Ночью, пусть даже при свете луны, Хальцион не мог толком разглядеть на расстоянии лицо Хантера, но ему показалось, что матрос усмехается. Блисс и впрямь едва поспевал записывать.

– Нет, матрос Хантер, я успеваю. А кто придумал эти категории?

– Давным-давно адмирал сэр Фрэнсис Бофор пересчитал ветра, и мы до сих пор пользуемся его системой. Ветер силой четыре поднимает длинные волны, некоторые из них имеют пенные гребни. Именно такой ветер дует сейчас и давно не менялся, даже странно… не то чтобы я возражал, вовсе нет.

При ветре силой пять волны умеренные, а гребней становится больше, – продолжал Хантер. – Это самый лучший ветер, чтобы идти под парусами, но он никогда не дует достаточно долго, спроси любого моряка. Ветер силой шесть – это сильный ветер с крупными волнами, много гребешков, и брызги долетают в лицо. Когда дует этот ветер, часто приходится убавлять паруса, а уж если он встречный – то и вовсе беда. «Сангин» тут справляется получше деревянных кораблей, как он есть корабль-дракон и способен маневрировать, если вы понимаете, что я хочу сказать… Вообще-то странно, что мне приходится вам рассказывать такие вещи, сударь, вы же не просто корабельный маг, а Блисс и все такое, уж извините меня за прямоту.

Блисс слегка покраснел.

– Не извиняйтесь, Хантер, не надо. Когда я не стал магом ни в двенадцать лет, ни в тринадцать, моя семья решила, что я пойду служить в армию. Все Блиссы, в которых не просыпаются магические силы, делают карьеру в армии. Так что я готовился к службе на суше, но в шестнадцать лет мои волосы побелели, и я обрел способности мага. Я собирался начать службу в армии, как только мне исполнится семнадцать, однако семья была горда тем, что еще один Блисс может стать корабельным магом королевского флота. За восемь безумных месяцев я попытался усвоить все, что нужно знать о морском деле, но знаю по-прежнему недостаточно. Я прошел обучение в академии на скорую руку. Теперь я прилагаю все усилия, чтобы стать хорошим моряком и офицером. Мне кое-что известно о том, как ходить под парусами, но это все касается маленьких суденышек на озерах и в бухте близ нашего фамильного замка. Давайте перейдем к ветру силой семь?

– Хорошо, офицер Блисс.

В голосе матроса Хантера появились новые нотки. Не то чтобы уважение… однако он определенно стал больше доверять Хальциону.

– Ветер силой семь – это уже почти шторм. Повсюду вздымаются волны, ветер сдувает пенные гребни с бурунов, и клочья пены летят по ветру. Когда дует такой ветер, сухим никто не останется. Сила восемь – это уже настоящий шторм. Высокие волны, все с гребнями, пена и брызги повсюду вокруг, куда ни глянь. Большую часть парусов при ветре силой восемь убирают, оставляют лишь стаксели – они ближе всего к палубе и при нужде их легко убрать тоже.

При ветре силой девять приходится звать на помощь вас, заклинателей, чтобы вы своей магией помогали спасти корабль. Огромные волны, за гребнями тянется шлейф сдуваемой пены, гребни часто срываются вниз под собственной тяжестью. Водяная взвесь в воздухе становится такой густой, что видно плохо, как в тумане. Это не худший из ветров, но когда он бьет тебя в лицо, удовольствие то еще.

Ветер силой десять – это шторм, который будешь помнить долго. Волны нависают над палубой, длинные гребни загибаются книзу, море все белое от пены, волны рушатся сами в себя… понимаешь, что ты на волосок от смерти.

Хальцион чувствовал себя так, будто смотрел в лицо своему первому шторму, а вовсе не черкал слова в записной книжке.

– А что, бывает еще хуже?

Хантер издал довольный смешок.

– О да. По-настоящему яростный шторм – это ветер силой одиннадцать. Волны могут полностью накрыть боевой корабль. Это стены бурлящей, кипящей пены. Есть только один ветер, который еще страшнее, – ветер силой двенадцать. Это ураган. Тогда море превращается в кипящий котел, и ты можешь поцеловать себя в задницу и сказать «прощай навсегда», извините за выражение, сэр. Шансов выжить тут довольно мало. При ветре силой десять мы разворачиваемся носом к волнам, а при ветре силой двенадцать уже не пытаемся ничего делать и уповаем только на судьбу. Я на своем веку дважды видел ураган и буду очень рад, если больше его никогда не увижу. Ну вот, я вам рассказал про ветра, запомните хорошенько. Каждый раз, когда поднимаетесь на палубу, смотрите на море и примечайте, с чем вам придется иметь дело на вахте.

