видимая или действительная двухвековая передышка. А затем — ошеломляющий удар на запад, занятие в несколько лет западноевразийских степей; несколько позже — Аттиловы походы в Европу. История гуннов знаменует собой историческое единство Старого Света. В IV–V вв. бывали моменты, когда гуннские династии господствовали в северном Китае, гунны-эвталиты повелевали восточным Ираном и северной Индией, западно-гуннская держава охватывала причерноморские степи и значительную часть Европы. Однако гуннское движение II–V вв. нашей эры нужно отличать по характеру от монгольского движения XIII в. Нужно отделять завоевания-расширения от завоеваний-переселений. В первом случае завоеватель не бросает той базы, от которой он первоначально исходит; он расширяет свои владения, не отказываясь от прежних. Во втором случае первоначальная база оставлена завоевателем. Часто самое завоевание производится потому, что завоеватель вытеснен из первоначальной базы. Здесь он не только завоеватель, но также переселенец. Великий вождь сиенпийцев Тань-шихай был завоевателем-присоединителем. В пределы его державы, наряду с завоеваниями, входила и коренная земля сиенпийцев. В более позднее время ряд сиенлийских племен являлся завоевателями-переселенцами. Китаи первоначально были завоевателями-расширителями. Та же их часть, которая, после падения восточной "китайской" державы, ушла в срединно-евразийские степи, дала характерный пример завоевателей-переселенцев [298]. Племя кин и манчжуры были завоевателями-расширителями. Именно как расширение мыслилось и монгольское движение XIII века. И только после распада Великой Монгольской Державы во второй половине XIV века оторвавшиеся монгольские группы (скажем, Джучнева или Джататаева улуса) попали в положение завоевателей-переселенцев. Впрочем, уже и к этому времени они почти совершенно слились с окружавшей их культурно-этнологическою средою. Как-никак монгольское расширение XIII века охватило почти всю Икумену. Гуннское же движение являлось расширением только в пределах восточноев-разийских степей. Завоевателями-расширителями были Мотун и непосредственно следовавшие за ним шаньюи. Гунны, ушедшие в срединно-евразийскне степи, являлись завоевателями-переселенцами. Не беремся определить, в какой мере гуннские цари, утвердившиеся в западноевразийских степях и в Европе, сохраняли власть над степями заволжскими. Как бы то ни было, отправная база гуннского движения была потеряна гуннами уже ко II веку нашей эры. Если в монгольском движении преобладает элемент расширения, то в гуннском — элемент переселения. Нужно, впрочем, заметить, что государства, созданные этими завоевателями-переселенцами, имели временами поистине огромные размеры. Труднее дать геополитическую характеристику турецких (тюркских) миграций (говорим о движениях в пределах евразийской степи). Вопрос затрудняется невыясненностью первоначального положения турок. Во всяком случае положение это имело касательство к восточноевразийским степям. И в лице таких турецких пришельцев в западноевразийскне степи, как хазары и половцы, мы имеем, б. м., племена, проделавшие, подобно гуннам, аварам и монголам, путь из восточной в западную Евразию. Дабы не удлинять изложения, не будем анализировать историю турецких племен с точки зрения понятий "завоевателей-расширителей" и "завоевателей-переселенцев". Здесь были эпизоды и одного, и другого рода. Не будем рассматривать многочисленных удостоверенных миграций из срединноевразийских степей (как исходной базы) в западноевразийские. Здесь можно назвать скифов, сарматов (в их восточной ветви; западная ветвь, по-видимому, развивалась "на месте", в волжско-донских степях), печенегов и другие народы. Для систематики геополитических движений в пределах евразийских степей важно указать еще на одну группу явлений: это случаи расщепления на два, на три, на четыре степных народа. В степном мире все находится в постоянном движении. И наступает момент, когда единое дотоле племя распадается на части, движущиеся в существенно различных направлениях. Таким моментом является иногда военный удар, наносимый противником: рассеяние племени. В других случаях действуют не вполне учитываемые для нас начала выбора: одна часть племени уходит в одну, другая — в другую сторону. Так, напр., кочевые племена, сконцентрировавшиеся за несколько веков до Р. X. в бассейне Аральского моря, затем разделились: одни ушли на юг — в северную Индию (так наз. "индо-скифы"), другие — на запад — в западноевразийские степи (восточно-сарматские племена). Произошла этнографическая "бифуркация" (т. е. раздвоение) "арало-скифов". Происшедшей "бифуркацией" (указывающей на первоначальную общность) объясняется, быть может, значительное сходство древностей индоскифской столицы Таксилы с некоторыми группами памятников Северного Кавказа [299]. В восточноевразийских степях произошла "бифуркация" гуннов: часть их ушла на юг (подчинилась Китаю), часть — на запад (в срединно-евразийские степи). В срединноевразийских степях наблюдается дальнейшее подразделение гуинов: часть уходит на юг (гунны-эвталиты), часть — на запад ("европейские" гунны). Систему этиологических "бифуркаций" можно установить и для северной окраины степной зоны (киргизы, угры, болгары и пр.). Весьма четкую картину последовательного пришествия и вытеснения народов дают западноевразийские степи. Последовательность настолько ярка, что можно говорить о геополитической повторяемости событий. История кочевого мира дает богатый материал для построения теории повторяемости событий. Можно установить систематическую точку зрения на типы вытеснения народов. В западноевразийские степи проникали народы не только с востока, но и с запада (назовем киммерийцев и готов) [300]. Пришельцы с востока следующей волной вытесняются постепенно: так вытеснялись скифы сарматами, сарматы (сначала рассеченные надвое готским нашествием) — гуннскими и турецкими племенами, хазары — мадьярами и печенегами, половцы — монголами (половцы, или "кипчаки", были влиятельны в Золотоордынской державе; можно сказать, пожалуй, что они определили ее этнологический тип). Пришельцы же с запада подвергаются моментальному вытеснению. Примечательную в этом смысле аналогию вытеснению гуннами готов являет вытеснение скифами киммерийцев [301]. Оба народа восточными пришельцами обращены в бегство в буквальном смысле этого слова. В обоих случаях большая группа бежит на юг, за Дунай, и обосновывается па Ближнем Востоке (киммерийцы — в Трое, готы — во Фракии). Киммерийцы — подверглись "квадрифуркации" (делению на четыре): другая их часть через Кавказ бежала в Переднюю Азию, третья — подчинилась скифам, четвертая — осела в Крыму (где дала свое имя Киммерийскому Босфору и долго улаживалась в Пантикапее). С готами было все то же, только группа, отброшенная к Кавказу, была, по-видимому, менее значительна [302]. В Крыму готы удержались, преимущественно, в гористой части, в пределах позднейшей "Готфии". И киммерийской, в готской традициям, сохранившимся в Крыму, хватило каждой приблизительно на тысячелетие [303]. Впрочем, Крым явился приютом не только для киммерийцев и готов. В историк западноевразийских степей Крым играет роль убежища побежденных. К Крыму постепенно стягивались скифы. В Крыму же, после поражений, укрылись хазары [304]. В Крыму на три с лишним столетия (XV-ХVIII вв.) задержался "реликт" (т. е. остаток) Золотоордынской державы в виде Крымского ханства (в настоящее время на западно-доуральском юге единственно в Крыму удерживаются татары). В Крым же, после поражений 1919 г., отступили белые армии. Впрочем, белым армиям Крымский полуостров дал пристанище всего лишь на один год.