Но когда она улеглась рядом с ним, он лежал неподвижно, и лишь через некоторое время робко обнял ее за плечи. Моргейна уже успела пожалеть о своих жестоких словах… Ей было холодно и одиноко. Она лежала, прикусив губу, чтобы не расплакаться. Но когда Уриенс попытался заговорить с ней, она притворилась, будто спит.

День летнего солнцестояния выдался ясным. Моргейна, проснувшись на рассвете, сразу же поняла, что хоть она и не раз говорила себе, будто перестала чуять подобные вещи, но нынешнее лето что-то пробудило в ней. Одевшись, она бесстрастно взглянула на спящего мужа.

Она вела себя, как дура. И зачем только она безропотно приняла слова Артура? Побоялась поссорить его с другим королем? Если он не в силах удержать свой трон без помощи женщины, возможно, он вообще его недостоин. Он отступник, он предал Авалон. Он отдал ее в руки другого отступника. А она покорно согласилась со всем, что они решили за нее.

«Игрейна позволила, чтобы вся ее жизнь стала разменной монетой в политике». И в душе Моргейны шевельнулось нечто, умершее или уснувшее с того самого дня, когда она бежала с Авалона, унося в своем чреве Гвидиона, — внезапно оно пробудилось и зашевелилось, медленно и вяло, словно спящий дракон, движение столь же тайное и незримое, как первое движение плода в чреве; эта неведомая сила произнесла, негромко и отчетливо: «Если я не позволила Вивиане, которую любила всей душой, использовать меня подобным образом, почему я должна покорно склонить голову и позволить, чтоб меня использовали в интересах Артура? Я — королева Северного Уэльса и герцогиня Корнуома, где имя Горлойса до сих пор что-то да значит, и я принадлежу к королевскому роду Авалона».

Уриенс застонал и неловко повернулся.

— О Господи, у меня все тело ноет, а каждый палец на ногах будто набит больными зубами! И зачем только я вчера скакал так быстро? Моргейна, ты не разотрешь мне спину?

Первым побуждением Моргейны было бросить в ответ:

«У тебя есть дюжина дворецких, а я тебе жена, а не рабыня!» Но она сдержалась и вместо этого с улыбкой произнесла:

— Да, конечно, — и послала пажа за ее флаконами с ароматическими маслами.

Пускай Уриенс считает ее по-прежнему уступчивой. В конце концов, целительство тоже входит в обязанности жрицы. Конечно, это лишь самая малая часть ее обязанностей, но зато оно даст ей доступ к мыслям и планам короля. Она размассировала Уриенсу спину и втерла в больные ноги целебный бальзам, выслушивая при этом тонкости спора о земельных владениях, который вчера решал король.

«При Уриенсе любая могла бы быть королевой. Ему только и нужно, что приветливое лицо да добрые руки, которые могли бы за ним ухаживать. Ну что ж, это у него будет — до тех пор, пока мне это будет выгодно».

— Похоже, денек выдался отличный для благословления урожая. День летнего солнцестояния дождливым не бывает, — сказал Уриенс. — Владычица озаряет свои поля, чтобы освятить их; по крайней мере, во времена моей молодости, когда я был язычником, говорили, что Великий Брак не должен вершиться в грязи.

Он хохотнул.

— Однако я помню один случай — я тогда еще был зеленым юнцом, — когда дожди лили десять дней подряд. Мы с жрицей перемазались в грязи, словно свиньи!

Моргейна невольно улыбнулась; действительно, картина ей представилась презабавная.

— Богиня способна шутить даже посредством ритуала, — сказала она. — Кроме того, ее зовут, среди прочих имен, и Великой Свиньей, и все мы — ее поросята.

— Ах, Моргейна, хорошие тогда были времена! — сказал Уриенс. Потом его лицо напряглось. — Конечно, все это было давно — теперь люди желают, чтоб короли были величественны и достойны. Те времена ушли и более не вернутся.

«В самом деле? Сомневаюсь», — подумала Моргейна, но промолчала. Ей вдруг подумалось, что Уриенс, пока был помоложе, был достаточно силен, чтобы противостоять волне христианства, накатывающейся на эти земли. Если бы Вивиана приложила побольше усилий для того, чтобы возвести на трон короля, который не зависел бы от священников… Но кто мог знать, что Гвенвифар окажется набожна сверх всякой меры? И почему мерлин бездействует?

