Гвенвифар предпочла не отвечать на это замечание, — по крайней мере, впрямую. Она содрогнулась.

— Мне бы не хотелось, чтоб на эту землю вновь пришла война…

— И мне, — сказал Артур. — И я думаю, что всякий король предпочел бы мир.

— А я бы не стала говорить об этом так уверенно. Кое-кто из твоих людей только и твердит о прежних днях, когда шла непрерывная война с саксами. И они недовольны тем, что вынуждены жить в союзе с этими саксами, что бы там ни говорил епископ…

— Не думаю, что им недостает войны, — с улыбкой ответил Артур. — Скорее уж они тоскуют по той поре, когда мы были молоды и нас связывали узы братства. Неужто ты никогда не грустишь по тем временам, жена моя?

Гвенвифар почувствовала, что краснеет. Действительно, она с теплом вспоминала те дни, когда… когда Ланселет был ее поборником, и они любили… Христианской королеве не следовало предаваться подобным мыслям, но Гвенвифар ничего не могла с собою поделать.

— Грущу, муж мой. Но, возможно, грусть эта вызвана, как ты и сказал, лишь тоской по собственной молодости… Я более не молода… — вздохнув, произнесла Гвенвифар. Артур взял ее за руку.

— Для меня ты все так же прекрасна, как и в день нашей свадьбы, моя ненаглядная.

Гвенвифар почувствовала, что он говорит правду.

Но она постаралась взять себя в руки.» Я уже немолода, — подумала она, — и мне не следует вспоминать о днях, молодости и жалеть о них — ведь тогда я была грешницей и прелюбодейкой. Теперь же я покаялась и примирилась с Господом, и даже Артур получил отпущение своего греха, совершенного с Моргейной «.

Гвенвифар заставила себя мыслить рассудительно, как и надлежит королеве Британии.

— Значит, в эту Пятидесятницу у нас будет больше гостей, чем обычно. Мне нужно будет посоветоваться с Кэем и сэром Луканом, как их всех разместить и как устроить пир. А Боре приедет из Малой Британии?

— Приедет, если сможет, — сказал Артур. — Хотя в начале этой недели Ланселет прислал мне письмо, в котором просит позволения отправиться на помощь брату своему Борсу, ибо тот оказался в осаде. Я велел ему ехать сюда — возможно, нам всем придется выступать в поход… Теперь, после кончины Пелинора, Ланселет стал королем по праву мужа Элейны и будет оставаться им до тех пор, пока их сын не вступит в пору зрелости. Еще приедут Агравейн, и Моргауза, и Уриенс — или, может, кто-нибудь из его сыновей. Для своих лет Уриенс превосходно сохранился, но и он не бессмертен. Его старший сын довольно глуп, но Акколон — один из моих старых соратников, и Уриенс велел Моргейне наставлять его.

— Мне это кажется не правильным, — сказала Гвенвифар. — Апостол сказал, что женщины должны подчиняться своим мужьям, а Моргауза по-прежнему правит в Лотиане, да и Моргейну нельзя счесть простой помощницей своего короля.

— Не забывай, госпожа моя, — сказал Артур, — что я происхожу из королевского рода Авалона. Я стал королем не только потому, что происхожу от Утера Пендрагона, но и потому, что я — сын Игрейны, дочери прежней Владычицы Озера. Гвенвифар, Владычица правила этой землей с незапамятных времен, а король был всего лишь ее супругом и военным предводителем. Даже во времена римского владычества легионы сталкивались с королевами зависимых Племен, как они это называли. Эти королевы правили Племенами, и некоторые из них были искусными воительницами. Неужто ты никогда не слыхала о королеве Боадицее? Легионеры изнасиловали ее дочь, и тогда королева подняла восстание, собрала армию и едва не вышвырнула римлян с нашего острова.

— Полагаю, они ее убили, — с горечью заметила Гвенвифар.

— Действительно, убили и надругались над трупом… и все же этот знак свидетельствовал, что римлянам не удержать завоеванного, если только они не признают, что этой землей правит Владычица… Каждый правитель Британии, вплоть до моего отца, Утера, носил титул, которым римляне именовали военного вождя при королеве — дукс беллорум, военный предводитель. Утер — и я после него — вступили на трон Британии по праву военного предводителя при Владычице Авалона. Не забывай об этом, Гвенвифар.

