Эти меры были абсолютно разумными. Узнав о них, Альенора полностью их одобрила. Тогда отчего эти пробуждения в ночи, беспокойство и чувство ответственности за Англию?

Но то были лишь ночные мысли, которые исчезали с первыми проблесками рассвета, а днем она и вовсе не имела времени для тревожных размышлений. Таким образом она счастливо доехала до Памплона, где король Наварры устроил ей пышную встречу, а молодая принцесса изумительной красоты, два года страдавшая, казалось, от безнадежной любви к рыжеволосому герцогу, выслушав Альенору, довольно робко описавшую трудности пути по суше и морю, радостно воскликнула: «Я поеду с вами хоть на край света».

Несмотря на свою необычайную красоту — ее считали самой красивой принцессой в христианском мире, — Беренгария временами вела себя очень скромно, почти застенчиво. Однажды Альенора с похвалой отметила, что подобная манера поведения редко встречается у молодых прелестных девушек. Отец Беренгарии рассмеялся и, поглаживая бороду, сказал:

— Возможно, мне следует предостеречь вас, сударыня. Вы, пожалуй, ее недооцениваете. Она смирная, пока все идет хорошо, но когда противятся ее желаниям… — Санчо развел руки и поднял глаза к небу. — Я называю ее железной ослицей за упрямый характер. С тех пор как она два года назад с верхнего балкона увидела на ристалище вашего сына, сударыня… Ах, сколько нам пришлось вынести! Днем — вспышки ярости, слезы — по ночам! Исаак Комненус, император Кипра, захотел на ней жениться и прислал специальных послов, в том числе и родного брата. Изложив брачное предложение, они подарили ей огромную нитку отменного жемчуга, стоившую баснословных денег. И как она поступила? Бросила им в лицо все подарки, обозвала брата императора жирной свиньей и заявила, что скорее уморит себя голодом, чем выйдет замуж за кого-либо, кроме герцога Аквитанского. И это в то время, когда всем и каждому было известно, что он помолвлен с французской принцессой Алис.

Здесь Санчо внезапно и не очень вежливо оборвал свою речь, приглашая Альенору объяснить причину расторжения помолвки.

— Знаете ли, — сказала Альенора, — эти помолвки в раннем детстве по политическим соображениям — весьма щекотливое дело. Потом возникли какие-то препятствия, причины которые мне неизвестны: как вы знаете, я много лет провела вдали от королевского двора. Кроме того, Ричард достаточно взрослый человек и поступает так, как считает нужным. Он почему-то отказался от Алис и обратил внимание на вашу дочь.

Альенора, сама не подозревая, затронула интересную тему и позволила Санчо оседлать любимого конька.

— Я всегда, — заявил он твердо, — был против этих колыбельных помолвок. Использовать невинных детей в качестве пешек в политических играх — позорно, непорядочно и отвратительно. Подобные браки якобы способствуют установлению мирных отношений между странами, но так ли это? Посмотрите вокруг, сударыня, и укажите мне хотя бы на один случай, когда удалось избежать войны только потому, что такая-то принцесса вышла замуж за такого-то принца. Мне подобные случаи неизвестны, мужчины все равно воюют, когда находят нужным, а бедным женщинам, как и их родственникам, приходится страдать из-за раздвоенности чувств. Но поверьте мне, — рассмеялся Санчо, — много раз за последние два года я сожалел о собственной мягкости и о том, что не выдал замуж свою железную ослицу до того, как она стала достаточно взрослой, чтобы иметь собственное мнение. Мне страшно надоели ее бесконечные слова: «Я выйду замуж за Ричарда Плантагенета, и ни за кого другого». Но в конце концов, как вы видите, она оказалась права и все устроилось как нельзя лучше.

— К моему великому удовольствию и радости, — сказала Альенора.

«Это хорошо, очень хорошо, — размышляла она про себя, — что Беренгария так сильно любит Ричарда, который не всегда поступал, как настоящий кавалер, порой проявлял нетерпение, был иногда невнимательным и резким в суждениях».

В конце лета и начале осени 1190 года в порту Мессины царило волнение, которого Сицилия не знала за всю свою историю. Ричард выбрал эту гавань местом сосредоточения своего флота, которому предстояло доставить огромную армию крестоносцев на Священную землю.

