Ланселет — мрачное выражение успело исчезнуть с его лица — сказал:

— Мне не верится, Гарет, чтобы даме, ставшей твоей женой, захотелось смотреть на кого-то другого.

— Ну, а тебе, кузен, придется сейчас взглянуть в другую сторону, — сообщил Гавейн. — Королева ищет тебя. Так что тебе, как ее поборнику, придется пойти и засвидетельствовать ей свое почтение.

И действительно, в этот самый момент к ним подошла одна из юных дев, прислуживавших Гвенвифар, и спросила по-детски тонким голоском:

— Не ты ли будешь сэр Ланселет? Королева просит тебя подойти и побеседовать с ней.

Ланселет поклонился Моргейне, сказал:» Гарет, Гавейн — поговорим попозже «, — и ушел.

Гарет, нахмурившись, посмотрел ему вслед и пробормотал:

— Стоит ей лишь поманить, и он готов бежать к ней.

— А ты ждал чего-то другого, братец? — обычным своим небрежным тоном поинтересовался Гавейн. — Он ведь был ее поборником с тех самых пор, как она вышла замуж за Артура. Что же касается всего прочего… Ну, вспомни, что говорила Моргейна: если мы считаем такое поведение похвальным для короля, почему мы должны порицать за него королеву? Нет, это теперь и вправду стало модным. Вы слыхали истории об этой ирландской королеве, которая вышла замуж за старого герцога Марка, и о том, как Друстан поет ей песни и всюду следует за ней… Говорят, он играет на арфе не хуже самого Кевина! Ты не слыхала его игры, Моргейна?

Моргейна покачала головой и заметила:

— Не зови Изотту королевой Корнуолла — в Корнуолле нет королев, кроме меня. Марк правит там лишь как мой наместник — и если он этого еще не понял, пора ему об этом сообщить.

— Думаю, Изотте все равно, как там себя именует Марк, — сказал Гавейн, взглянув в сторону длинного стола, за которым сидели дамы. К Гвенвифар и ирландской королеве теперь присоединилась еще и Моргауза, и туда же как раз подошел Ланселет. Гвенвифар улыбнулась ему, а Моргауза отпустила какую-то шутку, заставившую Ланселета рассмеяться, — но Изотта Корнуольская лишь смотрела перед собой невидящим взором, и ее прекрасное лицо казалось бледным и осунувшимся. — Я никогда еще не видел дамы, которая выглядела бы столь несчастной, как эта ирландская королева.

— Сомневаюсь, что я бы выглядела намного счастливее, окажись я женой старого герцога Марка, — заметила Моргейна. Гавейн обнял ее, едва не задушив при этом.

— Артур и так не слишком-то хорошо поступил, выдав тебя за этого старикана Уриенса, Моргейна. Ты тоже несчастна?

Моргейна почувствовала, как что-то сдавило ей горло, словно ей вдруг захотелось расплакаться.

— Быть может, женщины вообще не бывают счастливы в браке…

— А я бы так не сказал! — возразил Гарет. — Лионора выглядит вполне счастливой.

— Ах, но ведь Лионора замужем за тобой! — рассмеялась Моргейна. — А мне не выпало такой удачи — я всего лишь твоя старая кузина.

— И все же, — сказал Гавейн, — я не намерен порицать мою мать. Она была добра к Лоту до последних его дней, и пока он был жив, она никогда не выставляла своих любовников напоказ. А Гвенвифар… — Гавейн скривился. — Какая жалость, что Ланселет не увез ее подальше от этого королевства, пока у Артура еще было время найти себе другую жену. Впрочем, я полагаю, из юного Галахада в свое время выйдет неплохой король. Ланселет ведь происходит из королевского рода Авалона — да и его отец, Бан из Малой Британии, тоже был королем.

— И все же, — заметил Гарет, — мне кажется, что твой сын, Моргейна, стоит куда ближе к трону, чем сын Ланселета.

И Моргейна вспомнила, что он был тогда уже достаточно большим, чтобы запомнить рождение Гвидиона. Гарет же продолжал:

— А Племена будут верны сестре Артура — ведь в давние дни, в те времена, когда власть передавалась по женской линии, именно сын сестры был законным наследником.

Он нахмурился, задумался на мгновение, потом поинтересовался:

— Моргейна, это сын Ланселета?

Подобный вопрос показался Моргейне вполне естественным — ведь они дружили с детства. Но она лишь покачала головой, пытаясь перевести охватившее ее раздражение в шутку.

