— Передай своему императору, — отозвался Артур, — что мое предложение касательно трех десятков британских стрел остается в силе — только теперь я увеличу их число до трех сотен, и что он не получит от меня никакой дани, кроме стрелы в сердце. Скажи ему также, что если он хоть пальцем тронет моего соратника сэра Борса, я отдам его Ланселету и Лионелю, братьям Борса, и разрешу им заживо спустить с него шкуру и вывесить его освежеванный труп на крепостной стене. А теперь возвращайся к своему императору и передай ему мои слова. Нет, Кэй, не трогай их — посланцы священны перед богами.

В зале воцарилась тишина — все были потрясены случившимся. Легионеры развернулись и вышли, печатая шаг и грохоча каблуками подкованных сапог по каменным плитам. Когда они исчезли, зазвучали громкие возгласы, но Артур поднял руку, и все снова смолкли.

— Я отменяю завтрашний турнир — вскоре нас будет ждать настоящая битва, — сказал он. — А призом будет добыча, отнятая у этого самозваного императора. Соратники, я желаю, чтобы завтра на рассвете вы были готовы выехать к побережью. Кэй, позаботься о всем необходимом. Ланселет, — король взглянул на старого друга, и по губам его скользнула легкая улыбка, — я оставил бы тебя здесь, чтобы ты охранял мою королеву, но я знаю, что на этот раз ты захочешь поехать с нами — ведь твой брат оказался в осаде. Я попрошу священника, чтобы на рассвете он отслужил службу для тех, кто пожелает исповедаться и получить отпущение грехов, прежде чем идти в битву. Сэр Увейн, — Артур отыскал взглядом нового соратника, сидевшего среди молодых рыцарей, — теперь я могу предложить тебе добыть славу в сражении, а не на турнире. Я прошу тебя, сына моей сестры, быть рядом со мной и прикрывать меня от предательского удара в спину.

— Это большая честь для меня, м-мой король, — запинаясь, произнес сияющий Увейн, и в этот момент Моргейна отчасти поняла, почему Артур внушает своим подданным такую любовь и преданность.

— Уриенс, добрый мой зять, — продолжал тем временем Артур, — я поручаю королеву твоему попечению. Оставайся в Камелоте и береги ее до тех пор, пока я не вернусь.

Он поцеловал руку Гвенвифар.

— Моя леди, прости, но мы должны покинуть пир — война снова постучала к нам в двери.

Гвенвифар была бледна как полотно.

— Я буду ждать твоего возвращения, мой лорд. Да хранит тебя Господь, милый мой супруг.

Она поцеловала короля. Артур встал из-за стола и спустился с возвышения, на ходу кивнув остальным:

— Гавейн, Лионель, Гарет — все соратники — за мной! Прежде чем последовать за королем, Ланселет на миг задержался рядом с Гвенвифар.

— Попроси благословения Божьего и для меня, моя королева, когда я отправлюсь в путь.

— О Господи, Ланселет!.. — вырвалось у Гвенвифар, и, словно позабыв, что на них смотрит весь двор, королева бросилась ему на грудь. Ланселет обнял ее и принялся утешать. Он говорил так тихо, что Моргейна не услышала ни единого слова, но она заметила, что Гвенвифар плачет. Но когда королева подняла голову, глаза ее были сухими.

— Да хранит тебя Бог, любовь моя.

— И тебя, любовь сердца моего, — еле слышно произнес Ланселет. — Вернусь я или нет — да благословит тебя Бог. Он повернулся к Моргейне.

— Теперь я особенно рад тому, что ты решила навестить Элейну. Передай дорогой моей жене мой сердечный поклон и скажи, что я отправился вместе с Артуром на помощь моему родичу Борсу, чтоб поставить на место этого мерзавца, именующего себя императором Луцием. Скажи, что я молю Бога хранить ее и что я люблю ее и детей.

Ланселет умолк, и на мгновение Моргейне показалось, что сейчас он поцелует и ее. Но вместо этого он, улыбнувшись, коснулся ее щеки.

— Да благословит Господь и тебя, Моргейна, — уж не знаю, хочешь ли ты его благословения или нет.

И он заспешил следом за Артуром в дальний конец зала, туда, где уже собирались соратники.

Уриенс подошел к возвышению и поклонился Гвенвифар.

— Я к твоим услугам, моя леди.

«Если она посмеется над стариком, — подумала Моргейна, внезапно ощутив яростное желание защитить мужа, — я влеплю ей пощечину!»

Уриенс лишь хотел сделать как лучше, да и порученное ему дело было не более чем данью родству и требованиям этикета; Камелот, как и всегда, останется в надежных руках Кэя и Лукана. Но Гвенвифар привыкла к придворной любезности.