Ежедневно из всех европейских стран прибывали новые корабли, чтобы присоединиться к тем, которые уже стояли на якоре. На суше возникли целые городки из шатров, флаги и вымпелы трепетали и блестели в прозрачном воздухе. На лугах и пастбищах острова паслись боевые кони, вьючные лошади, обозные мулы и Скромные ослики. Им следовало хорошо заправиться: следующий корм их ожидал только в Палестине, а это было далеко. Приезд Ричарда с войском на Сицилию породил суматоху и волнение. Добрый старый король Вильгельм, муж Джоанны Плантагенет, умер год назад. Новый король Танкред, племянник Вильгельма, не разрешил Джоанне вернуться в Англию вместе со своим приданым, как того требовал обычай. После короткой перепалки Ричард забрал приданое, а Джоанна отправилась к матери, которая вместе с принцессой Беренгарией Наваррской прибыла на остров и поселилась в старом полуразрушенном замке, в стороне от гавани и основного военного лагеря. Танкред счел разумным скрыть до поры свою ненависть к английскому королю и постараться извлечь из его пребывания максимальную выгоду. Прежде чем крестоносцы отплывут на Восток, он, Танкред, надеялся не только вернуть приданое в полном объеме, но и порядком разбогатеть.

Сицилийцы были очень довольны: шла бойкая торговля всем и вся. Каждый бочонок вина, каждый мешок зерна, любые овощи и фрукты приносили десятикратную, против обычной, прибыль. Любой корабль — даже ветхий и дырявый — можно было продать или сдать в наем. Любое животное — даже очень старое и хилое — ценилось на вес золота. А король Англии уже скупал леса. Кто-то предупредил его, что в Священной земле чрезвычайно скудная растительность. Крепость Акра, возле которой Ричард намечал высадиться и вступить в первое сражение, находилась в центре пустынной полосы в одну милю шириной. Там не было ни кустиков, ни травы и уж подавно никаких деревьев. А потому он брал с собой на Сицилию стенобитные орудия, деревянные метательные машины, именуемые баллистами и швыряющие огромные камни, штурмовые лестницы и боевые башни, с трех платформ которых атакующие могли сражаться с защитниками крепостных стен. Повсюду на Сицилии звенели топоры лесорубов, визжали пилы, разрезавшие стволы на куски нужной длины.

Больше всех на острове хлопотал и вертелся, не зная отдыха, сам руководитель крестового похода. Ричард считал необходимым лично наблюдать за всеми приготовлениями, его интересовала каждая деталь предстоящей кампании. Он вставал с петухами и старался везде поспеть, во всем лично разобраться. В тот день, когда Альенора с Беренгарией и тремя дамами, сопровождавшими принцессу из Памплона, прибыли в гавань, Ричард только что вернулся из одного военного лагеря, где люди без всякой видимой причины стали болеть и часто умирать. И болезнь была какой-то странной: человек горел, как в огне, и в то же время трясся, как в лихорадке, не мог есть и жаловался на сильную боль в суставах, внезапно как будто поправлялся, но потом приступ повторялся, и человек начинал бредить. Этот лагерь был разбит в низине, рядом с болотом, и Ричард приказал переставить палатки повыше, полагая, что всему виною гнилой воздух. Один из докторов — почти в таком же недоумении, как и сам король, — признал, что есть недуг, известный под названием «малярия». Управившись с этим делом, Ричард выехал встречать мать и невесту, которых он сердечно приветствовал, но обнимать не стал и не подошел близко.

— Я имел дело с несколькими больными парнями и, возможно, ношу в себе заразу. Пока буду держаться поодаль, — объяснил он и, пообещав навестить их, как только помоется и переоденется, проводил до замка.

Прошла неделя, но Ричард так и не нашел времени выполнить свое обещание. Ежедневно мать и сын обменивались посланиями, приглашениями и извинениями, пока, наконец, Альенора, которой с каждым днем становилось все труднее уговаривать Беренгарию и оправдывать Ричарда, не послала ему приглашение, сформулированное в таких настойчивых выражениях, которые даже он не смог проигнорировать.