– Да, матрос Хантер, я уверен, что запомню ваш рассказ, – отозвался Хальцион, просматривая свои записи.

– Насчет того, как угадать, что будет за погода, есть такие присловья, – сказал Хантер. – Они не больно-то мудреные, меня им выучила еще моя матушка, и мне их всегда хватало. Вот первое. Если солнце красно к вечеру, моряку бояться нечего. Если солнце красно поутру, моряку не по нутру. Слыхали вы такое?

Блисс не мог поверить своим ушам.

– Вы хотите сказать, что при помощи этих глупых детских стишков вы предсказываете, какая будет погода?

Хантер расхохотался так, что даже стал хлопать себя по колену от удовольствия.

– Ну нет, я вовсе не хотел сказать, чтобы вы декламировали капитану эти вирши, сударь. Но запомните мои простенькие присловья и сразу будете знать, когда ждать дождя. Запишите их, сударь маг, запишите, всякая мудрость полезна, и даже из детских стишков можно кое-чему научиться. Значит, так: если солнце красно к вечеру, моряку бояться нечего. Если солнце красно поутру, моряку не по нутру. Обычно это правило работает. Вот и нынче – уже неделю солнце красное на рассвете, и я уж не скажу, почему нет дождя, но дождя нет. Погода и судьба иногда ведут себя так.

Блисс совершенно точно знал, почему вот уже неделю нет дождя, но не собирался говорить. Это его искусство в сфере магии воздуха удерживало постоянный ветер и хранило солнечную погоду. Хальциону не хотелось попасть в шторм в своем первом плавании, и он всерьез намеревался поддерживать заклинание до тех пор, пока они не прибудут в порт назначения, сколько бы времени это ни заняло.

– Следующее присловье такое: если в небе перемены – жди и в море перемен, – сказал Хантер Хальциону. – И еще одно: небо барашками – сутки сплошная сушь. Вот это мне особенно нравится.

– Что такое «небо барашками»?! – поразился Блисс. Он никак не мог себе представить, что это должно означать.

– Небо барашками – это когда все небо заполняют такие темные слоистые облака. Через них иногда пробивается солнечный свет – а ночью лунный – и выхватывает участки воды, – пояснил Хантер. – Тучи идут высоко, и может показаться, что они дождевые, но из них не упадет ни капли воды. При таких облаках всегда хороший ветер. А вот следующее правило: есть роса на палубе – ветер с моря, нет росы на палубе – ветер с суши.

– Это уже совсем не рифмуется, да и какая вообще разница, есть роса на палубе или нет! – запротестовал Блисс. Он все честно записывал, но последнее присловье показалось ему уж вовсе бессмысленным.

– Отложите-ка записную книжицу на минутку, сударь маг, – сказал Хантер, – да идите сюда и положите руки на штурвал. В такую ночь, как сегодня, держать штурвал – ничего особенного. Все, что вам нужно делать, это следить, чтобы он не поворачивался. «Сангин» недавно наелся и не противится рулю.

Хальцион испытал тайный восторг от такой возможности. Он взялся за штурвал в тех местах, где только что лежали ладони Хантера. Древесина была прохладной на ощупь. Он чувствовал, как массивное деревянное колесо пытается повернуться вправо, но его руки воспротивились этой тяге. Для этого потребовалось куда большее усилие, чем он себе представлял.

Матрос Хантер заметил улыбку на лице корабельного мага.

– В большой шторм, чтобы удержать штурвал, нужны четверо мужчин – а иногда и шестеро. Сейчас ветер на одно-два деления расходится с нашим курсом, вот и тянет чуток.

В курс обучения в академии входили вахты у штурвала, однако штурвал «Сангина», корабля первого класса, был гораздо больше, чем штурвалы тех шлюпов, на которых Хальциону приходилось ходить в академии, или кечей, которыми его семья пользовалась как торговыми суденышками. Рулевое устройство здесь имело семь футов в высоту. Огромных колес было два, чтобы в случае волнения на море руль могли держать несколько человек. Блисс насчитал тридцать спиц в каждом колесе.