Если мерлин Британии и мудрецы Авалона ничего не предпринимают для того, чтоб остановить эту волну, что грозит затопить нашу землю и смыть все древние обычаи и древних богов, то за что же ей упрекать Уриенса? В конце концов, он — всего лишь старый человек, желающий мира и покоя. Не стоит делать из него врага. Если он будет доволен жизнью, ему не будет дела до того, чем занимается его жена… Впрочем, Моргейна сама еще толком не знала, что именно она собирается предпринять. Но знала зато, что дни безмолвной покорности миновали.

— Жаль, что мы с тобой тогда не были знакомы, — сказала она и позволила Уриенсу поцеловать ее в лоб.

«Если бы я вышла за него замуж: еще тогда, когда только вступила в брачный возраст, Северный Уэльс мог бы так и не сделаться христианской страной. Но и сейчас еще не поздно. Есть люди, помнящие, что король носит на руках змей Авалона, хоть они и поблекли. И он женат на той, что была Верховной жрицей Владычицы.

Здесь мне было бы легче вершить свои труды, чем при дворе Артура, в тени Гвенвифар».

Моргейне пришло в голову, что Гвенвифар больше бы радовалась такому мужу, как Уриенс, которого она могла бы всецело подчинить своему влиянию, чем такому, как Артур, — ведь он жил полнокровной жизнью, а ей не было там места.

А ведь был такой момент, когда Моргейна могла обрести влияние на Артура — как женщина, с которой он вступил в зрелость, которая олицетворяла для него саму Богиню. Но она в своей глупости и гордыне допустила, чтобы он оказался в руках Гвенвифар и священников. Лишь теперь, когда было слишком поздно, она начала понимать замысел Вивианы.

«Если уж говорить начистоту — мы могли бы править этой землей; Гвенвифар звалась бы Верховной королевой, но она владела бы лишь телом Артура; его сердце, душа и разум принадлежали бы мне. Какой же я была дурой… Мы с ним могли бы править вместе — в интересах Авалона! Теперь же Артур — игрушка в руках священников. Однако он до сих пор носит священный меч друидов, а мерлин Британии не предпринимает никаких действий, чтобы помешать ему.

Я должна завершить дело, которое не успела окончить Вивиана.

О Богиня, как много я позабыла…»

Моргейна остановилась, поражаясь собственной дерзости. Уриенс как раз прервал свое повествование, и, когда Моргейна перестала растирать ему ноги, он вопросительно уставился на жену. Моргейна поспешно сказала:

— Я совершенно уверена, дорогой мой супруг, что ты был прав.

И она плеснула себе на ладонь еще немного сладковато пахнущего бальзама. Моргейна понятия не имела, с чем же она согласилась, но Уриенс улыбнулся и принялся рассказывать дальше, а Моргейна вновь погрузилась в размышления.

«Я по-прежнему остаюсь жрицей. Странно — почему вдруг после стольких лет, когда даже видения Авалона поблекли, ко мне вдруг вернулась эта уверенность ?»

Она задумалась над новостями, которые привез Акколон. Элейна родила дочь. Сама Моргейна не сможет дать Авалону дочь, но она может, подобно самой Вивиане, взять воспитанницу. Она помогла Уриенсу одеться, вместе с ним спустилась вниз и принесла с кухни хлеб, только что из печи, и свежесваренное, пенящееся пиво. Моргейна взялась сама ухаживать за супругом и намазала хлеб медом. Пускай он и дальше считает ее самой верной из своих подданных, своей любезной и услужливой женой. Ей нетрудно. Но может настать такой момент, когда ей понадобится доверие Уриенса, чтобы он не мешал ей поступать по своему усмотрению.

— Что-то мои старые кости болят даже летом. Наверное, надо мне съездить на юг, в Аква Сулис, на воды. Там есть древний храм богини Суль — римляне в свое время построили там огромную баню, и кой-чего от нее сохранилось до сих пор. Большие бассейны теперь засорились, а саксы утащили оттуда множество прекрасных вещей и сбросили с постамента статую Богини, но сам источник никуда не делся; он бьет из какой-то подземной кузни — он кипит, день за днем, год за годом, и над ним поднимаются облака пара. Воистину, это зрелище внушает трепет! Там есть бассейны с горячей водой: там человек может вымыть из своих костей всю усталость. Я не был там уже года три, но теперь в округе все спокойно, и я непременно съезжу туда снова.