Капитан Гуд был очень польщен, не подозревая, что имеет дело с шестью главными портными города Милозиса. Через день он имел удовольствие увидеть семь или восемь туземцев, щеголявших в полной морской форме. Мне никогда не забыть выражение удивления и досады на его лице!

Чтобы этого не повторилось, мы решили носить местное платье, тем более что наша одежда порядком износилась. И хотя выглядели мы в нем смешно, но должен признать, что ничего удобнее я не носил в своей жизни. Только Умслопогас отказался надеть костюм Цу-венди. Когда его набедренная повязка износилась, зулус сделал себе новую и продолжал ходить голым, как его топор.

Все это время мы изучали язык Цу-венди и сделали значительные успехи. На следующее утро после нашего приключения в храме к нам явились трое почтенных жрецов, вооруженных манускриптами, чернилами и перьями, и объяснили, что посланы обучать нас. Все мы, за исключением Умслопогаса, охотно засели за уроки, посвящая им четыре часа в день. Зулус же и слышать не хотел об учебе. Когда один из наставников подошел к нему с книгой и развернул ее с улыбкой на устах, подобно церковному старосте, который подобострастно подносит кружку для пожертвований богатому, но скупому прихожанину, Умслопогас вскочил со страшным ругательством и завертел топором перед глазами испуганного жреца. Тем и закончилась попытка научить его языку Цу-венди.

Целое утро мы проводили в этом полезном занятии, которое становилось все интереснее для нас, а после полудня наслаждались полной свободой. Иногда мы ходили гулять, осматривали золотые россыпи или мраморные каменоломни, иногда охотились с собаками. Это прекраснейший спорт, и королевские конюшни были к нашим услугам. Кроме того, Нилепта подарила нам четырех великолепных коней.

Случалось нам бывать и на ястребиной охоте, пользующейся популярностью у Цу-венди: ястребов здесь выпускают на птицу вроде куропатки, замечательную быстротой и силой полета. Отбиваясь от нападения ястреба, птица взлетает высоко в воздух и представляет прекрасное зрелище! Иногда охоту разнообразят, выпуская прирученного орла на животное, похожее на антилопу. Огромная птица красиво парит в воздухе, поднимаясь все выше и выше, пока не превращается в едва заметную черную точку, и вдруг, словно пуля, падает вниз на животное, скрытое густой травой от всех, кроме ее глаз.

В другие дни мы отплачивали за визиты, посещая красивые замки сановников и деревушки под стенами этих замков. Мы видели виноградники, хлебные поля, великолепные парки с роскошной растительностью, приводившей нас в восхищение.

Огромные деревья, сильные, как могучие великаны, гордо поднимают свою голову навстречу бурям. Как радуются наступлению весны! Как громко разговаривают они с ветром! Тысячи эоловых арф не могут сравниться со вздохами гигантских деревьев, с шелестом их листвы! Проходят века… А дерево стоит, любуясь восходом и закатом солнца, звездами, бесстрастное, спокойное под ревом урагана, под дождем или снегом; тянет соки из недр матери-земли и, следя за течением веков, изучает великую тайну рождения и смерти. Целые поколения проходят перед ним, люди, династии, пока в назначенный день не разыграется свирепая буря и не нанесет ему последний удар.

По вечерам у сэра Генри, капитана Гуда и у меня вошло в привычку ужинать с королевами, конечно не всегда, но примерно через день, когда они были не заняты государственными делами. Эти маленькие ужины были прекрасны. Думаю, что особая прелесть Нилепты заключалась в ее простоте и наивном интересе ко всяким пустякам. Это была самая простая и милая женщина, какую я когда-либо знал, спокойная, удивительно кроткая и нежная; но она умела быть гордой королевой, принимая важные решения, и пламенной дикаркой, если ее раздражали.

Никогда мне не забыть сцены, когда я в первый раз убедился, что она любит сэра Куртиса. Это случилось из-за пристрастия капитана Гуда к женскому обществу. Прошло три месяца обучения языку Цу-венди, когда капитан решил, что ему страшно надоел старый наставник, и, не говоря никому ни слова, заявил жрецу, что мы не можем делать дальнейших успехов в языке, если нас не будут учить женщины. «Молодые женщины, — заботливо добавил он. — На моей родине, — пояснил Гуд, — существует обычай выбирать прелестнейших девушек, чтобы учить языку чужестранцев».

