– Мне нужно всего двадцать долларов, сэр.

– Пять, и ни цента больше.

– С пятеркой мне нечего делать на берегу. Нужно двадцать, чтобы завтра не болеть. Вы же знаете. Именно двадцать.

– Десять. И это мое последнее слово. Десять или совсем ничего. Хотя я могу и цента тебе не дать.

– Хорошо, – быстро согласился я. – Десять.

– Распишись вот здесь. Утром я занесу это в ведомость.

Так я получил червонец. Я и хотел всего червонец. Но если бы так сказал, то получил бы от офицера только пятерку. Больше червонца я не собирался тратить. То, что берешь в город, обратно никогда с собой не приносишь, это точно.

– Не напивайся, – посоветовал офицер. – Здесь страшная дыра.

Я обиделся. Капитан, офицеры и инженеры всегда напивались, как скоты, даже по два раза в день, а мне советуют не напиваться. Что за глупость. Я не беру этой отравы в рот. На моей родине в Америке сухой закон. Yes, Sir.Я сухой до самых костей. Можете положиться на меня.

И двинулся вниз по трапу.

Смеркалось. Я шел по улице, довольный миром, не думая даже, что кому-то он может не нравиться. Разглядывал витрины, встречных. Какие хорошие девчонки, дьявол их побери! Некоторые не замечали меня, но те, кто вдруг меня видел, улыбались лучше всех. Незаметно я подошел к дому, фасад которого был чудесно вызолочен. Очень весело все это выглядело и двери были широко распахнуты. «Входи, приятель, садись, забудь свои заботы!»

Забот у меня не было, но забавно показалось, что их можно вот так забыть. Ну, разве это не мило? А внутри вызолоченного дома оказалось много людей и все были веселыми, все забыли о своих заботах, вовсю гремела музыка. Я сел за стол, и стены там тоже оказались вызолоченными. Развязный парнишка грохнул передо мной бутылку и стакан. Наверное, умел читать мысли, потому что предложил по-английски: «Плюнь на все и веселись, как все тут».

Он был прав. В течение долгого плавания я видел вокруг только хмурые лица, слышал окрики боцмана и офицеров, а теперь меня окружали исключительно веселые люди. И я тоже решил повеселиться. И с этого мига ничего не помню. Но упрекаю в этом не веселых людей в вызолоченном доме, а сухой закон, который ничем не может помочь слабым. Закон вообще делает человека только слабым, поскольку в природе человека преступать все законы, которые он создает. Только через какое-то время я определился в неизвестной тесной каморке, где неизвестная чудесная девушка весело обняла меня.

Я спросил:

– Сколько сейчас времени, малышка?

– Ох, – ответила она и весело засмеялась. – Ты, наверное, настоящий джентльмен, да? Ты так спрашиваешь про время, будто торопишься. Ох, какой хороший мальчик, – нежно погладила она меня, – не лишай себя удовольствия, будь кавалером, не оставляй свою девочку среди преступников. Тут вокруг много таких, а я ужасно труслива, разбойники могут меня убить.

Да, в таких обстоятельствах долгом крепкого американского моряка является защита беспомощных девочек. Мне с самого детства строго внушали: выполняй все, что попросит вот такая беспомощная трусливая девочка, исполняй все ее просьбы, даже если это сопряжено с риском. Поэтому в порт я вернулся только утром. И не увидел свою любимую «Тускалузу». Она ушла в солнечный Новый Орлеан без меня.

Мне не раз приходилось видеть дитя, заблудившееся, потерявшее мать. Я даже видел людей, у которых сгорел дом или, наоборот, был унесен наводнением. Я видел животных, у которых отняли самку, а то и еще хуже. Все они выглядели печальными. Очень печальными. Но еще печальнее выглядит моряк, оставшийся в чужой стране, когда его корабль ушел. При этом пугает его вовсе не чужая страна. Моряк привык к чужим странам. Иногда он остается в чужих странах добровольно по каким-то своим личным причинам. Конечно, он и тогда выглядит печально, но не испытывает такой ужасной тоски и потерянности. Когда корабль уходит на родину без тебя, ты сразу чувствуешь себя брошенным. Ты сразу начинаешь понимать, что корабль, оказывается, свободно может обойтись без тебя, ты не так уж и нужен ему. Жалкая заклепка, потерянная кораблем, вполне может стать причиной его гибели, а вот ты ничего для него не значишь. Корабль нуждается в каждой заклепке, без нее ему крышка, а отсутствие моряка имеет даже положительные стороны: компания сэкономит деньги на зарплате. Никому моряк не нужен на самом деле. Если выловят из воды его труп, даже опознавать не станут. Просто скажут: «Это моряк». Вот все, что можно сказать о таких, как я.

