– Parlez-vous francais? (Вы говорите по-французски?)
– Non. (Нет)
– Vous etes bien aimable… Voulez-vous m'accompag-nei a. (Это очень мило с вашей стороны Не проводите ли вы меня?)
Происходящее стало заметно не нравиться Карлику. Снисходительный Макс и рта не успел открыть, когда Карпик громким и отчетливым голосом сказала так, чтобы слышала Аника и все прочие кандидаты на увеселения с рядовым составом:
– Propriete privee. Place reservee. (Частная собственность. Место занято.)
Черт возьми! Что это за корабль? Почему здесь все говорят по-французски, даже девочка тринадцати лет позволяет себе пассажи в духе Пляс-Пигаль!
Аника рассмеялась своим милым, чуть стерильным, швейцарским смехом; Макс развел руками и улыбнулся. Матрос Гена под шумок уже утащил ларгу, чтобы не разбивать сердца сердобольных женщин. Карпик же, пометившая свою территорию, независимо сунула руки в карманы, решила было прогуляться по палубе.
И тотчас же поскользнулась.
Палуба, пропитанная жиром и кровью, была скользкой, как каток. Макс и Аника бросились к ней: бедная хромая девочка!.. Аника оказалась проворнее, она протянула руку Карпику, та ухватилась за нее, но вместо того чтобы подняться, сама увлекла ее на доски палубы. Аника не смогла удержать равновесия и тоже упала. Чуть запоздавший Макс последовал за ними, едва не накрыв своим телом Карпика. Это было так заразительно, что не удержалась и я. И, разогнавшись, как в детстве на узких ледяных дорожках, врезалась в кучу малу.
…Спустя пять минут все мы уже вовсю катались по палубе.
Макса, совершенно незаметно отошедшего в сторону, с успехом заменил хоккеист Витя Мещеряков. Он почувствовал себя в родной стихии большого льда и теперь с упоением гонял по палубе неосмотрительно оставленную губернатором Распоповым крышку из-под термоса. К нему присоединились Филипп, Антон и даже толстый Альберт Бенедиктович, так и не захотевший расстаться со своими трофеями, часть из которых матросы перемалывали в фарш тут же, на палубе. Недалеко от портальных лебедок была установлена огромная промышленная мясорубка, чрево которой было скрыто в палубе. На поверхности торчал только раструб, куда сбрасывали сейчас куски мяса.
Карлик проехалась рядом и упала, увлекая меня за собой. Никогда раньше я не видела ее такой веселой. Она чмокнула меня в щеку, и только теперь я заметила, что волосы ее спутались от крови, а лицо, перемазанное жиром, блестит.
– Карпик, милая, ты вся изгваздалась!
– Ты тоже, Ева! До чего здорово, правда! Жаль, что папа еще не приехал.
– У тебя все волосы в крови.
Карпик коснулась кончиками пальцев своих волос, смешно подняв глаза к переносице. А потом коснулась моих.
– У тебя тоже.
– По-моему, мы все здесь сошли с ума.
– Разве это плохо? – Карпик легко развернулась и поставила подножку Филиппу, который тут же, хохоча, рухнул на палубу.
– Странно мы все выглядим. – Я подобрала не самое удачное слово: то, что происходило на палубе, больше напоминало психоз: абсолютно неразличимый запах крови доминировал над всем, раздувал ноздри и заставлял совершать самые немыслимые поступки. Краем глаза я увидела, как рядом со мной упал Антон. Он выглядел неуклюжим и в то же время – бесконечно милым. Что-то новое появилось в нем.
Очки.
Почему-то он был в очках. Я и не подозревала, что он носит очки: круглые очки в тонкой оправе, вечный Леннон, “Клуб одиноких сердец сержанта Пеппера”… Дужки очков были заляпаны тюленьей кровью, даже на стекла попало несколько брызг. Еще ни разу я не видела его глаза так близко. Слишком прозрачные, слишком мягкие для мужчины. Он неловко коснулся мочки моего уха и улыбнулся:
– Девчонки, вы потрясающе выглядите!
– Ничего потрясающего я здесь не нахожу! – Мне было приятно его прикосновение.
– Не будь такой, Ева! – Карпик неожиданно поддержана Антона, хотя губа ее предупредительно задралась вверх. И сразу же вспомнила этот милый французский, второй язык в программе всех колледжей, в которых она училась: “Частная собственность. Место занято”.
– Вот именно, Ева! Расслабьтесь и получайте удовольствие от филиала ледового дворца спорта.
– Какое же здесь удовольствие? Мы все в крови.
– Именно. – Карпик перевернулась на спину и закинула руки за голову. –
Смертельное лунное поле
И кровь под земною корою
Поле старинной крови
– Здорово, правда?
– Хорошо сказано, – подтвердил Антон.
– Это Гарсиа Лорка. – Карпик зажмурилась, и я сразу же вспомнила книгу Лорки, лежащую в ее каюте. Тогда мне почему-то показалось, что ее должен читать Сокольников в свободное от авизо и выдачи кредитов время. – Лорка. Мне очень нравится Лорка. И я нашла самое подходящее к случаю. Знаешь, как оно называется, Ева?
– Понятия не имею.
– “Песня маленькой смерш”.
– У вас очень умная подруга, Ева, – только и смог сказать Антон.
– Вот что, умная подруга. Поднимайся, и пойдем-ка мы в душ.
…Именно в душе, когда я мыла Карпика, осторожно обходя свежевыколотую татуировку, мне пришла в голову простая и совершенно блистательная мысль. Такая простая и такая блистательная, что я удивилась, почему же она не забредала ко мне раньше. Я уже привыкла к тому, что пусть и не очень быстро, но все-таки двигаюсь по дороге, которую прошел до меня старпом Митько. Это была не самая живописная дорога, большей частью она проходила в застывших от холода сумерках, среди склепов убитых и цветочных лепестков, которые находили в их ранах. Можно было вообще не вступать на эту дорогу.
Но я уже вступила на нее.
Ведь в самом конце, если мне повезет, я найду того, кого уже нашел Митько. Этот корабль подсовывает мне детали, которые проливают свет на каждую реплику того, ночного, разговора старпома. Уже постфактум они складываются в целостную картину, как из кусков смальты собирается витраж. Из кусков смальты. “Из нашего вчерашнего совместного времяпрепровождения”, – сказал тогда старпом. Вчерашнее времяпрепровождение могло состояться только за сутки до общего ужина на корабле, когда в кают-компании собрались все пассажиры. И, если речь действительно идет о татуировке, ее нельзя увидеть нигде, кроме душа.