Здесь меня и нашел Артур.

Я знал, что он появится, хотел этого и все же, увидев приближающегося принца, почувствовал, как меня охватывает страх. Артур медленно взбирался по деревянным ступеням, ведущим на укрепленный валунами земляной вал. В первый момент он не вымолвил ни слова, а лишь оперся о деревянный частокол и устремил взгляд на далекий костер, освещавший силуэт Инис Видрина. На нем был накинут белый плащ, подол которого, чтобы не испачкать в грязи, он подобрал и связал узлом на поясе, над рукоятью меча.

— Я не собираюсь спрашивать тебя, — наконец заговорил он, и дыхание его отлетало туманными облачками в ночном воздухе, — не собираюсь выпытывать, что произошло на торфянике, потому что не хочу заставлять никого, а тем более того, кто мне нравится, нарушать смертную клятву.

— Да, лорд, — сказал я, изумляясь, откуда ему было знать, что той ночью нас связала смертная клятва.

— Потому вместо разговора давай просто пройдемся. — Он улыбнулся мне и зашагал вдоль крепостного вала. — Я слышал, ты хороший солдат.

— Я стараюсь, лорд.

— И слышал я, что дела твои идут неплохо.

Он замолчал, пережидая, пока мы пройдем мимо одного из моих товарищей, свернувшегося калачиком около частокола. Лежавший поднял голову и проводил нас тревожным, подозрительным взглядом. Артур откинул с лица капюшон плаща. Шаг у принца был твердый, широкий, и мне приходилось почти бежать, чтобы поспеть за ним.

— Как ты думаешь, Дерфель, что обязан делать солдат? — спросил он так проникновенно, что можно было подумать, будто я единственный в мире человек, чьего мнения ему не хватает.

— Драться в битвах, лорд, — сказал я.

Он покачал головой.

— Не просто драться, Дерфель, — поправил он меня, — а биться ради людей, которые не могут сами защитить себя. Я научился этому в Бретани. Этот несчастный мир полон слабых людей, беспомощных людей, голодных людей, обездоленных и печальных людей, бесправных людей, больных людей. И самая легкая вещь в мире — презирать слабых, в особенности если ты вооружен. Если ты воин и хочешь чью-то дочь, ты просто берешь ее; ты хочешь землю, принадлежащую другому человеку, — так ты просто убиваешь его; ты же солдат, и у тебя есть копье и меч, а он всего лишь слабый человек с жалким плугом и больным телом. И что тебя может остановить?

Он не ждал ответа, не остановился. Мы дошли до западных ворот. Выщербленные деревянные ступени вели на платформу над воротами, побеленными мелкой изморозью. Бок о бок, шаг в шаг мы поднялись наверх.

— Но правда в том, Дерфель, — продолжил Артур, когда мы добрели до середины платформы, — что мы только солдаты, и делает нас солдатами именно этот слабый человек. Он выращивает зерно, которое кормит нас, он дубит кожу, которая защищает нас, он тешет и строгает ясеневые жерди, из которых сделано древко нашего копья. Мы обязаны служить ему.

— Да, лорд, — пробормотал я, следя за его взглядом и озирая плоские просторы раскинувшейся внизу земли.

Было не так холодно, как в ту ночь, когда родился Мордред, но все равно зябко, а свистящий в ночи ветер еще сильнее холодил его.

— Всему есть причина, — сказал Артур, — даже тому, чтобы становиться солдатом.

Он улыбнулся мне, будто извиняясь за длинную речь, но ему не нужно было извиняться, потому что я пил его слова взахлеб. Я мечтал стать солдатом, знаменитым воином. К тому же мне всегда казалось, что лучше носить копье, чем грабли, и, кроме этих высоких помыслов и низких желаний, я ни о чем больше не задумывался. Артур видел гораздо дальше меня и понимал, куда может завести упование на меч и копье.

— Мы можем сделать Думнонию страной, где каждый служит своему народу. — Артур облокотился о высокую крепостную стену. — Не в наших силах сделать людей счастливыми, не можем мы даровать им богатый урожай, но я знаю, что мы можем защитить их. А если человек уверен в том, что его дети вырастут в безопасности, не станут рабами, а жена и дочь не будут изнасилованы, он скорее будет счастлив, чем тот, кто живет под вечной угрозой войны и смерти. Ты согласен?

— Да, лорд, — сказал я.

Артур потер руку о руку, согреваясь. Он был в перчатках, а мои обернутые тряпками руки с трудом удерживали копье. Позади нас в пиршественном зале раздался взрыв грубого мужского хохота. Еда на пиру, как всегда зимой, была скудной, но зато вина и меда хватало всем с избытком. Артур, как и я, был совершенно трезв. Он вглядывался в густеющие на западе облака, а я разглядывал его профиль. Лунные тени четко обрисовывали лицо Артура и делали его еще более жестким, чем обычно.

