Чувствуя, как у него защемило в груди, Келсон опустил глаза, стыдясь своей принадлежности к воинам и страстно желая найти какой-нибудь еще способ сохранить мир, кроме войны.

«Пожалуй, это самая тяжелая сторона войны,» — шепотом сказал он Моргану, пока их кони пробирались через засыпанную битым камнем улицу. — «Почему простым людям всегда приходится страдать из-за безумия их правителей?»

«Государь, война всегда жестока,» — ответил Морган. — «Если бы мы были такими же безрассудными, какими, похоже, становятся меарцы, мы вполне могли бы…»

Он внезапно напрягся и замолчал, привстав на стременах, чтобы посмотреть вдаль.

«Что случилось?» — спрсил Келсон, смотря в ту же сторону.

В конце улицы, у подножия лестницы, ведшей ко входу скромной, но величественной церкви, открывавшей дорогу одновременно к стенам монастыря и к расположенным внутри них домам, стояла дюжина уланов. В нескольких местах в стене зияли проломы, треснувшие кованые ворота висели на одной петле, а за стенами монастыря, над зданиями, лениво курился дымок.

«Мне это очень не нравится,» — прошептал Морган, заметив как через сорванную калитку, явно нервничая, вышли несколько пеших уланов.

Они с Келсоном одновременно пришпорили своих коней и, объехав с разных сторон державшего знамя Джатама, рысью поскакали вперед, слыша как у них за спиной нестройно грохочут копыта сопровождавшего их отряда. Когда отряд подскакал к лестнице, порядок среди них более или менее восстановился, но лица уланов, узнавших их, были напряжены и мрачны. Морган натянул поводья, останавливая своего коня, а командир уланов, сжавший от ярости зубы, схватил его коня под уздцы, чтобы не быть растоптанным, а кто-то из молодых солдат, опустив голову к коленям, присел, едва не потеряв сознания. Появившийся у них за спинами позеленевший Коналл чуть было не наткнулся на Роджера, молодого графа Дженасского, который выглядел так, словно был готов убить первого встречного.

«Что случилось?» — требовательно спросил Морган, спрыгивая с коня и стаскивая с головы шлем.

Командир уланов, передавая поводья коня Моргана одному из своих солдат и останавливая коня Келсона, давая королю спешиться, покачал головой.

«Кое-что, Ваша Милость, чем предатель изТрурилла может гордиться. Это ведь женский монастырь… вернее, он был здесь. Что тут еще говорить?»

«Откуда Вы знаете, что здесь были трурилльцы?» — спросил Келсон, снимая свой шлем и отбрасывая кольчужный подшлемник. По его тону и непринужденности, с которой он держал шлем, Морган понял, что многие вещи, очевидные для закаленного в боях солдата, все еще оставались незамеченными семнадцатилетним королем. Но молодому графу Роджеру, видимо, не пришло в голову, что Келсон может не понимать очевидного, и он, не заботясь о последствиях, ответил королю на заданный им вопрос.

«О, Сир, не сомневайтесь, это были трурилльцы,» — сказал граф Роджер с таким презрением в голосе, что Морган чувствовал его почти физически. — «Монахини не разбираются в гербах, но один из служек рассказал, что… Коналл, черт побери, если ты собираешься блевать, то делай это где-нибудь в другом месте!» — внезапно закричал он, хватая принца за плечо и хорошенько встряхивая его. — «Это случается!»

«Что… случается ?» — ошарашенно спросил Келсон, все еще не желая верить в то, что он должен был услышать. — «Вы хотите сказать, что…»

«Келсон, они… изнасиловали монахинь,» — прошептал Коналл, слишком шокированный, чтобы обращать внимание на вольность, допущенную Роджером при разговоре с его короевской персоной. — «Они… даже убили нескольких. А еще они о… осквернили церковь! Они…»

«Сир, они насрали в проходах и обоссали святой алтарь!» — с солдатской прямотой сказал Роджер, глаза его горели яростью. — «Простите, но я не знаю как это можно обрисовать приличными, достойными словами, ведь в том, что они сделали, нет ничего ни приличного, ни достойного… да и в сотворивших все это тоже. Если Вы еще не видели такого — значит, сейчас для Вас пришло время увидеть… Хотя бы для того, чтобы Вы поняли, что за скотина Брайс Трурилльский!»

