Глориана пошевелилась, полупроснувшись от щебетания за окном какой-то назойливой птицы. Спросонья она что-то пробормотала, чуть приоткрыв глаза. Царила полная тьма, а это означало, что прошло не больше часа или двух с того момента, когда мистер Блу буквально силой вывел ее из сарая, пообещав, что присмотрит за Кристель. «Не стоило просыпаться в такую рань, – корила она себя, – напуганная птица могла бы немного подождать со своим чириканьем, поскольку в это время года рассвет наступает здесь ужасно рано».

Она закрыла глаза, хотя понимала, что это бесполезно. Все равно ей больше не уснуть, так как голова ее была полна многочисленных забот. Кристель. Головорезы Ножа Мясника. И конечно, Данте. Главным образом Данте – и не только потому, что он отправился охранять ее землю, а потому, что он должен был скоро уехать, и спать хоть одну лишнюю минуту, которую она могла бы провести с ним, казалось ей преступлением.

Она попыталась выбраться из постели, но сон еще не совсем оставил ее, и она ударилась коленом о туалетный столик.

– Прости, – прошептала она, подумав, что разбудила Мод.

Но поскольку ответа не последовало, она решила, что шум от удара был не очень сильным. Кроме щебетания птицы, вообще никакого шума не было слышно, в том числе и ритмичного дыхания спящей Мод. Но так было потому, что постель Мод была пуста. Накануне поздно вечером Мод сидела на краю кровати, зажав в руке старую туфлю для хождения по канату, когда Глори вошла в комнату, вернувшись из сарая. Ее не первой свежести щеки казались непривычно розовыми. Она вытащила из угла свой сундук, и теперь крышка его была откинута и не закрывалась, как будто Мод сначала опустошила его, а потом затолкала всю свою одежду обратно как попало. Глори буквально упала на свою кровать, слишком уставшая, чтобы спросить Мод о ее волнении – не случилось ли чего между нею и пастухами Питера, проявлявшими особое внимание к Мод за обедом.

Пустая постель Мод говорила о многом. Что толкнуло женщину перерыть весь свой гардероб, а потом ускользнуть в середине ночи? Она сама боролась с таким же желанием, думая о Данте, спавшем в одиночестве в недостроенном доме, который предназначался для любви. Глори подняла глаза и заметила, что они либо привыкли к темноте, либо испуганная птица все-таки приблизила рассвет. Квадрат неба в рамке окна понемногу светлел, превращаясь из черного в угольно-серый, а затем и вовсе в кусок серого бархата. Мистер Блу думал, что если Кристель сохранит жеребенка до того момента, когда лазурное небо рассеет мрак, мать и младенец будут жить. Протирая сонные глаза, Глори направилась в сарай, надеясь на чудо.

Входя в сарай, она услышала жужжащий напев миссис Блу. Звук этот наполнил ее тоскливой завистью. Миссис Блу, как и Мод, оставила ее ночью, чтобы уйти к своему мужчине. Как прекрасно, должно быть, иметь на это право! Отец и мать Глори никогда так не уединялись. Не судьба, видно, и ей переживать эти минуты простого человеческого счастья, а единственный мужчина, который был ей так дорог, исчезнет скоро навсегда.

Миссис Блу встретила ее улыбкой и показала ладонью на солому рядом с собой.

– Я не хочу занимать место вашего мужа, – шепотом возразила Глори.

Она мельком взглянула на Кристель и облегченно вздохнула, когда поняла, что кобыле стало лучше. Кристель даже приветствовала ее движением ушей и глотнула немного воды из ведра. Стойло Близзара было пустым; это означало, что Данте все еще не вернулся с дозора.

Миссис Блу снова показала на солому.

Глори подумала, что мистер Блу, как и многие пожилые мужчины из цирка, считал для себя обязательной предрассветную прогулку. И не только ради разговора – ведь любой разговор с миссис Блу мог носить только односторонний характер.

Глориана откинулась на сложенные за ее спиной мешки. Жужжание миссис Блу стало как-то мягче и перешло постепенно в какую-то мистическую мелодию. Кристель одобрительно заржала.

– Я думаю, что с ней будет все в порядке, – заметила Глори. Миссис Блу с улыбкой кивнула.