Ученые джентльмены слушали разинув рот. Они поверили его словам, философски допуская, что созерцание красоты благодатно действует на развитие ума, подобно тому, как солнце и свежий воздух физически оживляют человека. Было решено, что мы несравненно быстрее и легче выучим язык Цу-венди, если найдутся учительницы! Поскольку женский пол болтлив, то мы таким образом вскоре приобретем нужную нам практику в языке. Жрецы ушли, уверяя капитана Гуда, что его приказание вполне соответствует их желанию!

Можно себе представить мое удивление и ужас, думаю, так же как и сэра Генри, когда, войдя в комнату для занятий, на следующее утро мы увидели вместо наших почтенных наставников трех прехорошеньких молодых женщин, которые краснели, улыбались и приседали, поясняя, что присланы обучать нас. Пока мы удивленно переглядывались, Гуд начал объяснять, что жрецы посоветовали ему накануне вечером найти учительниц для дальнейшего изучения языка.

— Ладно, — сказал сэр Генри, отвечая на мой незаданный вопрос. — Если мы отошлем дам, это может оскорбить их чувства. Нельзя быть грубыми, вы видите, что они покраснели.

Капитан Гуд начал урок с самой хорошенькой из трех, и я со вздохом последовал его примеру. День прошел хорошо. Молодые дамы были очень снисходительны и только смеялись, когда мы перевирали слова. Я никогда не видел Гуда таким внимательным к уроку; даже сэр Генри, казалось, с новым рвением принялся за изучение языка. «Неужели так будет всегда?» — подумал я.

На следующий день мы были несколько любезнее с дамами, уроки прерывались их вопросами о нашей родине, и мы отвечали, как умели, на языке Цу-венди. Капитан Гуд уверял свою учительницу, что ее красота превосходит красоту целой Европы, как солнце — красоту месяца.

— Я только учительница и ничего больше, нельзя говорить такие вещи бедной девушке! — возразила она.

Затем дамы спели нам очень трогательную песню Цу-венди. На третий день мы были уже друзьями. Гуд рассказывал хорошенькой учительнице свои любовные приключения, чем очень растрогал ее. Своей учительнице, веселой голубоглазой девушке, я толковал об искусстве Цу-венди, а она, пользуясь всяким удобным случаем, сажала мне на спину какое-то насекомое вроде таракана. Сэр Генри со своей наставницей тоже углубился в изучение слов и их значений на языке Цу-венди. Дама нежно произносила слово, означающее «рука», — и сэр Генри брал ее за руку, произносила слово «глаза» — и он заглядывал в ее глубокие глаза, затем послышалось слово «губы»… Но в этот момент моя учительница ухитрилась засунуть мне за ворот таракана и, громко смеясь, убежала. Смеясь над дерзостью моей учительницы, я попытался избавиться от гадкого насекомого. Затем схватил подушку, на которой она сидела, и бросил ей вслед.

Вообразите мой стыд и ужас, когда дверь внезапно отворилась, и в сопровождении двух воинов к нам вошла Нилепта. Брошенная мной подушка попала прямо в голову воина. Я тотчас притворился, что не имею к этому никакого отношения. Гуд перестал вздыхать, сэр Генри засвистел, а бедные девушки совершенно растерялись.

Нилепта же выпрямилась во весь рост, и лицо ее покраснело, потом побледнело как смерть.

— Убейте ее! — приказала она воинам взволнованным голосом, указывая на прекрасную учительницу сэра Генри.

Воины стояли в нерешимости.

— Вы слышали мое приказание? — гневно спросила она.

Стражники двинулись к девушке с поднятыми копьями, но сэр Генри вовремя опомнился, заметив, что комедия грозит превратиться в трагедию.

— Стойте! — велел он, закрывая собой испуганную девушку. — За что ты хочешь убить ее?

— У тебя, должно быть, есть достаточная причина защищать ее? — ответила рассерженная королева и упрямо топнула ногой: — Она умрет!