После этих слов Роджера у Моргана почти не оставалось сомнений по поводу того, что они обнаружат внутри. Когда его рука коснулась руки графа, он получил крайне яркий образ того, что творилось внутри, но, обуздав свой гнев, он передал графу свой украшенный герцогской короной шлем и предложил посеревшему Келсону сделать то же самое.

Оттерев Роджера и дрожащего Коналла, они с королем быстро взбежали по ступеням, покрытым битым стеклом и камнем. Неподвижный воздух был полон обезумевших криков раненых, а приблизившись к сорванным дверям, они почувствовали зловонную смесь запахов дыма, крови и испражнений. Но даже образы, переданные Морганом Келсону не смогли подготовить того к тому, что предстало их взору.

Изнасилование всегда относилось к преступлениям, с которым не мог смириться никто из рыцарей или прочих людей чести, еще меньше они могли смириться с осквернением священных мест — хотя последнее во время войны случалось столь часто, что это нельзя было считать чем-то необычным. Изнасилование в обители святой Бригиды — Морган быстро выяснил как назывался монастырь — было тем более нетерпимо, что его жертвами стали монахини, священный статус которых обычно охранял их от судьбы, уготованной их мирским сестрам.

«Милорд, мы умоляли их пощадить нас,» — рыдая, сказала Моргану одна из одетых в синее женщин, когда они с Келсоном остановились у одной из боковых часовен, которая не очень сильно пострадала и потому была отведена под временное пристанище для раненых. — «Мы дали им еду, которую они требовали. Ради них мы опустошили все наши кладовые. Мы и подумать не могли, что они вломятся в обитель, чтобы… чтобы развлечься нами.»

«Скоты, дикари!» — вторила ей другая. Она встала на колени, наблюдая, как избитый старый монах в лохмотьях соборует монахиню, неподвижно лежащую на пороге между церковью и монастырским двором, и ее внимание к молитвам казалось совершенно несовместимым с ее гневом. — «Они были как звери! Да простит им Господь сотворенное ими, ибо я никогда не прощу этого, даже если это будет стоить мне места в раю!»

Когда прошел начальный шок, Келсон вместе с Морганом обошел пострадавших, оставшись неузнанным, хоть и заметил несколько подозрительных взглядов, которые, впрочем, были скорее вызваны тем, что он был мужчиной, а не тем, что его узнали. Для большинства людей красные доспехи Келсона с изображенным на них золотым львом были всего лишь свидетельством того, что их обладатель был на какой-то королевской службе — может, оруженосец, может, просто молодой солдат, а может быть, помощник учтивого светловолосого лорда в черно-зеленом — но не более того. Изображение на доспехах Моргана вряд ли могло оказаться знакомым для горстки женщин, нашедших убежище у подножья холмов южной Меары.

«Там были и простые солдаты, и знатные лорды,» — единодушно говорили все опрошенные, хотя и несколько разными словами. — «На большинстве из них были красивые доспехи, вроде ваших.»

Некоторые вспомнили кожаные костюмы и клетчатые пледы, характерных для приграничников, и с подозрением косились на волосы Келсона, заплетенные на приграничный манер в косичку.

«Вы можете описать пледы, которые были на них, или узоры на их щитах и плащах?» — спрашивал всех Морган. — «Если вы вспомните хотя бы цвета, это может помочь нам узнать, кто это был.»

Но большинство были слишком испуганы, или шокированы, или то и другое сразу, чтобы вспомнить хоть что-нибудь действительно полезное, а Морган с Келсоном не хотели в такой обстановке использовать магию. И только когда они, продолжая опрос, оказались в углу разоренного сада, они получили ответ, отличный от всех предыдущих.

На первый взгляд, они увидели ту же грустную картину, что и прежде: истерично рыдающая молодая девушка с копной кудрявых белокурых волос, которую, стоило им только приблизиться, вторая девушка, обняв, прижала к себе,. На обеих было светло-синее одеяние новообращенных послушниц ордена, но одна из них носила очень приличный чепец. Обоим было не больше шестнадцати.