— Благодарю тебя, сэр Уриенс, — серьезно отозвалась она. — Ты всегда будешь здесь желанным гостем. Моргейна же — моя подруга и сестра, и я рада снова видеть ее при дворе.

«О, Гвенвифар, Гвенвифар, какая же ты лгунья!»

— Спасибо, но я должна съездить на север, навестить мою родственницу Элейну, — приторно любезным тоном произнесла Моргейна. — Ланселет попросил меня сообщить его жене обо всем.

— Ты так добра, — заметил Уриенс. — Что ж, поскольку война идет не у нас в стране, а за проливом, ты можешь съездить к Элейне, когда захочешь. Я бы попросил Акколона сопровождать тебя, но он наверняка отправится с Артуром к побережью.

«Он ведь и вправду охотно поручил бы меня попечению Акколона. Он обо всех думает хорошо», — подумала Моргейна и с искренней теплотой поцеловала мужа.

— А можно, после того, как я побываю у Элейны, я навещу свою родственницу на Авалоне, супруг мой?

— Делай, как тебе угодно, моя леди, — согласился Уриенс. — Только не могла бы ты, прежде чем уедешь, распаковать мои вещи? Моему слуге никогда не удается справиться с этим так же хорошо, как это делаешь ты. И не оставишь ли ты мне кое-что из твоих бальзамов и трав?

— Ну конечно, — отозвалась Моргейна. Она отправилась готовиться к отъезду; ей подумалось, что раз им предстоит на какое-то время разлучиться, сегодня Уриенс наверняка пожелает спать с ней. Моргейна вздохнула, примирившись со своей участью. Что ж, терпела она раньше — потерпит и теперь.

«Какой же я сделалась распутной!»

Глава 12

Моргейна знала, что ей хватит решимости совершить это путешествие лишь в том случае, если она будет действовать постепенно — шаг за шагом, день за днем, лига за лигой. Первым ее шагом стала поездка в замок Пелинора; по горькой иронии судьбы, первым делом она должна была передать сердечное послание жене и детям Ланселета.

Сперва она поехала на север по старой римской дороге, вившейся меж холмов. Кевин предложил было сопровождать ее, и Моргейна едва не поддалась искушению; ее вновь принялись терзать прежние страхи: она и на этот раз не найдет дорогу на Авалон, она не посмеет вызвать авалонскую ладью, она вновь заблудится в волшебной стране и навеки потеряется там. Она не смела прийти на Авалон после смерти Вивианы…

Но теперь это испытание снова встало перед ней, как и в тот раз, когда она только стала жрицей… она сбежала с Авалона в одиночку, не пройдя никаких испытаний, кроме этого, и теперь должна была самостоятельно найти способ вернуться… она должна была добраться на Авалон, опираясь лишь на свои собственные силы, а не на поддержку Кевина.

И все же Моргейну мучил страх. Ведь все это было так давно…

На четвертый день впереди показался замок Пелинора, и к полудню, проехав вдоль болотистого берега озера, где не встречались более следы некогда таившегося здесь дракона (что не помешало слуге и служанке, сопровождавшим Моргейну, начать дрожать и рассказывать друг дружке ужасные истории о драконах), Моргейна увидела дом, который Пелинор подарил Элейне и Ланселету после их свадьбы.

Это была скорее вилла, чем замок; в нынешние мирные дни в этих краях осталось не так уж много укрепленных жилищ. Между домом и дорогой протянулись просторные пологие лужайки, и, когда Моргейна подъехала к дому, стая гусей разразилась гоготаньем.

Моргейну встретил дворецкий в нарядной одежде; он поприветствовал гостью и поинтересовался, кто она и по какому делу прибыла.

— Я — леди Моргейна, жена Уриенса, короля Северного Уэльса. Я привезла послание от лорда Ланселета.

Моргейну провели в комнату, где можно было умыться с дороги и привести себя в порядок, а затем препроводили в большой зал, где горел огонь в камине, и предложили пшеничный пирог с медом и хорошее вино. Моргейна поймала себя на том, что этот церемонный прием начал нагонять на нее зевоту. В конце концов, она ведь родственница хозяев дома, а не какой-нибудь посланец, прибывший по государственным делам! Через некоторое время в зал заглянул какой-то мальчик, увидел, что там никого нет, кроме Моргейны, и вошел. Мальчик был белокур и голубоглаз, и лицо его усеивала россыпь золотистых веснушек. Моргейна сразу же поняла, что это и есть сын Ланселета, хоть он ничуть не походил на отца.