Данте стал на четвереньках перелезать через жерди. Он взглянул поверх них, и то, что он увидел, заставило его выпрямиться в полный рост. Он стоял как вкопанный, и никакое «тук-тук» не могло бы свалить его снова.

В дальнем конце комнаты, за столиком, перед стоявшим на нем зеркалом, прислоненным к стене, сидела женщина. Данте едва бросил взгляд на зеркало, хотя и признал в нем дьявольскую игрушку замшелого колдуна. Забыв все на свете, он смотрел, как тонкие руки привычно расчесывали гребнем отливавшие золотом рыжие волосы, волнами струившиеся по плечам до талии. Эти руки… Эти волосы Тюдоров… Ди, честолюбивый, облаченный во все черное безумец, столкнул молодого человека лицом к лицу с Елизаветой Тюдор, несмотря на всю свою болтовню о том, что помолвка никогда не состоится.

Она сидела боком к нему, и Данте смог увидеть роскошную фигуру, ничего общего не имеющую с щуплым тельцем девочки, а судя по профилю, ее когда-то детское личико теперь повзрослело, приняв такой утонченный и приятный вид, о котором он даже и не мечтал.

– Елизавета? – прохрипел Данте, и собственный голос показался ему чужим.

– А? – Удивление с оттенком душевной боли осветило ее лицо, когда она повернула к нему голову. С бессознательной застенчивостью она сжала у горла ворот сиосго платья. – Я никого больше не ждала. Мод давно уже сказала мне, что прием окончен и что все просители эазошлись.

– Все просители?

Данте стиснул зубы. Вероломство Генриха, как видно, превзошло все донесения шпионов Данте. Все просители. Что, целая армия претендентов домогается руки девушки, которая когда-то считала себя ничем не примечательной и лишенной внимания собственного отца? Однако шесть лет назад Елизавета выглядела совсем не так. Шесть лет назад она казалась чуть больше младенца, которого носят на руках. Или тогда ее детский вид был своего рода хитростью?

– Сколько же просителей… к вам обращалось? Она небрежно махнула изящной, красивой ручкой:

– О, я не знаю. Мод насчитала пару дюжин из тех, что собрались на открытии железной дороги в Санта-Фе. – Она повела точеным плечиком, и ее волосы мягко колыхнулись в такт движению. – Далеко не все из них могли бы подойти, тем более что некоторые даже женаты.

Данте недоверчиво присвистнул, на что она ответила серьезным кивком.

– Я знаю, что вы имеете в виду. Не думаю, чтобы они смогли мне надолго пригодиться, но разве я имею право отрывать их от родного дома? Вы, надеюсь, не бежите от жены с детьми?

– Этого мне только не хватало! – возмутился итальянец.

– Просто поразительно, сколько мужчин горят желанием предложить себя! Конечно, все дело в деньгах, в чем же еще. – Она бросила на Данте застенчивый взгляд. – Я готова хорошо платить за верную службу, вы понимаете, что я имею в виду.

– Не вполне, миледи. – Данте молил Бога, чтобы он не дал ему понять Елизавету.

Она откинулась назад, явно встревоженная таким обращением, а он мысленно упрекнул себя в том, что от волнения вместо королевского титула произнес «миледи». Она пожала плечами.

– Да нет, женатыми были не все. Моди постоянно говорит мне, что здесь не хватает женщин, и она, по-видимому, права. Большинство холостяков видят в этом возможность не просто делового соглашения. Скорее всего я с землями моего отца вполне подхожу для этого. На мне многие не прочь жениться, но теряют ко мне всякий интерес, как только узнают, что я вообще не намерена выходить замуж.

Хоть в этом она сохранила постоянство. Он уже открыл было рот, чтобы похвалить ее, но красавица заговорила снова:

– Так что, если вы изъявите желание, мы можем попытаться.

«Я выйду замуж за вас, и ни за кого другого, Данте Альберто Тревани». Ему казалось, что он слышал, как отдается у него в мозгу эхо ее обета. Данте переборол в себе желание напомнить о давней клятве. Молодой человек решил не заставлять красавицу произносить его собственное имя по-новому.

