– Вы так считаете? – повернулась к ней Сильви.

– Это всего лишь предположение, и оно не дает вам даже малейшей надежды. Что вы будете говорить, что будете делать, если он женится? Совсем недавно Франсуа разыгрывал из себя жениха мадемуазель де Бурбон-Конде, которая очень красива. Кардинал воспротивился этому браку, стремясь не допустить соединения двух групп опасных заговорщиков, но есть и другие партии, достойные герцога де Бофора. Ко всему прочему он принц крови.

Сильви отвела глаза.

– Ни к чему напоминать мне, что он всегда будет так же недоступен для меня, как башня Пуатье в замке Вандом в те времена, когда я была маленькой. Он оставлял меня у лестницы, и я дала себе слово вырасти такой большой, чтобы добраться до него, стоявшего на самом верху в сиянии света. И видите, где я оказалась: я пала ниже, чем раньше, теперь, помимо моего скромного происхождения, я еще и обесчещена...

Мари резко встала, схватила Сильви за плечи, тоже заставив ее подняться, и яростно встряхнула:

– Я не желаю больше слышать об этом! Это смешно, ибо, поймите же, обесчестить человека способно лишь зло, которое мы совершаем по собственной воле. Вы стали жертвой чудовища и гнусного заговора. Мужчина, за которого вас насильно выдали замуж, мертв, место преступления уничтожил огонь...

– Но уцелел палач! Он жив. Он под защитой кардинала и может уничтожить меня, когда пожелает...

– Нет. Его жизнь полностью зависит от жизни его господина! В тот день, когда Ришелье умрет, умрет и его слуга. Постарайтесь больше не думать об этом и смотрите с надеждой в будущее. А этот гнусный злодей принадлежит прошлому, которого мы с Божьей помощью навсегда сотрем из памяти!

Порывистым движением Мари привлекла к себе молодую женщину и сжала ее в объятиях.

– И вы снова оживете, вы вновь увидите солнце... или я больше не Аврора!

Она выпустила Сильви, поцеловала ее в щеку и вышла из комнаты, громко хлопнув дверью, что всегда служило у Мари признаком большой решительности.

Отрезанная от королевского двора и его интриг, мадемуазель д'Отфор не знала, что король отправил молодого герцога де Фонсома к его сестре, герцогине Савойской, в то время уединенно жившей в Шамбери, тогда как граф д'Аркур изгонял имперские войска из Турина. Поэтому герцога де Фонсома в Париже не оказалось, когда пришел зов о помощи, адресованный ему Мари. Она не сомневалась, что герцог немедленно примчится к ним. Время шло, но, увы, герцог не подавал признаков жизни.

Наступила осень, но даже рождение второго сына Франции не могло склонить госпожу де Ла Флот отправиться в Сен-Жермен.

– Если они прогоняют мою внучку, то прогоняют и меня, – заявила она. – Это избавит короля от необходимости строить при встрече со мной постную мину...

– Это смешно! Королева вас любит, и, говорят, король очень радуется рождению второго сына, – заметила Мари.

– Кстати, вы не находите все это забавным? Король был в очень мрачном настроении, когда родился дофин, а сейчас спятил от радости! Наверное, потому, что этот младенец такой же чернявый, как он сам, а у дофина волосы золотистые, как у матери, и...

– Не уходите от темы разговора! Я считаю, что ваш долг – ехать ко двору...

– Чтобы защищать там ваше дело? Действовать подобным образом на вас не похоже, Мари. Где же ваша гордость?

Неожиданный приступ гнева заставил Аврору покраснеть.

– Вам не следовало бы даже думать об этом. Я не из тех, кто клянчит. Я вернусь с воинскими почестями или без них... Но наша семья обязана присутствовать при великих событиях в жизни королевства.

– Она вполне пристойно будет представлена вашей сестрой д'Эскар и вашим братом Жилем. А я игнорирую двор!

Зная, что бабушка столь же упряма, как и она сама, Мари не стала настаивать, очень довольная в глубине души, что вся неистощимая бабушкина нежность отдана ей. С отъездом бабушки в Париж огромный замок совсем опустел бы, оставив ее и Сильви в одиночестве. Мари даже обрадовалась, когда пришла зима и придворные интриги – она была вынуждена признаться, что их ей очень не хватало! – снова коснулись ее при странных обстоятельствах.

В этот вечер три женщины уже собирались ужинать с намерением не засиживаться допоздна и рано лечь спать после утомительного дня: Мари несколько часов охотилась, гоняясь за кабаном, который опустошал угодья, а госпожа де Ла Флот и Сильви ездили в Ла-Пуасоньер. Внезапно из темноты донесся стук копыт галопом скачущей лошади, который все приближался и замер у парадного входа; потом по каменным плитам вестибюля застучали сапоги, и наконец властная рука всадника настежь распахнула створчатую дверь, прежде чем о его приходе успел объявить старый дворецкий.