Глори устроилась на соломе. Теперь она понимала, почему солому используют для подстилки лошадям. Сидеть на ней было очень удобно. Глори словно омывала умиротворяющая мелодия миссис Блу. Веки Глори опустились, и по ней пробежала волна успокоительного тепХа. Но когда ее подбородок коснулся груди, она встряхнулась и выпрямилась, отгоняя сон.

Мистер Блу все не появлялся.

– Где ваш муж? Миссис Блу улыбалась.

– И Мод тоже нет… – Глори прикусила язык, словно осененная ужасной догадкой.

Миссис Блу улыбнулась, отвергая это подозрение, и провела рукой по голове Глори, как сделал бы взрослый человек, которому ребенок задает слишком много вопросов не по возрасту.

Глори знала, что никаких ответов не дождется, а те, кто мог бы хоть что-то объяснить, словно куда-то провалились. Она со вздохом прилегла на солому и задремала.

Данте вцепился в плечо мистера Блу, вместе с ним неотрывно смотревшего через ущелье. Как и говорил Питер, ущелье, которое вроде бы можно было захватить со стороны долины, вблизи действительно оказалось слишком широким.

– Вы сможете это сделать?

– Хороший лучник может с первого раза положить стрелу между двумя каменными глыбами, – заметил мистер Блу. – Но я никогда не пробовал попасть в цель стрелой, к которой была бы привязана веревка. Я не знаю, как это отразится на полете стрелы.

– Вы должны воткнуть ее между глыбами очень надежно, – предупредила Мод. – Веревка должна быть натянута как можно туже – поэтому-то ее и называют тайтропом – от слова «натягивать». И если она провиснет, считайте меня покойником.

– Женщина, я буду просить, чтобы тебя благословил качина.

– О, это мне очень поможет!

– Так ты сможешь это сделать, Мод? – мягко спросил Данте. Мод рассердилась, хотя ее негодование не прогнало выражения беспокойства из ее глаз. – Разве я не надела свой костюм канатоходца?

Действительно, на ней было искусно украшенное драгоценными камнями платье неестественно яркого розового цвета. Оно открывало будившую воображение верхнюю часть тела Мод и расходилось колоколом от талии до уровня ниже колен. Чулки плотно обтягивали ее икры, такие мускулистые, каких Данте не доводилось видеть раньше даже у солдат, привыкших к самым далеким переходам. На ногах у нее были изящные атласные туфельки, такие тонкие и облегающие ногу, что изгибались, как вторая кожа, когда она поднималась на носки.

– Я вижу, не одни цыгане хранят свои костюмы, – с улыбкой заметил он.

Поддразнивание Данте заставило Мод слабо улыбнуться:

– Это мой шанс вознаградить Глори за то, что она взяла меня к себе, сделала меня кем-то вроде члена семьи. Я сделаю для нее все.

– Даже это? Один неверный шаг, Мод…

Она подняла руку, чтобы заставить его замолчать:

– Не нужно тратить время на чтение мне нотаций о необходимости предвидеть все возможные последствия. Давайте ваш динамит.

– Сначала мы с мистером Блу проверим вашу проволоку.

– Никакая это не проволока. Всего лишь засаленная старая веревка.

Казалось, Данте никогда не поймет, что такое проволока. Он осмотрел стрелу, проверил узел на ней и вручил уникальный снаряд мистеру Блу.

– Данте? – Голос Мод дрожал.

– Что?

– Видишь этот сверток, что я оставила там, у камня? Как ты просил, я принесла зеркало. Я хотела, чтобы ты знал, что оно здесь, на случай, если… на случай, если я… потом забуду сказать тебе об этом.

– Мне оно не понадобится, Мод. Я рассчитываю на тебя, но объясню, что от тебя потребуется, позднее… когда ты вернешься.

Она кивнула. Мод еще не знала, что Данте был намерен попросить именно ее осуществить его исчезновение. И для этого были достаточно веские причины. Ехли бы этот дерзкий план увенчался успехом, Глориана была бы только благодарна. Он подумал о тех, с кем Глориана была ближе всего, – это были Мод и ее лошади, отверженные неудачники, когда-то сослужившие ей верную службу. Для него было невыносимо сознавать, что она причислила его к этой коллекции единственно из чувства признательности, и поэтому он решил удалиться.