Ее бесхитростное предложение явно не вязалось с клубком противоречий, таящихся в словах женщины, и Данте это понял. С одной стороны, она подтвердила слова Ди о том, что у нее не было желания выходить замуж. С другой же – давала повод предположить, что не без интереса воспринимала домогательства десятков страстных поклонников. И сверх всего предлагала ему пополнить их ряды. От него требовалась мудрость священника, чтобы разобраться в созданной ею неразберихе, над этим можно было голову сломать. Он вдруг почувствовал себя оскорбленным, что его приравняли к десяткам других, в том числе и уже женатых, претендентов на ее руку.

– Вы делаете все это по воле отца? – едва сдерживаясь, спросил молодой человек.

Она не торопилась с ответом. Данте не мог сказать, подыскивала ли она правильные слова или же с трудом пыталась понять его ломаный английский.

Возможно, он какие-то слова перепутал.

– Отец? Боже мой, да нет же! Он совсем не одобрил бы этого. Это моя идея. – Елизавета улыбнулась и скромно опустила ресницы, явно довольная тем, что действовала вопреки планам короля.

Данте уловил вспышку изумрудного пламени в ее глазах и с трудом удержался от очередного вопроса. Он вспомнил, как цвет глаз малышки менялся от серого и ледяной голубизны до черного без всякого намека на проблеск зеленого. Скорее всего его подводила память. Это восхитительное, соблазнительное создание, сидевшее перед магическим зеркалом доктора Ди, ничем не напоминал Елизавету Тюдор, кроме рук и волос, но тогда кем ж^ ^ще оно могло быть? Может быть, посланный астрологом отраженный луч света внес такую сумятицу в его мозги, что итальянцу стало не под силу что-то достоверно припомнить.

– Итак, пошли дальше. – Робкая улыбка мягко тронула ее губы. – Могу поклясться, что меня это смущает так же, как и вас. Я догадываюсь, что каждый мужчина, вынужденный носить вместо рубашки листовое железо, не может жить в бездеятельности, так скажите же мне, почему вы подходите для этой работы.

Данте опустил глаза:

– Да, моя одежда повидала виды, но взгляните на тончайшую ткацкую работу, да и сшито это все по последней моде. Вся Европа берет пример с итальянского стиля.

Она сконфуженно подняла глаза, и Данте понял, что нагрудник его доспехов скрывает вышитую рубашку и прорезной камзол-дублет. Он сбросил с плеча плащ, чтобы остаться во всей красе. Бесспорно, ни один мужчина в Англии не мог бы претендовать на более пышные рукава с буфами или на такие же оборки у манжет.

Данте отказался от налокотников и ножных лат, так как путешествовал верхом, но он знал, что в чулках его ноги выглядели превосходно, а короткие бриджи с раструбами делали его узкие бедра более мощными. Подбитый мехом бархатный плащ с красивой небрежностью спадал тяжелыми складками с широкого плеча. Он украсил свою будничную, но хорошо защищавшую его голову металлическую каеку страусовым пером, позаботился о том, чтобы в ненастье пушистое перо не пострадало от дождя, и теперь чувствовал, как мягкий пух щекотал ему шею над узким круглым воротником.

Все свои сбережения и даже немного сверх того он потратил на пышный наряд, зная, что ему предстоит встреча с глазу на глаз с Генрихом VIII. Он надеялся, что в этом ослепительном наряде он сразит маленькую Елизавету наповал и она, пусть и по-детски, попытается поддержать его. Но такое явное пренебрежение к его виду привело в замешательство молодого честолюбца.

– Не могу понять, почему моя одежда вызывает у вас сомнения.

– О, в этом наряде вы напоминаете мне Вилли Снелла, – ответила она.

Во время уроков английского языка Данте старался особенно тщательно запомнить все, что могло иметь для него мало-мальское значение. Он прилежно изучал все связанное с британским пэрством, но имя Вилли Снелла знакомо ему не было.

– Вы разыгрываете меня, называя невесть чье имя, – возразил итальянец, уязвленный тем, что ее укол попал в самое больное место.

– Вилли – знаменитость, – разъяснила красавица. – Это лучший из клоунов, когда-либо работавших в цирке Фонтанеску, а ваш костюм один к одному напоминает его выступление в роли придворного шута.