– Добрая моя подруга, я приехал просить у вас убежища хотя бы на две-три ночи! – громко сказал герцог Вандомский. – Мне пришлось бежать из Шенонсо раньше, чем меня настигли там приспешники Ришелье...

Изумление заставило молодых женщин встать, но владелица замка не успела подняться с кресла: герцог уже подошел к ней и, взяв ее руки, целовал их.

– Вы бежали, мой друг? Но что случилось?

– Нелепая, дикая история... Я все расскажу вам за ужином, если вы соблаговолите меня накормить. Я умираю с голода... Ах, вот и мадемуазель д'Отфор! Простите меня, я вас не заметил.

Не сомневаясь в согласии на ужин, он собирался наконец опуститься на стул, но вдруг глаза его расширились от удивления: он узнал Сильви.

– Неужели я обрел дар видеть привидения? Или вы часть кошмара, преследующего меня?

Первым движением Сильви было спрятаться в тень, чтобы там раствориться, но ее сковало оцепенение. Теперь надо было играть в открытую. Сдержав порыв Мари, которая собиралась ответить герцогу, Сильви смело выступила вперед, и самая строгая из старых придворных дам ни в чем не смогла бы упрекнуть ее изысканный реверанс:

– Я – не привидение, господин герцог, и моя особа не столь значительна, чтобы преследовать вас в ваших кошмарных снах. Просто теперь я другая...

– Что вы хотите сказать? Что вы умерли, но воскресли?

– В некоторой степени. Благодаря тем, кто меня спас. Я, ваша светлость, как и вы, вынуждена скрываться...

– И кто же вас спас?

Ответ взяла на себя Мари. Она не намеревалась оставлять Сильви одну в схватке с грозным сыном Генриха IV и Габриэль д'Эстре, но решила не вдаваться в подробности:

– Сначала ваш сын Франсуа, потом я с моей бабушкой. Здесь ее охраняет наша любовь.

Но Сезар услышал только первые слова.

– При чем тут Франсуа? Опять Франсуа, – зло усмехнувшись, сказал он. – Вы, кажется, прилепились к нему намертво, как раковина к скале? Если бы вы знали...

– Довольно, Сезар! – сухо перебила его госпожа де Ла Флот. – Хотя вы и приехали просить убежища и можете рассчитывать на наше гостеприимство, я не давала вам права нападать на эту девочку, тоже мою гостью, которую мы любим и которая здесь у себя дома.

– Дома? Так, значит, девочке мало сеньории де Лиль, что моя жена вынудила меня ей отдать?

– Не забывайте, что я мертва! – воскликнула Сильви, которую больно ранил презрительный тон герцога. – Совершенно естественно, что сеньория де Лиль снова принадлежит вам. Я оживаю под именем де Вален...

– Но вы тем не менее остаетесь моей вассалкой...

Этого Мари стерпеть не могла.

– Если вы намерены продолжать разговор в таком тоне, господин герцог, то я покидаю этот дом, рискуя попасть в тюрьму, ибо я в изгнании, и забираю с собой мадемуазель де Вален...

– А не перестать ли нам болтать глупости? – вдруг весело спросила госпожа де Ла Флот. – Наши ссоры – не для ушей прислуги. Поэтому давайте поужинаем, а потом вы расскажете нам, чем мы сможем вам помочь!

Несмотря на улыбку, владелица замка произнесла последние слова так, чтобы дать понять герцогу, что он не вправе распоряжаться здесь. Кажется, Сезар Вандомский наконец это понял и уселся за стол под пристальным, повелительным взглядом хозяйки дома. Все хранили молчание, пока он ел. Сильви, сидя на своем обычном месте и почти не прикасаясь к еде, наблюдала за герцогом. Она не видела его после их драматического свидания в маленьком пустом особняке в Маре, куда герцог пригласил Сильви вечером, чтобы передать ей пузырек с ядом, предназначавшимся для кардинала.[6] С тех пор прошло четыре года. Таким образом, Сезару Вандому сейчас должно быть сорок семь лет. За то время, что Сильви не видела его, герцог подурнел еще больше и еще больше проступило его сходство с младшим сыном. Сельское уединение в родовом замке Шенонсо, откуда король и Ришелье не выпускали его более двадцати лет, имело по крайней мере то преимущество, что он сохранил под своей обветренной кожей мускулатуру охотника, но сексуальная распущенность, которая побуждала герцога гоняться за каждым мужчиной, понравившимся ему, все больше накладывала печать на его лицо, в прошлые времена бывшее лицом одного из первых красавцев Франции. Все это усугублялось и следами других излишеств, чему в эти минуты Сезар являл блестящее доказательство: слуга-виночерпий беспрестанно наполнял его бокал, который герцог опустошал одним махом. Он и ел очень много, нагнав аппетит во время долгой скачки из замка Шенонсо.