— Но я думала, — резко сказала Гвенвифар, — что с этим покончено, что ты объявил себя христианским королем и искупил свою службу волшебному народу этого нечестивого острова…

— Моя личная жизнь и моя вера — это одно, — с не меньшей резкостью отозвался Артур, — но Племена идут за мной потому, что я ношу вот это! — И он хлопнул по рукояти Эскалибура, висевшего у него на боку в своих темно-красных ножнах. — Я выжил в сражениях благодаря магии этого клинка…

— Ты выжил потому, что Бог предназначил тебе обратить эту землю в христианство! — воскликнула Гвенвифар.

— Возможно, когда-то это и произойдет. Но это время еще не пришло, леди. Народ Лотиана вполне доволен правлением Моргаузы, а Моргейна — королева Корнуолла и Северного Уэльса. Если бы для этих земель настал час обратиться к владычеству Христа, люди стали бы требовать себе королей вместо королев. Я правлю этой землей, Гвенвифар, исходя из истинного положения вещей, а не из того, каким хотелось бы все видеть епископам.

Гвенвифар могла бы спорить и дальше, но она увидела, каким раздраженным сделался взгляд Артура, и предпочла сдержаться.

— Быть может, настанет такой день, когда даже саксы и Племена придут к подножию креста. Придет время — так сказал епископ Патриций, — когда Христос будет единственным королем над христианами, а все прочие короли и королевы будут лишь его слугами. Скорее бы настал этот день, — сказала Гвенвифар и осенила себя крестным знамением.

Артур рассмеялся.

— Я охотно стал бы слугой Христа, — сказал он, — но не слугой его священников. Впрочем, среди гостей наверняка будет епископ Патриций, и ты сможешь принять его со всей почтительностью.

— А из Северного Уэльса приедет Уриенс, — сказала Гвенвифар, — и вместе с ним, конечно же, Моргейна. А из владений Пелинора — Ланселет?

— Он приедет, — заверил жену Артур. — Хотя, боюсь, если ты хочешь повидаться со своей кузиной Элейной, тебе придется съездить к ней в гости: Ланселет написал, что она снова ждет ребенка, и роды уже близки.

Королева вздрогнула. Она знала, что Ланселет редко бывает дома и проводит мало времени в обществе жены, но все же Элейна дала Ланселету то, чего не смогла дать она — сыновей и дочерей.

— Сколько уже лет сыну Элейны? Он будет моим наследником, и его следует воспитать при дворе, — сказал Артур. Гвенвифар тут же откликнулась:

— Я предлагала это сразу же после его рождения, но Элейна сказала, что даже если ему и суждено когда-то стать королем, мальчику надлежит расти в простой и скромной обстановке. Тебя ведь тоже воспитали, как сына простого человека, — и это не пошло тебе во вред.

— Что ж, возможно, она права, — согласился Артур. — Но мне хотелось бы когда-нибудь увидеть сына Моргейны. Он уже совсем взрослый — ему должно исполниться семнадцать. Я знаю, он не может наследовать мне, священники никогда этого не допустят, но он — мой единственный сын, и мне очень хочется хоть раз повидаться и поговорить с ним… Даже не знаю, что я хотел бы ему сказать… Но все-таки я хочу его увидеть.

Гвенвифар с трудом сдержала гневный ответ, едва не сорвавшийся с ее губ. Но все-таки она удержалась и сказала лишь:

— Ему хорошо там, где он сейчас находится. Это лишь к лучшему.

Она сказала чистую правду, но лишь произнеся эти слова, Гвенвифар поняла, что они правдивы; хорошо, что сын Моргейны растет на этом колдовском острове, куда нет хода христианскому королю. А раз он пройдет обучение на Авалоне, то тем вероятнее, что никакой случайный поворот судьбы не забросит его на трон отца — и священники, и простые люди все больше не доверяют колдовству Авалона. Если б мальчик рос при дворе, то некоторые не слишком щепетильные люди могли бы постепенно привыкнуть к сыну Моргейны и счесть, что его права на престол весомее, чем права сына Ланселета.

Артур вздохнул.

— И все же мужчине нелегко знать, что у него есть сын — и так никогда его и не увидеть, — сказал он. — Возможно, когда-нибудь… — Но плечи его поникли, как у человека, смирившегося с судьбой. — Несомненно, ты права, дорогая. Ну, так как насчет пира на Пятидесятницу? Я не сомневаюсь, что ты, как всегда, превратишь его в незабываемый праздник.