Труба пропела.

Эрик вытер руки о фартук. С утра, закончив отложенные со вчерашнего дня дела, он почти ничего и не делал, только поддерживал огонь, чтобы не пришлось заново разогревать остывший горн, если бы вдруг появилась другая работа. Маловероятно, конечно, ведь горожане и после приезда барона продолжали бы толпиться на площади. Но лошади - странные существа и теряют подковы, когда им вздумается, а повозки ломаются в самый неподходящий момент. Во всяком случае, из пятилетнего опыта работы в кузнице Эрик сделал именно такой вывод. Он поглядел туда, где, любовно обняв винный кувшин, валялся спящий Тиндаль. Он начал пить сразу после завтрака - “пропущу чуток за здоровье барона” - и свалился с час назад, как раз когда Эрик заканчивал делать то, что должен был сделать Тиндаль. К счастью, парнишка, не по возрасту сильный, за пять лет успел набраться опыта и теперь умел почти все - а это с лихвой возмещало недостатки кузнеца.

Только Эрик принялся присыпать угли золой, как услышал из кухни голос матери. Впрочем, ее требование поторопиться Эрик пропустил мимо ушей: времени было сколько угодно. Барон даже еще не достиг окраины города. Труба возвестила лишь его приближение, а отнюдь не прибытие.

Эрик редко интересовался собственной внешностью, но сегодня он знал, что на него будут пялиться все, и понимал, что должен постараться выглядеть прилично. С этой мыслью он не торопясь снял фартук, аккуратно повесил его на колышек в стене, затем опустил руки в кадку с водой и стал бешено тереть их. Смыв почти всю сажу и грязь, он плеснул воды на лицо, а потом, вытащив из кучи ветоши, используемой для полировки стали, большую чистую тряпку, вытерся насухо, стирая то, что не смыла вода.

В пляшущем зеркале воды он рассмотрел свое изломанное отражение: темно-синие глаза под густыми бровями, высокий лоб, длинные, до плеч, светлые волосы, зачесанные назад. Сегодня уже никто не сможет усомниться в том, что он является сыном своего отца. Нос ему достался от матери, зато нижняя челюсть и крупные зубы - вылитые отцовские. Только его отец был стройным, а вот об Эрике этого нельзя было сказать. И хотя он унаследовал от родителя тонкую талию, свои литые плечи Эрик получил от деда по материнской линии, а его руки, сильные от природы, стали еще крепче от работы в кузнице, где он трудился с десяти лет. Ими он мог гнуть стальные полосы и колоть орехи. И ноги у него были не менее сильные, поскольку ему приходилось поддерживать лошадей, пока кузнец подковывал их, а когда требовалось заменить сломанное колесо, Эрик поднимал телегу и удерживал ее на весу.

Проведя ладонью по подбородку, Эрик почувствовал щетину. Как все мужчины со светлыми волосами, он брился не чаще двух раз в неделю, но сегодня - особый день, и мать, конечно же, потребует, чтобы он выглядел как можно приличнее. Стараясь не разбудить кузнеца, он прокрался к своему тюфяку за кузнечным горном и взял бритву и зеркало. Бритье с холодной водой нельзя назвать удовольствием, но если мать разозлится, это еще хуже. Эрик смочил подбородок и начал скрести его бритвой. Закончив, он еще раз взглянул на свое отражение в мерцающей воде.

Ни одна женщина не назвала бы Эрика красивым: от вытянутого подбородка и впалых щек до широкого лба черты его были крупными, почти грубыми; зато он обладал открытым, честным взглядом, который мужчина счел бы внушающим доверие, а женщина - восхитительным; правда, сначала ей нужно было бы привыкнуть к почти бандитской наружности этого юноши. В свои пятнадцать лет Эрик уже не уступал ростом взрослому мужчине, а силой мог бы потягаться с самим кузнецом; никто из сверстников не мог побороть его, и мало находилось желающих повторить попытку. Когда Эрик помогал матери накрывать стол, его руки казались неуклюжими, но в кузнице они становились ловкими и уверенными.

Голос матери, требующей, чтобы он шел немедленно, разорвал тишину. Выходя из кузницы - маленького домика, стоящего почти впритык к задней стене конюшни, - Эрик раскатал рукава. Проходя мимо открытых ворот, он бросил взгляд на вверенных его попечению лошадей. Три лошади, принадлежащие проезжим, которые остановились у Тиндаля, спокойно продолжали жевать сено, а четвертая приветствовала Эрика радостным ржанием. Она повредила ногу, и Эрик ее лечил, а потом выгуливал и гонял рысцой, чтобы проверить, как она поправляется.

- Навещу тебя попозже, подружка, - с нежностью крикнул он лошади. Кобыла в ответ обиженно фыркнула.

Несмотря на свой возраст, Эрик умел обращаться с лошадьми едва ли не лучше всех в окрестностях Даркмура и заслужил репутацию чуть ли не чудотворца. Рана была серьезной, и другой хозяин просто усыпил бы лошадь, но Оуэн Грейлок, мечмастер барона, дорожил ею и решил рискнуть, надеясь, что Эрику удастся подлечить ее хотя бы настолько, что можно будет получить от нее жеребят. Юноша же поставил себе задачу выходить ее так, чтобы на ней снова можно было ездить.

У задней двери, ведущей на кухню постоялого двора “Шилохвость”, Эрик увидел мать. Лицо ее выражало решимость. В юности Фрейда была хорошенькой, но тяжелая работа и тяготы жизни взяли свою дань. В неполные сорок лет она выглядела почти на шестьдесят. Ее пышные каштановые волосы уже совсем поседели, а зеленые глаза терялись в сетке морщин.

- Пошевеливайся, - велела она сыну.

- Да он еще не доехал, - возразил Эрик, не слишком успешно пытаясь скрыть раздражение.

- Это наша последняя возможность, - ответила она. - И если мы упустим ее, другой уже не представится. Он болен и вряд ли приедет сюда еще раз.

Эрик нахмурился, понимая, чту скрывается за этими словами, но мать больше ничего не сказала. Барон редко, если не считать особо торжественных случаев, удостаивал визитом отдаленные уголки своих владений. На сбор урожая он, как правило, навещал одну деревню и один город - из тех, где производили основу богатства Даркмура - лучшие в мире виноград и вина. Равенсбург был в этом смысле одним из наименее влиятельных городов, но Эрик был уверен, что в последние десять лет барон умышленно избегал появляться здесь, - и знал причину этого.