Но тосковать я не хотел. Сделай из плохого хорошее, сказал я себе. К черту «Тускалузу»! К черту это корыто, на морях много судов гораздо краше его. Ну-ка, друг, давай посчитаем, сколько плавает по морям судов? Полмиллиона, точно. И все они нуждаются в палубных рабочих. Антверпен огромный порт, сюда заходит множество кораблей. Конечно, не следует думать, что прямо сейчас капитан первого же судна крикнет в мегафон: «Эй, господин палубный рабочий, прыгайте на палубу, не уходите к соседу, прошу вас!» Но все равно когда-нибудь крикнет. Так что не стоит страдать из-за неверности этой «Тускалузы». Есть корабли получше. У нее только чистые каюты да хорошая еда. Вот и все преимущества. Жалко только, что проклятые беглецы, бросившие меня в Антверпене, жрут сейчас яичницу с беконом. Ох, хоть бы моя порция не досталась Слиму. Лучше бы она досталась Бобу, хотя и он та еще собака. Эти бандиты сейчас приступили к дележу, они заберут все мои вещи, а старшему офицеру скажут, что я ничего не имел. Слим и раньше воровал у меня туалетное мыло, видите ли, он не любит умываться простым, этот бродвейский разнаряженный жеребец. Yes,Sir, вы не поверите, на что они способны.

Ладно. Что мне теперь до этого корыта? По-настоящему меня тревожило только то, что в кармане денег не оказалось. Маленькая трусливая девочка так жалостливо рассказала ночью, что ее любимая мама умирает от тяжелой болезни, что я отдал ей все доллары, чтобы утром она смогла купить нужные лекарства. Я не хотел нести ответственность перед небом за смерть чудесной старушки, поэтому отдал девчонке все деньги, какие имел. Я ведь возвращался на корабль, где меня всегда накормят и напоят, а у девчонки мать была при смерти. Разве я не обязан был ей помочь?

Присев на какой-то ящик, я проследил весь путь «Тускалузы» в море. Очень надеялся, что скоро она напорется на морскую скалу и экипаж вынужден будет опустить шлюпки. Жаль, что она ловко обходит рифы, я так и не услышал о ней плохих новостей. Все равно я желал ей всех несчастий. Лучше всего, если бы она попала в руки пиратов, а они уж отняли бы у этой гадины Слима все мои вещи и так ему наподдали, что впредь зарекся бы к ним прикасаться.

Это были хорошие мысли. Я начал подремывать, но тяжелая рука коснулась моего плеча. Чей-то голос зазвучал так торопливо, что я ничего не мог понять. Это меня разозлило. «Черт! – сказал я. – Заткнитесь. Мне тошно от вашего треска. Я ничего не понимаю. Идите к дьяволу».

– Вы англичанин? – спросили наконец по-английски.

– Нет, янки.

– Аха, значит, американец.

– Ну да, – сказал я. – И оставьте меня в покое. Не хочу никого слышать.

– Но меня вам придется слушать.

– Это еще почему? Нуждаетесь в дружеском разговоре?

– Вы моряк?

– А вам какое дело?

– С какого корабля?

– С «Тускалузы». Новый Орлеан.

– «Тускалуза» ушла еще в три утра.

– Зачем вы мне это говорите? Неужели нет новостей более свежих? Эта уже смердит.

– Покажите ваши документы.

– Какие документы?

– Вашу корабельную книжку.

Ох, шоколадный крем с яблочным соком! Ох, яичница с беконом! Моя корабельная книжка! Понятно, она осталась в кармане моей тужурки, а тужурка лежала в моей сумке, а сумка уютно покоилась под койкой моей каюты. На «Тускалузе». Интересно, что сегодня подали на завтрак? Если негр пережарил сало для яичницы, я задам ему взбучку.