— Я ненавижу войну, — неожиданно сказал Артур.

— Ты? — поразился я, ведь тогда я был еще слишком молод и не успел насладиться азартом битвы.

— Конечно! — Он улыбнулся. — Да, мне сопутствует удача, и я умею воевать, как и ты когда-нибудь научишься, но мы должны пользоваться этим осторожно и с мудростью. Знаешь, что случилось прошлым летом в Гвенте?

— Ты ранил Горфиддида, — кивнул я. — Отрубил ему руку.

— Да, это сделал я, — словно бы удивляясь, произнес Артур. — В такой холмистой стране, как Гвент, мои крупные лошади бесполезны и уж совсем становятся помехой в лесистых местах, поэтому я отвел их на север в равнинные земли Повиса. Горфиддид штурмовал крепостные стены Тевдрика, поэтому я принялся жечь его зернохранилища, стога сена на полях, дома и деревни на равнинах. Мы жгли, мы убивали. Но делалось это не ради кровавой наживы. Мы должны были вынудить Горфиддида уйти от стен Тевдрика и повернуть свои отряды на равнинные земли, где мои лошади могли сокрушить его. Мы напали на него на рассвете. Он бился хорошо, но проиграл, выпустил победу из рук, лишился ее, как своей левой руки. После этого убивать уже не было нужды. И кровь перестала литься. Мы добились своей цели, Дерфель, убедили Повис, что для них лучше быть в мире с Думнонией, чем воевать с ней. И теперь там наступит мир.

— Наступит? — с сомнением спросил я.

Большинство из наших считало, что с весенней оттепелью надо ожидать нападения озлобленного и жаждущего мести короля Горфиддида из Повиса.

— Сын Горфиддида — человек разумный, — сказал Артур. — Его зовут Кунеглас. Он хочет мира, а мы должны дать ему время убедить отца в том, что он потеряет больше, чем руку, если пойдет на нас войной. А как только Горфиддид поймет, что мир лучше войны, он созовет совет, и мы все отправимся туда. В конце концов, Дерфель, я женюсь на дочери Горфиддида Кайнвин. — Он бросил на меня быстрый и какой-то смущенный взгляд. — Серен, зовут они ее, звезда! Звезда Повиса. Говорят, она очень красивая.

Я уловил радость в его голосе, и это почему-то кольнуло меня.

— Надеюсь, она и впрямь так красива, — продолжал Артур. — Но хороша она или нет, я женюсь на ней, и мы восстановим мир в Силурии. Тогда саксам придется столкнуться с единой Британией. Повис, Гвент, Думнония и Силурия, живущие в мире и стоящие вместе против одного врага.

Я засмеялся, но не над ним, а от удовольствия слышать столь приятные предсказания.

— Но откуда ты знаешь, что все получится? — спросил я.

— Сам Кунеглас предложил мир. Но, Дерфель, пока никому ни слова. Даже отец его, король Горфиддид, еще ничего не знает. Пусть это будет наша с тобой тайна.

— Да, лорд, — сказал я, чувствуя себя превознесенным до небес тем, что мне доверили такой важный секрет.

Впрочем, Артур неспроста посвятил меня в свою тайну. Он всегда умел привлекать людей, завораживать их своей открытостью. Особенно это ему удавалось с людьми молодыми, восторженными.

— Ну какой толк в том, что мы деремся друг с другом? — обратился ко мне Артур. — Наша цель — передать Мордреду богатое мирное королевство. А для этого оно должно быть настоящим королевством, крепким и единым. — Теперь он смотрел на меня пристально и говорил серьезно и проникновенно глубоким, мягким голосом. — Мир не наступит, если мы сами будем нарушать свои договоры. А позволение людям Кернова добывать из рудников наше олово было неплохим договором. Я не сомневаюсь, что они обманывали нас. Всякий старается хитрить, когда приходится отдавать свои деньги королю. Но разве это причина, чтобы убивать этих людей, их детей и котят тех детей? Если мы не покончим с этим делом сейчас, Дерфель, следующей весной вместо мира получим войну. Король Марк нападет непременно. Он не выиграет битву но гордость его насытится нашими убитыми крестьянами, а нам придется послать военный отряд в Кернов. И хотя в этой стране трудно воевать, очень трудно, мы в конце концов победим, но какой ценой? Три сотни мертвых крестьян? Стада убитых коров? А если Горфиддид увидит, что мы ведем войну на наших западных границах, у него возникнет соблазн извлечь из этого выгоду и напасть с севера. Мы можем достигнуть мира, Дерфель, только показав свою силу. Если же мы будем слабыми и разрозненными, наши враги ястребами слетятся на поживу. А кто знает, сколько саксов придет к нашим границам завтра, в будущем году? Можем ли мы рисковать нашими людьми только для того, чтобы убить нескольких крестьян в Кернове?