— Нет, Гарет. Будь это так, я бы давно тебе об этом сказала. Тебя бы это порадовало — тебе ведь нравится все, что делает Ланселет. Прошу прощения, кузены, но мне следует теперь пойти побеседовать с вашей матушкой — ведь она всегда была добра ко мне.

Моргейна развернулась и неспешно двинулась к возвышению, на котором сидели дамы. Зал тем временем заполнялся людьми: всем хотелось поприветствовать старых друзей, и гости сбивались в небольшие группки.

Моргейна всегда не любила скоплений народа, — а кроме того, в последние годы она слишком много бродила по зеленым уэльским холмам и совершенно отвыкла от запаха множества тел и дыма, которым тянуло из очага. Двинувшись вбок, она столкнулась с каким-то человеком. Хотя Моргейна весила немного, но от этого столкновения он пошатнулся и схватился за стену, чтобы удержаться на ногах — и внезапно Моргейна поняла, что оказалась лицом к лицу с мерлином.

Она не разговаривала с Кевином со дня смерти Вивианы. Моргейна холодно взглянула на него и отвернулась.

— Моргейна…

Моргейна пропустила это обращение мимо ушей. Тогда Кевин столь же холодно произнес:

— С каких это пор дочь Авалона отворачивается, когда к ней обращается мерлин?

Моргейна глубоко вздохнула и ответила:

— Если ты именем Авалона просишь выслушать тебя, то я готова слушать. Но это не подобает тебе — человеку, отдавшему тело Вивианы для христианского погребения. Я зову это деянием предателя.

— Кто ты такая, леди, чтобы говорить о предательских деяниях? Ты, ведущая жизнь королевы в Уэльсе, в то время как трон Вивианы на Авалоне пустует!

— Я попыталась однажды говорить от имени Авалона, — вспылила Моргейна, — но ты приказал мне умолкнуть! — и она опустила голову, не дожидаясь его ответа.

« А ведь он прав. Как я смею говорить о предательстве после того, как сбежала с Авалона, по молодости и глупости не поняв замыслов Вивианы? Лишь недавно я осознала, что она дала мне власть над королем; я же отказалась от нее и позволила Гвенвифар отдать короля в руки священников «.

— Говори, мерлин. Дочь Авалона слушает.

Несколько мгновений Кевин лишь молча глядел на нее, и Моргейна с грустью вспомнила те годы, когда он был ее единственным другом и союзником при этом дворе. В конце концов, он произнес:

— Твоя красота, Моргейна, как и красота Вивианы, с годами лишь делается более зрелой. По сравнению с тобой все женщины этого двора, включая и эту ирландку, не более чем раскрашенные куклы.

Моргейна слабо улыбнулась.

— Ты ведь не за тем остановил меня, грозя громами Авалона, чтоб осыпать меня льстивыми похвалами, Кевин.

— Разве? Прости, я погорячился, — но ты и вправду нужна на Авалоне, Моргейна. Та, что восседает там сейчас… — он осекся и с беспокойством спросил:

— Неужели ты так любишь своего старого мужа, что не можешь расстаться с ним?

— Нет, — отозвалась Моргейна. — Но я и там тружусь во славу Богини.

— Это я знаю, — согласился мерлин. — Я так и сказал Ниниане. И если бы Акколон мог наследовать отцу, то в тех краях вновь возродилось бы почитание Богини… Но Акколон — не наследник, а старший сын Уриенса — простак, которым помыкают священники.

— Акколон — не король, он друид, — сказала Моргейна. — А смерть Аваллоха ничего бы не решила — в Уэльсе уже утвердились римские обычаи, а у Аваллоха есть сын.» Конн, — подумала она, — который сидел у меня на коленях и звал меня бабушкой «.

Словно услышав ее невысказанную мысль, Кевин произнес:

— Жизнь детей непрочна, Моргейна. Многие так и не доживают до зрелости.

— Я не стану убивать — даже ради Авалона! — отрезала Моргейна. — Можешь так им и сказать!

— Скажи им об этом сама, — предложил Кевин. — Ниниана сообщила, что ты приедешь к ним вскоре после Пятидесятницы.

Моргейна почувствовала, как ее желудок скрутило и по спине побежали морашки.

«Так значит, им все известно? Неужто они наблюдали, как я изменяю моему доверчивому старику-мужу с Акколоном, и порицали меня?» Ей вспомнилась Элейна, дрожащая и пристыженная, какой она была, когда ее застали нагой в объятиях Ланселета. «Неужто они знали о моих планах прежде, чем я сама поняла, что буду делать?» Но она делала лишь то, для чего ее предназначила Богиня.